Александр Филиппов - Когда сверкает молния
Символ мира и долголетия — вековая эта черепаха, которая выбила меч из рук Лоя, по преданию, конечно, выставлена в пагоде на обозрение приезжающих туристов.
Легенда и сама жизнь переплелись воедино.
Неизгладимое впечатление произвело на меня посещение мавзолея Хо Ши Мина. Из гостиницы в центр Ханоя мы едем рано утром. За черепичными крышами небольших домов поднимается солнце. Гостиница, где живу, называется «Виктория». Это имя присвоили ей кубинские строители. Они соорудили ее на берегу Большого озера и подарили народу Вьетнама. Прекрасно выглядит центр города, восстановленный после варварских бесконечных бомбежек американцев. Дома, украшенные резной лепкой, балкончики и лоджии выкрашены, в приятный желтоватый цвет. На улицах благоухают розы и персиковые деревья. У входа в мавзолей днем и ночью стоят на страже два бойца с карабинами в руках. Со всех концов страны идут сюда люди, чтобы увидеть воочию любимого своего вождя. Чем ближе к нему, тем учащеннее бьется сердце каждого вьетнамца и мое тоже.
С нескольких сторон к мавзолею стекаются улицы все в цветах и деревьях. Вдоль его стен стоит строгий ряд пальм. Позади мавзолея великолепный парк на несколько квадратных километров. Кругом жасмин, незнакомые мне цветы, дикорастущие кустарниковые деревья, привезенные сюда из южных провинций.
Дядюшка Хо — это бесконечная любовь и гордость Вьетнама. Он в сердце каждого гражданина страны. Семнадцатилетним пареньком с одним чемоданчиком в руках уехал он из Сайгона, чтоб найти пути освобождения Родины от французских колонизаторов. Оказавшись в Париже, в той стране, которая эксплуатировала весь Индокитай, в том числе и Вьетнам, Хо Ши Мин впервые знакомится с работой марксистских организаций и, главное, с трудами Владимира Ильича Ленина. С тех пор вся жизнь его была посвящена борьбе за свободу многострадальной своей Родины.
Как ему хотелось лично увидеть и услышать вождя мирового пролетариата! Специально для этого и для того, чтобы читать в оригинале труды Ильича, Хо Ши Мин изучает русский язык. Через границы, через заслоны штыков, где поездом, где на повозках, а где-то и вовсе пешком, попадает он наконец в Москву. И как жаль, что Ленина уже не было в живых! Ненамного опоздал ученик к учителю..
В 1941 году Хо Ши Мин возвращается нелегально на Родину, вернулся все с тем же чемоданчиком, но заполнен он был уже не скудными пожитками, а работами Ленина. Зная, что ни в городе, ни в деревне жить ему нельзя — поймают и убьют, как случалось со многими борцами за освобождение страны, — он поселился на Севере Вьетнама, в провинции Као Банг, в глухой, одинокой, мало кому известной пещере горы Пак Бо. Этой горе он дал свое символичное название — Карл Маркс, а реку, вытекающую из пещеры, назвал Рекой Ленина. Здесь, в этой пещере, Хо Ши Мин собирал вокруг себя коммунистов. Четыре года шла упорная подпольная работа по подготовке генерального восстания. В мае 1945 года в газете-листовке Хо Ши Мин писал, что Советский Союз разбил фашистов, знамя победы реет над рейхстагом поверженного Берлина. Война заканчивается.
19 августа 1945 года под руководством партии восстал Ханой, власть в свои руки взяли коммунисты, А на следующий год Хо Ши Мин был избран первым президентом Демократической Республики Вьетнам.
Но война не закончилась, она продолжалась более тридцати лет, принесла народу неисчислимые беды, исковеркала железом землю Вьетнама, оставила в душах людей неизгладимые следы. Но если земля со временем освобождается от жестокой поступи войны, то в сердцах людей нанесенные раны остаются навечно. У матери погибли на войне дети. Разве загладится когда-нибудь этот след? Никогда! Жены не дождались своих мужей, а невесты — нареченных женихов. Разве сотрется в сердце когда-либо эта кровавая рана? Она будет кровоточить вечно!
С некоторых пор на Земле очень уж часто стали повторять термин «права человека». О каких правах кричит западная пресса?
Я собственными глазами видел в Дананге «права человека» по-американски. Это право — безнаказанно убивать. Нет, не просто расстреливать, а изуверски мучая, истязая, умертвлять новейшими методами любого вьетнамца, любящего свою отчизну.
В апреле 1977 года в Дананге был открыт музей американских преступлений. Для нас, советских людей, само это словосочетание «музей преступлений» звучит непонятно и парадоксально. Как эта так: музей и вдруг преступления? Мы больше привыкли за словом музей видеть или картинную галерею, или этнографические и краеведческие экспонаты, либо редкостные изделия старины.
И когда переводчик Тань сказал мне, мол, завтра мы пойдем в музей американских преступлений, я поначалу был удивлен и переспросил его:
— Как это, — музей преступлений? Разве преступления — экспонаты?
— Завтра узнаете, — только и смог ответить Тань.
Ужас, что увидел я там!
В восемнадцатом веке создатели гильотин думали над тем, как бы сделать топор потяжелее и острее, чтобы приговоренный к смерти меньше испытывал боли. Современные создатели новейшей гильотины думали над другим: как бы это облегчить топор. И сделали его из легчайших сплавов, он не острый, а совершенно тупой. Падая с небольшой высоты такой топор мог бы только нанести человеку небольшую царапину. Поэтому он не с крючка срывается, как было раньше, а движет его пневматическая сила сжатого воздуха.
Миниатюрная, размером с холодильник, такая же беленькая в эмалевой окраске стоит она в Данангском музее, напоминая скорее гитлеровские времена, чем нашу современность. Придумана новейшая техника для того, чтоб мучить и пытать. Времена суровой инквизиции блекнут перед всем этим.
Юг страны — это не музей, а живая действительность. Здесь американцы оставили после себя безработицу и туберкулез, наркоманию и даже проказу. 370 тысяч детей-метисов — безотцовщину — оставили на юге пришлые солдаты. Одна только эта цифра приводит в ужас. Сейчас все они воспитываются в детских домах Вьетнама.
Бедствия войны легли неимоверной тяжестью на плечи народа.
На самом юге Вьетнама есть гора с длинным названием «Гора пяти элементов космогонии». Довольно долго по узенькой тропинке, заросшей по краям колючими кактусами, по гранитным ступенькам поднимаемся на самую вершину. Удивительная картина открылась взору: изумрудное море плескалось внизу, белое ожерелье волн огибало весь берег.
Но разве это земля виднелась в необозримом далеке? Песок, черные валуны, глинистые ямы — пустыня, одним словом. Как грибы, растущие стайками, так и воронки от бомбовых разрывов — такими же колониями виднеются внизу. Не в газетной полосе читаю я, а вижу собственными глазами примененную американцами тактику выжженной земли. Всего каких-то три года назад рвались здесь бомбы, взрывались мины, горел напалм. Земля задохнулась металлом. Но врагу и этого казалось мало. Он применил еще ядохимикаты, распылив их с вертолетов.
После всего этого вряд ли оживет земля. Кажется, умерла она навечно. Но нет. Вижу на всем этом просторе, на сколь хватает взора, вдоль побережья поднялись, закачались на ласковом ветру посаженные недавно тоненькие деревца пальм.
— Здесь все равно вырастет лес! — улыбается переводчик и гид Тань, с которым мы объехали всю страну с севера до юга.
Я решил взять у него интервью для того, чтобы подробнее узнать о прошедшей войне.
Вот первый диалог с нашим переводчиком.
— Вам сколько лет, товарищ Тань?
— Сорок два.
— Вы воевали?
— Ко мне не совсем подходит это слово.
— Почему?
— Потому что, как это объяснить точнее... я противника не видел, в упор не стрелял, в боях тоже не был...
— А говорите, что воевали?
— Я пальцами воевал.
— Как это понять — пальцами? В штабе, что ли, работали?
— Нет, просто на кнопки нажимал. Я — ракетчик.
— Вон оно что, тогда все ясно...
В Ханойском парке «Воссоединение» встречаю типичного вьетнамского старичка. Худенький, легкая походка, жиденькая, по волосинке, борода, ниспадающая на грудь, где красуются медали. Он неуверенно говорит по-русски, но понять можно. Вот наш с ним диалог, который я записал в блокнот сразу же:
— Вам сколько лет?
— Скоро будет семьдесят.
— Вы воевали, видно по наградам?
— Воевал...
— Эта медаль за что?
— Эта еще за французов: Орден Сопротивления.
— А это?
— За подпольную работу, я был связным на юге.
— А эта?
— Воевал с американцами...
— Так сколько же лет вы воевали?
— Всю жизнь, сынок...
Разговор с воспитательницей детского сада в рабочем квартале Ханоя.
— Вам сколько лет?
— Двадцать четыре года.
— Вы воевали?
— У нас все воевали.
— А кем были?
— Была санитаркой, была стрелком по американским самолетам, была велосипедистом. — Она смотрит на меня вопросительно, заметив, что я не совсем понял ее, добавляет: на велосипеде я доставляла в джунгли рис, газеты, патроны...
