Хозяйка леса - Вера Федоровна Бабич
Петрозаводск удивлял. Где год-два назад был пустырь, теперь высился многоэтажный каменный дом строгой и красивой архитектуры. Город строится. В лесах новое здание театра, вокзала, общежития университета. Вырастают новые улицы, проспекты. Красива площадь Ленина в полукруге зданий с белыми колоннами. В центре — гранитный памятник Владимиру Ильичу. Ленин — весь порыв, устремление в будущее. Лицо его чуть вскинуто вверх. Руками он опирается на трибуну. В левой руке зажата шапка, ветер откинул тяжелые полы пальто. Во всем облике — сдержанная, несокрушимая воля. Как тонко высечены из камня черты лица, как точно передан характерный ленинский прищур глаз, как выразительны складки рта, кажется вот-вот дрогнут губы, шевельнутся плечи…
— Лучшего памятника я не видела ни в одном городе, — сказала Анастасия Васильевна.
Они пошли по проспекту Карла Маркса. Слева — высились новые дома, добротные, красивые, с зеркальными витринами магазинов в первых этажах, справа тянулась ровная и строгая аллея тополей, а за ними, внизу, на огромной территории раскинулись корпуса Онежского завода. За площадью Кирова начинался заречный район. Стремительная Лососинка несла свои воды в озеро, шумела и резвилась в камнях. Город, в котором не чувствуешь себя оторванным от природы. Озеро, река, сосновый лес на холмах. По широким улицам гуляет свежий ветер. В городе зажглись огни. Заозерные леса слились с наступающей темнотой.
— Пойдемте в театр, — предложил Баженов.
Они увидели автобус, подходивший к остановке на улице Урицкого, и, как дети, схватившись за руки, побежали к нему.
…На другой день Анастасия Васильевна проснулась рано. Завтра Алексей Иванович уезжает. Спит ли он еще или уже встал? Одеваясь, она посматривала на телефон. Пила чай в номере, рассеянно слушала радио. К девяти часам — на занятие семинара. Баженов позвонил, когда она уже надевала пальто.
— Я вам не надоел еще, Анастасия Васильевна? Нет? Тогда после вашего семинара пойдемте в музей? Вы ничего не имеете против? Прекрасно.
Обрадованная его звонком, она поспешила на занятия.
В просторных залах музея они были одни. Баженова увлекли экспонаты по истории. Пред ним предстала Карелия в прошлом: область Великого Новгорода, помощь карел Новгороду в его борьбе с немцами, Александр Невский, шведская интервенция в Карелии во времена Ливонской войны, Петр Первый — основатель Петербурга и Петрозаводска, восстание в Кижах, история страданий и мужественной борьбы карельского народа против царизма, кандальный звон ссыльных по дорогам края, Михаил Иванович Калинин в Повелецкой ссылке…
Анастасия Васильевна долго стояла перед гипсовыми бюстами двух героинь Советского Союза. Они жили и боролись здесь, в Карелии. Совсем еще девочки. Вот Мария Мелентьева. Короткие волосы, по-детски припухлые губы, скромное платье с воротничком. Много таких девочек встретишь в десятом классе или на первом курсе в институте. Сколько же было силы и воли у этой девочки, чтобы выдержать бой с врагом и умереть геройской смертью во вражеском тылу. Может быть, та последняя осень в жизни Марии была такой же прекрасной, как эта, что стоит за окном музея. Как жила эта девочка до войны — знали все: училась, мечтала, дружила с такими, как она, скромная и чистая, как ромашка на полянах ее родины. Анастасия Васильевна с болью в сердце смотрела на личные вещи Марии под стеклом витрины: дешевенькая рубашка с мережкой, простенькая шапочка из голубого сукна, полотенце с кружевом, связанное ее руками…
Сколько же в тебе было мужества, милая, бесстрашная Аня Лисицына, если ты не позвала на помощь, когда тонула в Свири-реке, чтобы не привлечь своим криком белофиннов и не выдать им партизанскую тайну? Как живое твое тонкое лицо, с вдохновенным взглядом, устремленным в будущее, ради которого ты отдала свою жизнь, юную, полную надежд и неисчерпанной любви и радости. Анастасия Васильевна склонилась над школьной тетрадью Ани. Крупным, неокрепшим почерком старательно выведены строчки: «Что представляла собой Германия X–XV вв.?» О Германии средних веков ты узнала из учебников, о фашистах — из жизни…
Анастасия Васильевна подошла к портрету Насти Звездиной. На нее глядела юность, вешняя пора человека, пора надежд, мечтаний, светлого горения души: смеющиеся глаза, губы, ясный свет во всем облике, таком нежном, таком прекрасном, как сама душевная красота, неумирающая, нетленная. Секретарь Олонецкого подпольного райкома комсомола. Выдержала три месяца пыток белофиннов и умерла, не проронив ни слова.
— Совсем еще юные, — тихо сказала Анастасия Васильевна подошедшему Баженову. — Они отдали жизнь, а мы так мало сделали. Я говорю о себе, — добавила она в раздумье.
В музей пришли студенты, заполнили все залы. Анастасия Васильевна и Баженов бегло осмотрели выставку русской живописи XIX века и покинули музей.
В сквере они посидели перед бронзовым памятником Петру Первому. Петр стоял во весь рост, в мундире и ботфортах, с андреевской орденской лентой через плечо, в левой руке он держал свиток, правой показывал на Онежский завод.
— Алексей Иванович, знаете, что означает его «указующий перст»? Он говорит: «Смотрите, что они сделали! Какой завод, какой великолепный город выстроили. Разве и мог думать, когда по моей воле здесь закладывалась заводская слобода, что они превзойдут все мои представления о их строительных талантах?»
— А что же, городок приятный, — согласился Баженов. — Растет, как в сказке. — Он задумался. Ему представился Ленинград. Он любил его ранней осенью, в солнечные дни, когда в парках начинали падать редкие золотые листья клена и в темных прудах, как в зеркале, отражались беседки, арки, ажурные перила мостиков и стояла такая же тишина, как здесь. Но хотел бы он сейчас вернуться под родное северное небо? Пожалуй, нет. Он не смог бы там спокойно жить, думать, работать.
В сквер прибежала ватага мальчишек, шумливая, голосистая, и облепила старинные пушки с кучами ядер у колес. Баженов смотрел на них, с болезненной остротой ощущая разлуку с сыном. Наверное, он слишком грустно, слишком пристально смотрел на мальчишек, если Анастасия Васильевна вдруг поднялась и, взяв его за руку, сказала с ласковой настойчивостью:
— Пойдемте, Алексей Иванович.
Они пообедали в новой столовой на улице Кирова, уютном зале с белоснежными скатертями и синими тонкими бокалами. Баженов пил кофэ маленькими глотками, под ярким светом люстры были отчетливо видны морщинки вокруг удлиненных глаз и седина на висках.
Вышли на улицу. Солнце уже начало заходить за кромку заозерного леса. Косые лучи золотили дома, деревья, газоны. Гостиница «Северная», розовая, с пламенеющими в огне заката окнами, как замок возвышалась над домами, веселыми, празднично новыми. Баженов открыл тяжелую дверь гостиницы и
