Альберт Мифтахутдинов - Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке
— Ты знал Алитета?
— Да.
— И Коравье, его отца?
— И отца…
— А сколько давал Коравье американцу Чарли, торговцу? Сколько давал за винчестер!
— Восемь песцов… — вспомнил Керго, — трех лисиц… пыжика много — десять или двенадцать…
— А Алитет? Сколько Алитет отдал Чарли за вельбот?
— Шесть шкур белого медведя… — думает Керго, — и еще два мешка песцовых и лисьих шкур… и еще много-много клыков… от моржа.
— А отец Алитета шаманил?
— Да… Коравье большой шаман был…
— Как Керго? — смеюсь я.
— Нет, — качает головой Керго, — я еще не умел…
— Потому что не знал Наягнека?
— Наягнек!.. — И лицо Керго выражает удивление. Наверное, он поразился, что Наягнека еще помнят. Вот и я, не имеющий к нему никакого отношения, все же знаю о Наягнеке.
— Наягнек, о! — только и повторил старик.
И задумался. Потом сказал:
— Он знал силу… знал душу… Знал, из чего человек…
— Ты его на той стороне пролива встречал? — спросил я.
— Мне отец рассказывал, как я видел Наягнека, и встречался с ним… в Америке… мы оба были там… потом сюда приехали… я не помню Великого Заклинателя, но отец говорил, он разговаривал со мной… мал я был, не помню… хорошо разговаривал… Коравье это не понравилось, когда узнал…
— А-а… — догадался я. — Наягнек, наверное, тебя благословил, а Коравье ревновать стал… дело ясное…
— Не знаю, — признался Керго.
— А кто из вас сильней — ты, Коравье или Наягнек?..
— Наягнек — Великий… Зачем спрашиваешь? Я не спрашиваю, зачем ты пришел.
Я смущаюсь и молчу.
— Ты ищешь Эмуль. Ее нет, она на побережье… Скоро придет… оттуда, — он показал рукой на восток. — Туда ушла на вельботе… Скоро вельботы, придут. Каждый год ты приходишь, зачем? — лукаво улыбается старик. — Дом твой далеко, а ты приходишь?
— Мы тут работаем неподалеку.
— В прошлом году не работали и в позапрошлом не работали, а ты приходил.
— Не работали, — соглашаюсь я. — Передай Эми, что я приходил.
— Она и так узнает.
— Откуда?
— Имаклик скажет, — кивнул он в сторону старухи. — Женщины…
— Понятно. Пусть скажет. Я к ней приходил, к Эми.
— Ты не увезешь Эмуль?
— Нет… Одна жена у меня была, — смеюсь я.
— Ну и что… Вам же можно… много, — намекает он на мое татарское происхождение.
— А вам? — намекаю ему на его прошлое.
Легкая улыбка вспыхнула вдруг на его лице и затерялась в морщинах.
— Не увози, — серьезно сказал старик.
— Знаю… нельзя ей в городе.
— У, тебя другие дела… — внимательно посмотрел он на меня. — Не она, у тебя другие дела.
Я опять поразился его всевидению.
— Да, — согласился я. — Мне идти дальше, только я не знаю, как лучше.
— Хорошо, ты не забываешь друзей… Ты Юрия ищешь? Да?
— Да…
— Ему плохо… найди его…
— Ты поможешь, Керго?
Он молча кивнул:
— Когда пойдешь?
— Сегодня. Чай вот попью — и тогда.
Я никому не говорил, что ищу Юрия, Керго просто понял меня. Месяц назад в поселке, куда я на три дня вырвался за продуктами для нашего полевого отряда, встретились мне рыбаки из совхоза. Они все и рассказали.
Юра Ровтын — моторист совхоза — возвращался из поселка вместе с двумя товарищами на лодке-дюральке. Залив был спокоен. Небольшое волнение застало их уже у самого дома. Здесь лодка и перевернулась. Никто из троих плавать не умел. Удалось спастись одному Юрию, и то чудом. Его и считали виновным — и потому, что сидел за рулем, и потому, что спасся. Не мог он вынести молчаливого осуждения односельчан, не мог вынести собственной причастности к смерти своих товарищей — ушел из села на побережье — изгоем живет на скалах, говорят, промышляет моржей.
Жена его Мэри разделила позор и горе, ушла из села, не сказав куда никому, даже мужу. Когда Юрия простят, она вернется. Только надо сначала найти Юрия и надо, чтобы его простили.
Сколько с Юрой на его вездеходе мы колесили по тундре! И весной, когда завозили продукты оленеводам на отелочную кампанию, и зимой, когда помогали пастухам в перекочевках, и осенью, когда ездили по бригадам и собирали детей в интернат перед началом учебного года. Мы с ним старые товарищи, разве можно его бросать… Когда я болел, приходил он ко мне в больницу, легкую кухлянку из неблюя подарил, чтобы я не простужался больше в тундре. Ах, Юрий, Юрий! Не верю я, что пьяные они возвращались из поселка — Юрий совсем не пил… Разве что иногда, совсем немного, и то почему-то любил шампанское, чего мы никак не понимали…
— Надо идти по камням… на мыс Эрри, — говорит после чая Керго.
— Там не пройти… надо морем…
— У тебя лодки нет… — отвечает старик. — Лезь на скалы. Иди по самому верху… Гляди вниз… может, найдешь… он там, я знаю… больше ему негде жить… на мыс Эрри иди…
— Попробую…
— В камнях ночевать можно, — советует Керго. Я понимаю, это совет на, тот случай, если я до ночи не отыщу Юрия.
Пропало солнце, и вдруг пошел тяжелый мокрый медленный снег. На Чукотке снег выпадает всегда сразу неожиданно. Этот августовский еще растает, будет много теплых дней, но сейчас от океана потянуло холодом, хотя и было безветренно. Керго пощупал мою куртку, я его понял.
— Не надо, она теплая, спасибо.
Старик не стал приносить другую и продолжал сидеть у костра. Мы налили по кружке чаю. Вышла Имаклик, махнула рукой, звала в дом.
— Хорошая женщина, — улыбнулся старик, — всегда молчит.
— А если собираются женщины?
— О! — засмеялся старик.
Все ясно.
Шел снег, и я рассказывал о Жукове.
Старик слушал внимательно, он принял беду моего друга как мою.
— Что делать? — спросил я Керго.
Он молчит.
— У вас большая работа… женщина мешает… Юрий тоже один…
И опять замолчал надолго.
Безбрежный черный океан тихо плескался у костра. Мы молча смотрели на горизонт, туда, откуда плыли тяжелые белые льды.
И понял я нехитрую философию заклинателя духов, простую, как все сложное в жизни. Надо делать до конца главное дело, не размениваясь на суету, подстерегающую нас каждодневно. «Великий охотник не должен быть одновременно…» — вспомнился мне Наягнек… Неужели мы ничего не можем делать по-настоящему? Неужели все вполовину, все на эрзацах? По-настоящему любить, по-настоящему ненавидеть? Устали? Или по-настоящему не хотели? Отвыкли или боимся транжирить остатки души? А вдруг транжирить-то нечего? Вдруг там давно пусто, серединка на половинку, на счету ничего нет, и кредит взять негде? Может, отсюда все беды?
— Кончишь работу — приезжай, — напутствовал Керго.
— Хорошо…
— Юре скажи, пусть возвращается… люди просят… моржи уйдут — пусть возвращается…
— Скажу.
Иду высоко над морем, осторожно прыгая с валуна на валун, цепляясь руками за камни — все кругом в мокром снегу. С высоты видно, как в прозрачной воде играют лахтаки. Их много, и они резвятся в воде, сверкая белыми животами. Идти трудно, берег сложен из огромных, величиной с дом, гранитных глыб, весь берег — сплошные гранитные развалы, иногда между камней приходится ползти. Перчатки промокли.
К вечеру снег прекратился, но подул ветер. Значит, я уже повернул за оконечность мыса. Где-то тут конец пути, где-то тут должна быть палатка, надо только забраться повыше, чтобы лучше был обзор. Несколько раз кричу — да кто при таком ветре и шуме моря услышит?
Решаю спуститься к морю: недалеко лежбище моржей, маленькое лежбище — голов на сто, они всегда сюда приходят, значит, и Юра должен быть неподалеку. Но спускаться еще труднее, чем идти, а я в пути целый день, без чая — только галеты с сахаром, и снегом.
С каждом метром спуска меняется обзор, и вскоре я замечаю тоненький дымок небольшого костра.
Вообразите себе, что вы находитесь у подножия сопки, только вся сопка не монолит, а состоит из многотонных обломков и валунов. Все это висит у вас над головой, а вы стоите на относительно плоском камне площадью в два квадратных метра. Здесь можно поставить примус. На соседний камень можно положить припасы и канистру с пресной водой. Жить же — негде. Тогда вы лезете метров на двадцать наверх и ставите боком, брезентовый тент, заменяющий палатку. Почему боком? Потому что ровного пространства нет и вы выбираете такое место чтобы потолком и одной из стен импровизированного жилья тоже служили камни. Жить в таком положении мудрено, но можно. Единственное ровное место — кусочек галечного пляжа, в несколько шагов длиной — занимает дюралевая лодка.
— Зато здесь охота хорошая, — говорит Юрий, — и отличное место для наблюдения. Вон там, в стороне, моржи вылезают на камни. — Юрий достает кухлянку и меховые брюки, чтобы я переоделся! А мою мокрую амуницию мы сушим на костре из остатков толстой доски, зажженных с помощью паяльной лампы.
