Михаил Бубеннов - Орлиная степь
— Это он сам вам сказал? И вы верите?
— Верю!
— Вот это и плохо! — воскликнул Краснюк, наконец-то переходя к нападению. Нежное розовое лицо его вдруг припотело, а светло-карие глаза блеснули яркой прозеленью. — Вы влюблены в него и уделяете ему слишком много внимания! Вы все еще находитесь под впечатлением своего. романтического знакомства с ним. Это мешает вам взглянуть на него трезвым взглядом. Поймите, ведь он теперь совсем уже не тот мальчишка, которого вы встретили во время, войны! Он взрослый человек и, кажется, духовно искалечен войной. Зима сухо усмехнулся и ответил:
— Искалечен войной не он, а другой человек, его ровесник, которого, кстати сказать, вы почему-то уважаете больше, чем Багрянова.
— Вы опять о Дерябе?
— Да.
— По крайней мере Деряба не лезет не в свое дело.
— Да, это так, зачем ему лезть в наши дела? Ему не до наших дел! — ответил Зима ядовито, думая, что ссора с Краснюком неизбежна. — Он предпочитает залезть своей грязной лапой в нашу кассу. Во сколько обошлась нам его афера с вышкой?
Илья Ильич осекся и забарабанил пальцами по тенту вездехода.
— Деряба опять крутится около вас, — сказал Зима. — Что он затеял?
— Отказывается ехать на курсы, — нехотя ответил Краснюк.
— А куда же собралось его сиятельство?
— В Москву.
— Илья Ильич, не задерживайте! — очень серьезно сказал Зима. — Прикажите немедленно выдать документы. Пусть уезжает. А как его дружки?
— Говорят, ушли вчера к Багрянову.
— Вот видите! И они раскусили Дерябу!
Зима оживился и опять стал горячо доказывать, что директору станции не к лицу обострять отношения с бригадиром из-за каких-то пустых недоразумений. С каждой минутой аргументы Крас-июка, несмотря на упрямство, быстро слабели, и в конце концов он вынужден был пообещать, что сегодня же побывает в Заячьем колке.
— Обязательно заезжайте, Илья Ильич, обязательно! — обрадованно твердил Зима, прощаясь с Краснюком. — Пора кончать с этой ссорой.
— Ну, а если он опять нагрубит? — спросил Илья Ильич, уже берясь за ручку дверцы.
— Тогда не будет ему никакой пощады. Выскочив на вездеходе в степь, Краснюк начал
перечитывать письмо жены. Все письмо было пропитано горькой жалобой на то, что и она и дети очень одиноки без него, очень тоскуют о нем и беспрестанно мечтают о его возвращении домой. Мог ли не помрачнеть, не закручиниться Илья Ильич, получив такое письмо?
Перед обедом Краснюк был в Заячьем колке.
На стане он застал только поварих да Ионыча, который запрягал своего мерина в телегу, собираясь везти обед в борозды. Леонид Багрянов, Черных и Светлана расставляли вешки на новой клетке, на которую бригада собиралась перейти через день.
— Бригадир скоро будет, — сообщила Феня Солнышко.
Как и везде, Краснюк начал осмотр стана с палатки. Ночная смена, похрапывая и посвистывая, крепко спала. С плакатов, развешанных по стенам палатки, на них смотрели суслики. Ну и забавные же это зверьки! Вот один стоит с колоском пшеницы в зубах у своей норки, того и гляди юркнет в нее, как живой. А вот другой, покрупнее, похваляется кучей зерна… Илья Ильич остановился перед запасливым, с хитрой мордой, и стал читать хорошо известный ему текст. Фу ты, какая чертовщина! Оказывается, каждый суслик уничтожает за год пуд зерна! Но ведь он сам видел, что некоторые участки целинной степи сплошь изрыты сусликами, а Непомнящих утверждает: на гектаре е среднем найдется до сотни этих опасных вредителей. «Ну и расплодилось их нынче! — не раз восклицал шофер дорогой. — Это к урожаю!» Но какой же урожай, если сто сусликов на одном гектаре съедят сто пудов зерна? Вот и паши, засевай целину! На плакатах пишется, что сусликов надо уничтожать. Но как уничтожишь, если их миллионы в степи?
Пока Краснюк раздумывал над плакатами, Арсений Непомнящих, уловив ноздрями приятно раздражавший запах жареного мяса, мало-помалу подобрался к кухне. Уложив в телегу ведерный военный термос и корзины с посудой и хлебом, Ионыч и Тоня отправились к тракторам, а Феня Солнышко, устало обтерев фартуком руки, покосилась на Непомнящих, весело спросила:
— Что заглядываешь? Пахнет вкусно?
— Здорово! Ну и мастерица ты! — польстил он Фене и, кивнув на палатку, начал оправдываться. — Мой-то начальник и сам не позавтракал и мне не дал! Пока с ним собирались, в столовой пусто. Так что, Солнышко, не откажи, обогрей и приголубь! Эх, и какой же чудесный запах ходит вокруг твоей кухни!
Феня смешно сморщила коротенький нос.
— Запах-то хорош, а мясо есть не станешь.
— Тощое, что ли? Ничего, сойдет! На масле ведь?
— На масле-то на масле… — И Феня невесело вздохнула. — Только, скажу тебе по секрету, это же… суслики!
— Суслики? Ей-богу? Вот здорово! Это ж деликатная пища! — оживленно заговорил Непомнящих. — Не пробовал еще нынче, не пробовал! А помнишь, как их ели во время войны? Ели да похваливали!
— Да знаешь, как все вышло, — с оттенком скорби в голосе заговорила Феня Солнышко, вероятно обрадовавшись случаю выложить гостю историю, которая ее томила. — Живет у нас тут один парнишка, Петрованом звать. Большой он мастак это зверье ловить! Понаставит везде капканчики и промышляет. А каждая шкурка — деньги, ему это по бедности хорошо. Погляди-ка, вон сколько их на той стене развешано! И вот развесит он шкурки, а мясо шарит да ест! Да так, бывало, аппетитно чмокает, так облизывается, что взглянешь на него — и у тебя слюнки текут. Сначала наши ребята фыркали да бегали из палатки, когда он появлялся со своей сковородкой, а потом, гляжу, помаленьку присматриваться стали, принюхиваться. А ведь запах от этой суслятины вон какой — любого встревожит. Будь у нас мясо — тогда другое дело, может, никого бы и не поманило, а тут, как на грех, голодно… Ну, гляжу, сегодня утром один примостился к Петькиной сковородке и пробует. И, скажи на милость, вскорости ему так приглянулось Петькино рагу, что он, сердешный, даже жевать не поспевает! А сам знаешь, лиха беда начало. Один отпробовал, и другие налетели! Молодежь! Не поверишь, вылизали сковородку! И тут же, слышу, дают Петьке строгий наказ: иди, мол, тащи на обед побольше этих вредителей да смотри собаке не бросай, мы сами уничтожим их! Бригадир наш давай было возражать: парень он простой, а все же брезгливый. Ну, а что с нашими горлопанами сделаешь? Требуют! «Это, кричат, лучший метод борьбы с грызунами!» А Петьке только скажи! Он быстренько пробежал по степи, не успела я посуду помыть, гляжу — уже та-ащит! Содрал с них шкурки, мясо мне на стол, а сам опять на промысел. Я тоже брезгую, а что поделаешь? Пришлось готовить. Конечно, я все это как следует сделала: на маслице, с лучком, с перчиком…
— Не томи! Слюна течет! — страдающе перебил ее Арсений Непомнящих.
— Если уж организм у тебя так требует, я сейчас, пожалуйста, — с готовностью ответила Феня Солнышко. — У меня есть, для Петьки оставлено. Да о нем какая забота, он скоро свежих принесет.
Через пять минут Арсений Непомнящих уже сидел за столом у палатки и, энергично работая челюстями, уничтожал запашистое белое мясо.
Не иначе как на запах мяса из палатки неожиданно вышел Илья Ильич Краснюк. Увидав шофера, усердствующего над сковородкой, он с голодухи не мог удержать сильное глотательное движение, а затем, смутившись, спросил вроде бы равнодушно:
— Заправляетесь?
— Угу, я тут… немножко, так сказать, — ответил Непомнящих, пряча от директора глаза.
— Да-а, это мы, пожалуй, зря не позавтракали и поехали, — страдая от избытка слюны, проговорил Краснюк. — А времени-то, кажется, уже много?
— Время, оно известно, обед, — растерянно ответил Непомнящих, не зная, как ему быть, и в замешательстве предложил: — Так вы садитесь, товарищ директор, если не брезгуете…
Илья Ильич решил показать, что он, несмотря на свое высокое положение, человек демократического нрава. Тут же, садясь за стол напротив шофера, он сказал:
— Чем же брезговать? Что, вместе будем есть, с одной сковороды? Так мы же не в ресторане! — Глаза его уже высматривали на сковороде лакомый кусочек.
Арсений Непомнящих за несколько секунд взмок всем телом — вот какой оборот приняло дело! Но отступать было поздно. «Не скажу, — решил Арсений, — а сам он никогда не догадается: мясо и мясо!» Помахав на свое разгоряченное лицо кепкой, Арсений крикнул в сторону кухни:
— Феня, дай еще вилочку!
Выбежав из кухни и увидев директора за столом, Феня так и обомлела. Решив, что повариха с перепугу выдаст его, Непомнящих сам бросился на кухню и на ходу прошипел Фене в ухо:
— Ш-ш-ш! Ни звука!
Илья Ильич оказался хорошим напарником: его половина сковороды пустела на глазах. Несколько раз Краснюк порывался спросить шофера, какое мясо они едят, но каждый раз, опростав рот, не успевал сделать это по той причине, что глаза его примечали новый хороший кусочек.
