Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице - Николай Николаевич Ливанов
Последняя осень для колхоза была безрадостной. Урожай был собран скудный. Хорошо обработать землю не сумели: и техники почти не было, да и людей не хватало. Хлеб перестоял: побывал и под дождем, и под ветром. Колхозникам выдали всего лишь по сто граммов зерна на трудодень. Во всем остальном нужно было рассчитывать лишь на личные огороды и пища, приготовленная из мучного, исчезала, уступая место картошке, которая теперь была и на первое, и на второе. А кто умел добывать крахмал из картофеля, тот иногда готовил и третье блюдо. Хлеб пекли тоже с примесью картофеля, и соотношение в этой смеси постоянна менялось не в пользу муки.
На работе Серафиме приходилось быть от темна до темна. Но и этого времени не хватало. Однако роптать не на кого было. Другим тоже не легче. Шли на работу не с мыслью заработать. Знали, что если заработаешь, то еще неизвестно, когда и сколько получишь. Но знали и то, что по-иному сегодня никак нельзя.
Потом были закрыты детские ясли. Вместе с другими колхозницами Серафима устроила Данилку у полуслепой старухи Полины, жившей одиноко в самом конце деревни. Сын Полины погиб в первый же год войны. И вот сейчас, чтобы как-то забыться от горя, она с удовольствием согласилась нянчиться с детьми. Матери приносили ей понемногу еды, и Полина была довольна этим.
Перед самым Новым годом призвали в армию председателя колхоза Курбатова. Вместо него был назначен бригадир Тырнов — сравнительно молодой мужчина, из-за неизвестной никому болезни отстраненный от службы. Приобрести авторитет он еще не успел, заносчив, чванлив, не любил выслушивать чужие мнения. Правда, с Серафимой Тырнов держался осторожно: не повышал голоса, не позволял насмешек, которыми он иногда обильно осыпал других женщин. Зная остроту языка Серафимы, решил не связываться с ней.
XXXII
Последнее время на работе Серафиму стали видеть все более озадаченной и мрачной. Все реже слышался ее звонкий голос. Женщины вопросительно переглядывались, пытаясь узнать причину такой перемены. Но расспрашивать не решались, боясь встревожить и без того тревожные думки. Ясность внесла сама Серафима: вот уже целый месяц не было письма от Михаила. У многих теперь были такие тревоги, поэтому весть приняли с сочувствием и пониманием, старались утешить, обнадежить, отвлечь от подкравшейся тоски.
Пыталась себя успокоить и Серафима. Почему не пишет? Может быть, с бумагой перебой получился. А где ее добыть солдату, ежели кругом вокруг одни лишь окопы да землянки? А те тетрадные листки, которые она по одному, а то и по два вкладывала в письма, может, не доходили — кто-то изымал их. А может, почта не найдет его никак. По-всякому рассуждала Серафима, но мысли о том, что с Михаилом могло что-то случиться, гнала прочь.
Однажды во время дойки коров на ферму забежала соседская девчонка и, еле переводя дух, огорошила Серафиму странной вестью.
— Вас дяденька военный ждет возле дома… Говорит, чтобы вы срочно домой пришли, обязательно… Прямо сейчас…
Серафима почувствовала, что тело вдруг перестало ей повиноваться. Она не могла подняться со скамеечки, на которой сидела под выменем коровы. Не повиновались ни руки, ни ноги. Она смотрела пристальным испуганным взглядом на девчонку-посыльную, требуя дополнительных разъяснений.
— Я не знаю ничего, тетя Сима! — разгадав смысл взгляда, сказала девчонка. — Велел побыстрее…
Не менее удивленные доярки прервали дойку и уставились на Серафиму.
— Иди, иди! — наконец предложила одна из них. — Мы тут без тебя додоим…
Около своего дома Серафима увидела двух мужчин: военного, одетого в добротный белый дубленый полушубок, и нового председателя колхоза — Тырнова. Они нетерпеливо расхаживали взад-вперед у калитки, о чем-то переговаривались. Первым увидел Серафиму военный. Он засиял приветливой улыбкой, остановился, но тут же повернулся к Тырнову и стукнул его по плечу.
— Через часок, может быть, я к вам заскочу…
Загадки обескуражили Серафиму. Тревожно стучало сердце.
Вошли в дом. Растерявшись, она бросилась прибирать разбросанные всюду вещи, потом торопливо подставила гостю табуретку.
— Серафима, кажись, Григорьевна, простите. — Серафима Петровна. Не беспокойтесь, не надо… Присядьте, пожалуйста, рядом. У меня к вам очень важный разговор.
Серафима выронила из рук Данилкины штанишки и медленно опустилась на стоявшую подле военного табуретку. Она смотрела на незнакомца широко открытыми глазами, наполненными нетерпеливым ожиданием и мольбой… «Да не терзайте же… Что произошло?».
Военный тоже пронизывал своим «исследовательским» взглядом Серафиму. Потом попросил разрешения закурить.
— Вы уж не беспокойтесь, — наконец начал он не громким, ровным голосом. — Служба есть служба…
Серафима слушала этого странного гостя, а самой хотелось верить, что видит сумбурный запутанный сон. Только во сне может сотвориться такая чушь, бессмыслица…
Военный назвал себя… Капитан Василин Савельевич Винокуров, по поручению контрразведки. Прибыл в Самойловку по особому заданию: получить кое-какие дополнительные данные о бывшем муже Серафимы — Михаиле Воланове и о его близких, знакомых.
— Весть не из приятных, — продолжал капитан, не отводя глаз от Серафимы. — Ваш бывший муж Михаил Воланов изменил Родине…
Как от сильного толчка, Серафима ойкнула, откинулась назад, закрыла глаза ладонью… Дальше она уже почти не слушала Винокурова. Ей казалось, что нужно сейчас как-то резко повернуться, чтобы проснуться, избавиться от этого кошмарного сна. Она знает, так часто было с ней. Но на этот раз ничего не получилось.
— Вы уж не взыщите с меня за такую весть, — продолжал капитан, — служба есть служба. Ничего не поделаешь, коль так стряслось…
— Вы неправду говорите, обманываете, это чушь! — едва опомнившись, выкрикнула Серафима. — Мишка не может изменить, не может, понимаете? Не может! Это другой может, даже я, но не он… Я знаю его больше пятнадцати лет.
Серафима теперь смотрела на капитана испуганными глазами. На лице ее то появлялись, то исчезали пунцовые пятна:
— Да он не способен на такое! Что вы мелете? — в голосе Серафимы послышалась угроза. — Да вас за такое в клетку запрячут! Вы поняли? О нем на фронте газеты пишут, два ордена дали. Мы собрание проводили. У нас каждый об этом знает… Кто вам такое наговорил?
Чуть-чуть прищурившись, капитан внимательно следил за Серафимой, терпеливо
