Борис Ярочкин - Тайга шумит
Зина закрыла глаза и собиралась снова уснуть. И вдруг — опять толчок. Зина моментально села и обхватила живот руками, широко раскрыв глаза.
«Так вот это что! — подумала она. — Мой ребенок…»
И Зина заплакала.
Плакала долго, от обиды, что не с кем поделиться горькой и в то же время радостной новостью, что вынуждена скрывать от людей свою беременность, что даже отец будущего ребенка не знает ничего.
Да, Николай ничего не знал, даже не подозревал.
Не знал, как Зина, страдая, не раз исходила поселок, чтобы купить у какой-нибудь запасливой хозяйки тарелочку квашеной капусты или соленых огурцов, как искала у людей, то маринованных грибов, то моченой брусники.
Она заметно похудела, осунулась. Глаза блестели болезненно, лихорадочно.
«Дура я, ой, какая дура, — не раз ругала себя она. — Надо было вовремя избавиться от всего этого, и никто бы не узнал о моем позоре!..»
Зина тяжело вздохнула и сдавила ладонями виски.
«Что ж, сожалеть поздно… Не я первая, не я последняя… А люди… люди пусть говорят, что хотят… Не у всех одинаково жизнь складывается…»
В комнате посветлело. Обозначились силуэты предметов, замолчал в углу сверчок. Только ходики неустанно отбивали секунды.
«Вставать пора», — подумала Зина.
Она медленно спустила ноги с кровати, ступила на меховой коврик, сняла со спинки стула халат. Одевая его на ходу, пошла к печке, но остановилась перед зеркалом и ужаснулась: живот ясно обозначивался под сорочкой.
«Все. Теперь все узнают. И Николай… — слезы заволокли глаза. — А если сказать ему?.. Нет, не надо. Еще подумает, что навязываюсь!..»
Она прибрала комнату, постелила постель. Пропустила через мясорубку кусок медвежатины, — Николай оделил после удачной охоты всех соседей, — приготовила котлеты, начистила картофель. Затем оделась, сходила в магазин, получила по карточкам хлеб и, сменив пальто на телогрейку, вышла нарубить дров.
С трудом выволокла из дровяника несколько толстых березовых поленьев, взяла топор. Но полено не поддавалось. На лбу Зины выступил пот, стало жарко. Она скинула телогрейку, бросила ее на козлы. Снова подняла над головой топор, но тут же бросила и схватилась руками за живот.
«Мне теперь, видно, нельзя колоть дрова, — подумала она. — …Как же быть?
Зина тяжело опустилась на полено.
А на крыльце стоял Николай и не сводил с нее глаз.
Зина медленно поднялась, взяла топор, выпрямилась и взмахнула им. Под платьем ясно обозначился выпуклый живот.
«Она… она беременна!» — поняв, чуть не вскричал Николай и, соскочив с крыльца, бросился к Зине.
Остановившись подле нее, он расширенными глазами несколько секунд смотрел на ее живот, чувствуя, как все сильнее и сильнее колотится сердце, потом быстро глянул на девушку. Лицо Зины зарделось.
— Зина, ты… ты… беременна? — схватив ее за руки, дрогнувшим голосом проговорил Николай.
— Не видишь?! — вызывающе сказала девушка, и в ее маленьких темных глазам блеснуло раздражение.
Ни слова больше не говоря, Николай отобрал у Зины топор, раза два ударил им, потом отбросил в сторону и принес свой колун.
— Иди домой, я наколю и принесу… И не стой тут в одном платье: простудишься.
Зину тронуло внимание Николая. Она послушно надела телогрейку, застегнула ее на все пуговицы.
Николай колол и колол. Уже гора дров высилась вокруг него, а он выносил из дровяника новые и новые поленья. Потом сложил все в сарай, взял большую охапку и понес в комнату Зины.
«Что же делать теперь? — терзался Николай. — Отец!.. — что-то теплое шевельнулось у него в груди, заставило встрепенуться. — Отец… Значит, я должен жениться на Зине?.. Но я не люблю ее! — с отчаянием думал он. — И что будет, когда об этом узнает Таня? Она со мной не захочет и разговаривать!»
Николай в бессилии опустился на стул. Зина с жалостью смотрела на него и несколько раз порывалась что-то сказать, но не могла. Комок подкатился к горлу, сдавил его.
Зина всхлипнула и, подсев к столу, уронила на руки голову. Николай посмотрел на нее, — ему стало искренне жаль девушку. Он подошел к ней, ласково провел ладонью по ее волосам.
— Не надо… — с трудом вымолвил он. — Что теперь сделаешь? Давай лучше решим, как быть…
Зина подняла голову, вскинула на Николая ставшие серьезными глаза, и он от этого взгляда отшатнулся: в нем было осуждение и даже злость.
— Зина, — начал он, волнуясь, — ты же знаешь, что я люблю…
— Не надо, Коля!..
— Нет, послушай, я должен сказать. Я… я ведь… отец будущего ребенка…
— Не на-адо-о, — простонала Зина и горько заплакала.
— Зина, Зиночка, выслушай меня, — умоляюще сказал Николай, обняв девушку за плечи. — Пойми, Зина, я не хочу быть подлецом… Я буду помогать тебе воспитывать его…
— Не надо, не надо!.. Уходи-и!
Николай не знал, чем заняться…
Обычно в выходные дни он после завтрака брал ружье, лыжи и направлялся в тайгу. Проверял поставленные по заячьим тропам петли, ставил капканы на лисиц и рысь, бродил по ельнику в поисках рябчиков или, выставив на березах чучела косачей, садился в скрадок и почти всегда возвращался с добычей.
Сегодня Уральцеву было не до охоты. Погруженный в свои мысли, не заметил, как вышел из дома в одном пиджаке, без шапки.
Остановился у речки и на краю обрыва.
«Как теперь быть с Таней? — одолевали его тревожные мысли. — Может, Зина никому не скажет, — появилась на минуту надежда, но он тут же нахмурился и со злостью сплюнул. — Подлец я, вот что! Обмануть девушку захотел, а того не подумал, что шило из мешка все равно вылезет!.. Надо все честно рассказать…»
Николаю стало страшно.
«Эх-х, даже посоветоваться не с кем, хоть бы Костя пришел! — Или к нему пойти? Рассказать все, ничего не скрывая?..»
Стучали зубы, знобило…
30
Таня поднялась поздно.
Взглянув на часы, улыбнулась и заспешила. Быстро убрала постель, комнату, позавтракала. Потом пошла к Николаю.
«Наверно, уже пришел с охоты, — подумала она, открывая его двери, но Уральцева дома не было. — Где же он?» — изумилась девушка.
Выглянула на улицу, посмотрела во дворе, потом случайно бросила взор на занесенный снегом огород и обнаружила чьи-то следы; перевела взгляд вдаль и увидела его, стоящего у реки.
«С ума сошел парень, — испугалась она, — раздетый вышел! Что он там стоит?»
Таня поспешила одеться, зашла в квартиру Николая и, захватив его пальто и ушанку, побежала к реке, сердцем чувствуя какую-то беду.
— Коля! Держи пальто, одевайся! — переводя дыхание, командовала она и хотела надеть на его голову ушанку, но, заметив побелевшее на морозе ухо, всполошилась. — Боже мой, да ты уши обморозил!
Она скинула с рук варежки, сунула их в карман пальто и, схватив горсть снега, стала растирать Николаю уши. Терла ожесточенно, лихорадочно, хватая новые и новые порции снега. Когда уши порозовели, она вытерла их своим платком и надела на него шапку. Потом взяла под руку, повела домой, тревожно поглядывая на парня.
Николай безучастно смотрел под ноги и молчал. Молчала и Таня, не решаясь спросить, боясь услышать Что-нибудь непоправимое, ужасное.
И все-таки она не выдержала! Приведя Николая в его комнату, Таня помогла ему раздеться, вопросительно и в тоже время требовательно посмотрела в его глаза.
— Коля, что случилось?
Уральцев вздохнул.
— Ну, говори же!
— Таня, милая моя, если бы ты только знала, что я натворил… пропал я, Таня, все кончено уже! Теперь ты не захочешь со мной разговаривать, а у меня такое горе… хоть в петлю лезь! — и он безнадежно махнул рукой.
— Коля, милый, говори же скорее, говори, — целуя его, шептала она… — Не бойся, не оставлю я тебя, ни-ког-да! Ты слышишь? Я люблю тебя, ты для меня дороже всех, всего!.. Ну, говори же, не терзай меня! — с отчаянием выкрикнула она и заплакала.
Николай чувствовал, что не в силах огорчить Таню. Его лицо горело от стыда, он не мог поднять на нее глаз, не в силах был выдержать этот открытый, умоляющий взгляд.
— Что же ты молчишь, Коля?!
— Мне стыдно говорить тебе, — переборол нерешительность Николай, — я так виноват перед тобой… когда я ушел от тебя, когда мы гуляли… Я тогда напился с горя, Зина угостила… сам не знаю, как получилось… и боялся сказать, все откладывал… А я все время любил тебя, только тебя…
— Чего же ты боялся? — ласково проговорила Татьяна. — Я, Коля за это не обижаюсь на тебя, — улыбнулась она. — Такое, может с каждым случиться, у тебя ведь ничего с Зиной не было?
«А может, не говорить, что Зина беременна? — ухватился Николай за обнадеживающую мысль. — Зина ничего не скажет, я возьму с нее слово…»
Он уже было открыл рот, но что-то не подвластное ему заставило проглотить приготовленную фразу.
