Николай Борискин - Туркестанские повести
— Спасибо, товарищ генерал! — просиял Умаров.
«Лейтенант, наверно, будет на учениях. А как же решат со мной?..» — тревожился безвестностью Родион Кузькин.
В эти дни Митяй Жук особенно зачастил в авиагородок. То в магазине военторга видит его лейтенант Майков, то в столовой, то в квартирно-эксплуатационной части, а больше всего на самом удобном для наблюдения месте — в шашлычной. Жует Митяй полуостывший шашлык, явно потеряв к нему всякий интерес, и смотрит по сторонам. Смотрит и запоминает — это Володя Майков точно знает.
Вон какой-то офицер получил пистолет и придирчиво осматривает его. «Засечет и эту картинку, — покосился Майков на Митяя. — Радуется, окаянная душа…»
Сколько таких офицеров пройдет со склада боепитания, с какими системами оружия — все видит Жук. А вон капитан примеряет противогаз: не великоват ли, не жмет ли где, все ли исправно и пригнано так, как надо. Щупальца Митяевых глаз не пропускают и эту деталь.
Не представляет большого труда для Жука с точностью до одной минуты определить распорядок дня, установить время развода и смены караулов, номера и марки грузовых и легковых автомобилей, начертить план расположения служебных и других помещений…
Физическая зарядка, занятия по строевой подготовке и различного рода построения, которые не проведешь в помещении, разговоры военнослужащих… Это же целая пропасть интереснейших сведений!..
«Улики совершенно очевидны, — думает Володя Майков, — и выкрутиться вам, гражданин Жук, будет не так-то легко. И время, и обстоятельства запомним и живых свидетелей попросим подтвердить кое-что… А пока жуйте себе остывшую баранину. Посмотрим на ваше поведение в дороге, в Песчаном…»
В район будущих учений ехали вместе — Митяй и Федот Савельич. Жук неотрывно смотрел на пробегающий пригород, потонувший в изумрудной садовой листве, а шашлычник сначала о чем-то расспросил проводника вагона, потом попробовал открыть оконную раму: весна, в купе душновато…
— Едем вместе, а думы врозь. Нехорошо получается. — Артельский дух не покидал Потехина и в поезде. — Давайте по-настоящему знакомиться.
— Митяй. — Жук неохотно протянул руку.
— Вот и расчудесно! — радовался шашлычник. — В дороге все просто: водочки по сто, по два пивка — и нежь свои бока.
Открыв баул, Федот Савельич ловко вытащил из него поллитровку, жареную курицу, помидоры, соль и маленький стакан. Сосед тоже достал дорожные припасы.
— За дружбу людей всех профессий! — Потехин подал Митяю полную стопку.
— Не могу, — отказался тот. — Жарковато, хотя вы и окно приоткрыли…
— Э, соседушка, — удивился распорядитель импровизированного обеда. — Вернейшее средство уравновешивания температуры — сорокаградусная!
— Нет, нет! — протестовал Митяй. — Пивка еще туда-сюда, а водку…
Савельич откупорил бутылку «Жигулевского» и поставил перед Жуком. Тот не возразил. Затем крупным глотком опустошил стаканчик Потехин. Начали закусывать.
— А я, — перемалывая крепкими зубами хрустящие косточки жареной курицы и смачно чмокая жирными губами, начал беседу шашлычник, — видел вас, дорогой сосед, в «Цветущем каштане».
— Угу, — неохотно буркнул Митяй, — бывал…
— Вот, вот. — Потехин налил ему второй стакан пива. — Угощайтесь. — Сам он опрокинул еще стопку. — У меня неброская профессия, но ничего… Живем, хлеб жуем. А вы что же, инженерите?
— Нету у меня пока никакой специальности, — признался Жук.
— Значит, душа страдает по работе, а ноги тянутся к пивной? — Компаньон подмигнул своему незадачливому соседу и, нагнувшись к самому уху, зашептал: — Болтали, будто в колонии вы годик отбухали? Брешут, а?
— Правду говорят, — не стал скрывать Жук.
— И ничего — не жжет ретивое?
— А на кого обижаться, коли сам виноват…
— Так-то оно так, — покачал головой Потехин, — однако год пропал. И с работой небось туговато. У нас ведь как? Один раз оступился — десять раз ткнут в тебя пальцем: морально неустойчив и прочее…
— Нет, зачем же! — возразил Жук. — Я уже работаю, а скоро пойду в армию.
Так всю дорогу — за обедом, вечерним и утренним чаем шла пикировка между спутниками. Потехин старался развеселить Митяя то хлестким анекдотом, то забавной присказкой, то разными небылицами. Однако Жук морщился от них, как от зубной боли…
Еще в Катташахаре проводник был предупрежден, что соседнее с потехинским купе должно быть закрыто до самого отправления поезда: в нем поедет только один молодой человек…
Колеса уже постукивали на рельсовых стыках, когда к проводнику подошел лейтенант Майков, выглядевший в штатской одежде особенно юным. Он показал свое удостоверение хозяину вагона, и тот без лишних расспросов отдал Владимиру ключ от свободного купе.
Он сел на левую нижнюю полку с заранее приготовленной постелью, достал из чемодана книгу, внимательно прочитал ее название — «Гранит не плавится» и начал неторопливо листать ее страницы. Книга заинтересовала Владимира, и он, устроившись поудобней, углубился в чтение.
За всю дорогу Майков вышел из купе только один раз; в это время соседи уже спали глубоким сном.
Коротая ночь, Владимир думал об Аннушке, о своих встречах с ней. Положив ее маленькую фотокарточку перед собой, он как бы воочию разговаривал с любимой девушкой. Еще вчера вечером Майков встречал Аннушку после занятий в консерватории. Они долго бродили по гулким катташахарским улицам, любовались световыми рекламами, огнями многоэтажной гостиницы «Восток» и нового универмага, красивого здания театра оперы и балета. Потом они стояли на мосту центрального городского арыка. Володя неотрывно смотрел на Аннушку и как-то неожиданно сказал:
— А вы похожи на Нефертити…
Девушка тихо засмеялась.
— Весна, этот свет в ночи делают людей впечатлительными, Володя. Никакая я не Нефертити, а самая обыкновенная девчонка, как говорит мой папа.
Майков хотел возразить, но Аннушка достала из футляра скрипку и, разбудив смычком певучие струны, начала что-то играть. Чем больше Владимир вслушивался, тем дольше ему хотелось оставаться в этом сладостном волнении, в колдовской окрыленности, в хмельном водовороте обжигающих сердце звуков.
Аннушка оборвала игру.
— Продолжайте, очень прошу вас, — прошептал Володя.
— Дальше грустно… Не надо.
— Что вы исполняли?
— Фрагмент из оперы Ипполитова-Иванова «Ася». Помните повесть Тургенева?
Майков молчаливо кивнул.
— Идемте домой, поздно уже. — Аннушка захлопнула футляр скрипки.
Володя бережно взял ее под руку, и так они шли до самого военного городка, пока девушка не сказала ему традиционного «до свидания».
— До завтра, Аннушка!..
Но на следующий день лейтенант срочно выехал в командировку…
Поезд остановился у вокзала с куполообразной крышей и шпилем.
— Ну, кто куда, а я в девичник! — Захлопнув изрядно потощавший баул, Федот Савельич стал прощаться. — Антонина Егоровна, наша заведующая, соскучилась, поди, в компании с официантками-то ехать…
Жук направился в «Зеленый оазис», а Майков — к майору Нечаеву.
Глава четырнадцатая
Капитана Долгова включили в состав оперативной группы несколько дней назад, когда в песчановский гарнизон прибыл майор Нечаев. Николай Иванович рассказал Михаилу Долгову, только что вернувшемуся из отпуска, о сложившейся обстановке, и тот без промедления взялся за работу.
Результаты были однако неутешительными: сколько ни бился Долгов, сколько ни колесил по местным организациям, ведающим сельскохозяйственными кадрами, нового агронома, якобы приехавшего в Песчаное, он не нашел.
Долгов не знал одной важной детали. Если бы Карпенко, беседуя с чабаном сразу же после ночного чрезвычайного происшествия, обратил внимание на одну на первый взгляд незначительную фразу, поиски, возможно, облегчились бы. Усман-ака сказал тогда: «Еще позже какой-то лихач ехал… Туда… — чабан махнул в сторону Песчаного. — Даже без света, шайтан, катил… И куда только торопился?»
Обескураженный своей неудачей, капитан решил еще раз посоветоваться с Нечаевым. Майора застал он за беседой с Майковым, приехавшим из Катташахара.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — Проворно встав, лейтенант щелкнул каблуками.
— Здравствуй, Володя! Здравствуйте, Николай Иванович!
— О, добрый день! — пожимая руку Михаилу, искренне обрадовался майор. — Нашего полку прибыло. А мы тут обдумываем…
— Что, если не секрет?
— Вот Владимир Павлович новости привез… Может, он и расскажет, а?
Лейтенант, польщенный тем, что с ним обращаются, как с равным, и даже величают по отчеству, воодушевился. Долгов и Нечаев понимающе переглянулись.
