Федор Панфёров - Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье
Гром громыхнул еще раз, как бы пробуя свои силы, а затем, ухнув, пошел бросать во все стороны удары — с треском, с хрипотой, с завыванием, со сверкающей молнией. Все смешалось; густая стена ливня обрушилась на город, скрыв от взора Акима Морева Волгу, соседние крыши, недостроенные дома, краны, красные флажки. В кабинет ворвался буранный ветер. Он взвил к потолку гардины, разметал со стола бумаги (они летали, словно белые голуби) и, побуйствовав, выскочил на улицу, утягивая за собой полотнища занавесей.
Аким Морев еще не успел прийти в себя, как бумаги, разметанные ветром, уже опустились на пол, на диван, на длинный стол и стулья, а ливень, окатив город, побежал на юг, навстречу жаркому дыханию пустыни и, все еще ворча, как бы оглядываясь назад, отбивался ударами грома.
И странно, первыми на прохладные крыши из чердаков выбрались кошки, за ними откуда-то из своих птичьих укрытий повыскакали дрозды, суетливые воробьи, медлительные хитровато-трусливые вороны и заворковали самцы голуби, каждый старательно ухаживал за «дамой». А вот на улицах появились и ребятишки. В трусиках или задрав штанишки, носятся по лужам.
Раскрылись в домах окна, двери на балконы… И город, протянувшийся по берегу Волги на семьдесят километров, со своими заводами, фабриками, театрами, школами, вздохнул полной грудью и загудел людскими голосами.
В кабинет вошли Александр Пухов и Опарин. Последний еще с порога, взмахивая руками, торжественно прокричал:
— Миллионы, Аким Петрович! Миллионы!
Аким Морев уже понимал, о чем так возвышенно возвещает предоблисполкома, однако спросил:
— О чем это вы, Алексей Маркович?
— Туча кинула на поля миллионы! — Опарин ринулся к окну.
— Но ведь это ливень не повсеместный, Алексей Маркович.
— Жару собьет, дыхание пустыни оборвет, а нам сейчас ничего другого и не надо: высокий урожай обеспечен.
— Досконально?
— Досконально! А чего же вы смеетесь, Аким Петрович? Знаете что? Теперь продукты в город богатеи-колхозы повезут. До ливня — туго: а вдруг суховей? А теперь гужом пойдет… и душа моя отходит. Признаться, несколько ночей не спал. Одно в голове: «Чем кормить город?» А сейчас? Везут! Везут, братцы!
Аким Морев, вспомнив письмо секретаря ЦК, подумал: «Да. Вот закупаем, и колхозники повезли продукты в город. Видимо, секретарь прав».
— Ты вот что, Маркыч, — заговорил Пухов, иронически улыбаясь. — От твоего восхищения миллионов не прибавится и не убавится. А ты лучше расскажи, какова строится из бумаг башня до небес.
Опарин опустился в огромное кресло и, выглядывая из него, как подросток, хмуря белый лоб, произнес:
— Аким Петрович, сколько еще лет мы будем любоваться красотой нашей местной?
— Чем это?
— Не чем, а кем! Сухожилиным.
Аким Морев помрачнел, глядя то на Опарина, то на Пухова.
— Нет, серьезно, — продолжал Опарин, пугливо мигая. — Ну вот прошлый раз на бюро: «Не эстетично жить молодежи в помещениях, которые потом будут переданы под коровники, конюшни и прочее». Что это? Барство?
— Ты не об этом. Ты скажи, какую он из бумаги башню строит, — посоветовал Пухов, почесывая у себя за ухом.
— Ах, да-да. Ни по какому вопросу, — загибая палец, начал Опарин, — без написанной речи не выступает: боится подвоха. Во-вторых, разговаривает с секретарями райкомов только письменно. На пустяковый вопрос отвечает так: «Вы напишите нам, мы рассмотрим и в соответствии с решением ответим письменно». И началось движение бумаг — ежедневно тонны. Сотрудники горкома уже никого не принимают: заняты строительством высотного здания бюрократизма. О-о-о! — воскликнул Опарин. — Скоро сие хлынет на обком, и тогда нам всем одно останется: бросай работу и занимайся входящими, исходящими.
Пухов выжидательно улыбнулся, а Аким Морев все больше и больше хмурился. Он понимал, что еще не настало время освобождать Сухожилина от обязанностей секретаря горкома: он ясен большинству членов бюро обкома, но еще не ясен народу. Его положено «открыть» перед широкими массами. А уж если освобождать, то кого рекомендовать на его место? Город большой, с крупными заводами, фабриками; вокруг незаконченного гидроузла уже намечено построить девять заводов. А Сухожилин за эти годы, как уже известно Акиму Дереву, в райкомах на командных пунктах расставил «подобных себе». Значит, нужна сильная рука, чтобы руководить горкомом, да и «стереть следы Сухожилина». Самая подходящая кандидатура — Александр Пухов. Но согласится ли он на такую передвижку?
И Аким Морев сказал:
— Рассуждаете оба, как торопыги. Освободить Сухожилина? Освободить можно, а кого на его место? Вдруг еще чище попадется. Вон на какого нарвались — на Ешкова…
2Месяцев семь тому назад на пленуме обкома председатель горисполкома Ешков произвел на Акима Морева сильное впечатление. Не будем скрывать, порою у нас человека оценивают так: произвел он должное впечатление или не произвел. А тут Ешков впечатление произвел: его сияющее лицо выделялось точно цветущий подсолнух. И потом, когда Аким Морев беседовал с Ешковым, тот рассудительно говорил о строительстве города, одобрительно относился к работникам облисполкома и расхваливал Опарина.
Вскоре первого заместителя председателя облисполкома отозвали в Москву, на работу в министерство.
Аким Морев посоветовал Опарину:
— Возьмите в заместители Ешкова.
Опарин с сомнением покачал головой. Аким Морев, видя колебание предоблисполкома, нажал, говоря уже раздраженно:
— Недостаток это у вас: остерегаетесь. Надо смело выдвигать людей.
И вот цыпленочек вылупился…
Вместо того чтобы со всей энергией взяться за дело, порученное ему, Ешков начал, как он сам себе говорил, «подводить мины» под неугодных ему людей. Заметив незначительную промашку, услышав случайно оброненную неудачную фразу, оговорку того или иного работника облисполкома, он тут же впивался в него, как впивается заноза, и крошечное, маленькое раздувал в большое, подводя «политическую базу». Впрочем, сначала он приступил к негодным работникам — пьянчужкам, волокитчикам, лентяям (нашлось с десяток и таких). Опарин охотно пошел ему навстречу: освободил их и принял в аппарат людей, рекомендованных Ешковым, вовсе не предполагая, что это его «уши». А Ешков поодиночке проинструктировал вновь принятых работничков, «пустил их в ход». Они сообщали Ешкову обо всем, что слышали, но главное, говоря словами того же Ешкова, «стравливали сотрудников». Выбрав человека послабее характером или обидчивого, они шептали ему: «Такой-то, дескать, сказал про тебя то-то и то-то…» И стала набухать склока.
Опарин, не замечая маневров Ешкова, говорил Акиму Мореву:
— А ведь ничего мужик-то попался. Даже очень ничего: тунеядцев вытряхнул из аппарата.
— Вот видите… а опасались.
Опарин, по простоте своей, рассказал об этом разговоре Ешкову, и тот благосклонно улыбнулся.
— Я оправдаю доверие обкома. Прошу это передать Акиму Петровичу.
— А вы — сами.
Ешков смущенно опустил глаза.
— Не смею тревожить, — а про себя подумал: «Тебя вытряхну, а потом мы с Сухожилиным и Морева вытряхнем». И, зная, что склока в аппарате уже вспыхнула, он главный удар направил на Опарина, разнося про него клевету и ложь.
Узнав об этом, Опарин наговорил Ешкову грубостей, обозвал подлецом и убежал в кабинет Акима Морева, где все и рассказал секретарю обкома.
Аким Морев вначале только ахнул, затем сказал:
— Снимать надо, Алексей Маркович. Снимать, — а сам подумал: «Вот тебе и «произвел впечатление». Цветущий подсолнух?.. А оказался с колючей шелухой. Да еще с какой колючей!»
И вот теперь, вспомнив этот случай, Аким Морев проговорил:
— С Ешковым-то нарвались? Сухожилин ясен для нас с вами, а для широких масс он еще за семью замками. На нем замки надо открыть, и тогда он отвалится, как бородавка, перевязанная ниткой.
— Ну, ладно! Раз нельзя «изъять» Сухожилина, мы решили «изъять» вас, Аким Петрович. Сегодня суббота: поедемте с нами на рыбалку. Петин обещает какое-то чудо поймать. Петин, он у нас на рыбалке главнокомандующий, — предложил Пухов.
А Опарин уже топтался возле Акима Морева, который почти в два раза был выше его, и увещевательным голосом говорил:
— Татьяна Яковлевна… Ну, жена Кораблева моей звонила и настоятельно просила извлечь вас, Аким Петрович… И тоже что-то обещала. Да. Да. Жены наши тоже едут.
«Татьяна Яковлевна? Что-то обещала? — подумал Аким Морев, и вдруг в нем забилась радостная догадка: — Она, наверное, вызвала Елену». И вслух:
— Хорошо. Еду. Но надо переодеться, — и, посмотрев Пухову в глаза, мысленно произнес: «Ты, Александр Павлович, не согласишься ведь принять на себя обязанности секретаря горкома? То-то вот и оно».
— Вы что-то хотите мне сказать? Не пойму, — спросил Пухов.
