Михаил Чулаки - Вечный хлеб
вдруг можно опереться — хорошо!
— Знаком… Это друг… Это Альгис…
— Старик! Узнал! Это ценю! А ты, брат, считай, заново родился. Нет тебя и нет, как стали обзванивать, наконец говорят: «Неизвестный в реанимации, приходите». И точно — ты!
Незнакомый человек закрыл рот другу, Альгису.
— Ну-ну, слишком много новостей сразу.
Вячеславу Ивановичу вдруг стало очень жалко Альгиса: зачем незнакомый человек помешал Альгису, зачем закрыл рот своей грубой ладонью? Альгису неприятно! Вячеслав Иванович заплакал: так жалко Альгиса!
— Вот видите, — сказал незнакомый. — Пусть отдохнет.
Вячеслав Иванович заплакал было еще больше, оттого что его не поняли, но Альгис и незнакомый человек ушли, плакать стало не перед кем — и он заснул…
Проснулся он в полумраке. И сразу понял, что вечер. Сильно хотелось помочиться — оттого и проснулся. Он попытался встать — нога не послушалась! Он так испугался, что не сразу ощутил резкую боль — в спине, в затылке, в непослушной ноге! Расслабился, откинулся свободно на спину — боль почти прошла. Да черт с ней, с болью! Вот нога!
Через некоторое время он повторил попытку — то же непослушание, та же боль!
Только после этого Вячеслав Иванович начал постепенно сводить вместе причины и следствия. То, что он лежит, а вокруг все бело — и потолок, и стены. То, что и незнакомый человек был в белом халате, и Альгис был в белом халате, — как же не понял сразу? Здесь больница! Он в больнице из-за того, что нога перестала его слушаться!
Что же случилось? Паралич?
Он не помнил.
Нет, память стала гораздо лучше, теперь он знал всю свою прошлую жизнь: дом, работу, Альгиса, Эрика; когда-то был женат, потом несколько женщин так, не всерьез, беженетов; а совсем недавно нашел свою настоящую семью, племянница Алла должна скоро родить— все помнил!.. А потом сразу оказался здесь. Скоро Новый год, и вместо того чтобы радостно встретить — он здесь.
Вячеслав Иванович заплакал: сразу и оттого, что он здесь под Новый год, и оттого, что не слушалась нога, — оба эти события казались одинаково горькими.
Горе так поглотило его, что мочевой пузырь нескоро дал снова знать о себе. А нога не слушалась, встать невозможно. Вячеслав Иванович слышал, конечно, как в таких случаях делается в больницах. Но никогда не думал, что и ему придется… До чего же противно и унизительно! Но нечего делать, он стал искать кнопку. Впрочем, кнопка нашлась легко — в изголовье оказался целый пульт. Он нажал кнопку — заплакал об этом тоже. А через минуту и о том, что приходится объяснять свою просьбу совсем молодой девушке.
Итак, он лежал в больнице, у него не слушалась нога и при малейшем усилии болело все тело — и он ждал всемогущего врача (Всемогущего Врача), который уничтожит боль и заставит подчиняться ногу. Соседей в палате не было, и никто не отвлекал Вячеслава Ивановича от ожидания.
Врач — как и накануне, улыбающийся и располагающий — вошел в палату, когда за окном еще было все сине. Не заставил ждать рассвета, ведь рассветы так поздно в декабре, Вячеслав Иванович не выдержал бы до рассвета муки ожидания! Вошел — и сразу показалось, что нога уже вот-вот послушается, недостает одного какого-то щелчка, одного какого-то замыкания!
— Ну, как спали? Что снилось?
— Доктор, у меня паралич, да? У меня нога заработает снова?
В улыбке врача — а зовут его Виктором Павловичем, запомнил с одного раза! — появился оттенок пренебрежения.
— Э-э, что за глупости, какой паралич? Просто ушиб головы. Травма.
— Меня сбила машина, да? Я не помню.
А отчего еще бывают травмы — не из окна же выпал!
— Да-да, небольшое столкновение. Поговорим об этом потом подробнее. А сейчас лечитесь, слушайтесь, будет
все постепенно восстанавливаться. А сейчас дайте-ка я по вас постучу. Знаете, мы, неврологи, что-то вроде барабанщиков.
Он откинул одеяло и стал ударять по разным местам молоточком — точно искры высекал из нервов.
Второй человек, которого ждал Вячеслав Иванович, — Альгис. И Альгис тоже появился, правда только после обеда. Но и ждал его Вячеслав Иванович не с таким мучительным напряжением.
— Ну, старик, а ты знаешь, что ты в моих руках? В этих самых! Чтобы твою ногу запустить, что нужно?
Массаж! Терпение и труд мозоли натрут!
Кто это любил тоже говорить в рифму? Вячеслав Иванович не помнил. Но что-то неприятное почудилось в рифме.
Да и больно это оказалось. Вячеслав Иванович старался сдержаться, а все-таки заплакал.
— Ну-ну, старичок, надо перетерпеть. Когда тебя отделывали, небось, было больнее.
Что значит «отделывали»? Или так называется лечение?
— Я же был без сознания.
— А-а. Ну и хорошо. Только, значит, не запомнил их? Да, ты ж совсем не помнишь! Ну и пусть их ищет милиция, ей за это деньги платят.
«Ищет их… не запомнил их…» Что-то не сходилось,
— А где это было?
— В твоем любимом саду. Вот уж думал, там самое тихое место! Да в такую рань. Хулиганы, наверное. Или у тебя смертельные враги? Может, за девочку?
А Виктор Павлович говорил… Значит, обманул? Обман поразил больше, чем известие о врагах или хулиганах. А про ногу? Сказал, что не паралич. Тоже обманул?
Это было бы так страшно: остаться на всю жизнь с мертвой ногой, — что никаких других мыслей больше не появлялось. Альгис растирал мышцы, из которых вытекла вся сила, и каждое его движение радовало, как радует голодного глоток пищи: еще один шанс, что нога снова пойдет, еще один, еще… Пусть больно, зато шансы!
И когда Альгис снова накинул одеяло, сказав: «Ну вот, поработал во имя старой дружбы», — сделалось обидно, что массировал так мало — дал так мало шансов.
Даже об Эрике не вспомнилось. Только когда Альгис спросил, и как бы с укоризной спросил:
— Что ж твой хваленый Эрик тебя не защитил? Такой амбал! — Вячеслав Иванович вспомнил про Эрика.
(Еще промелькнуло смутное воспоминание, что есть какой-то интересный факт про амбала, но сейчас не интересовали интересные факты.)
Вспомнил — но не так уж слишком взволновался.
— А где же Эрик? Раз в саду, значит, я с ним.
— Вот это не знаю, старик. Загрызенные тела нападавших вокруг тебя не валялись, это точно.
— Ты зайди, спроси там в саду, хорошо? Там женщины, которые метут дорожки, — у них спроси, хорошо?
— Даже и не стал бы на твоем месте, старик: что за пес, который позволяет избивать хозяина! Да и со временем у меня… Ладно, пошлю Костиса, ему-то делать нечего. Но его счастье, если был с тобой: дома запертый он за эти две недели точно концы бы отдал, хоть и жирный он.
— Как — за две недели?!
Ведь только вчера — ну, позавчера — приходила Алла, познакомилась с Альгисом и еще с кем-то — с Клавой…
— Как за две недели?!
— А тебе еще здесь не объяснили ситуацию? Вечно врачи темнят. Ты-то не маленький. Ты ж две недели провалялся без памяти. Точнее — двенадцать дней. На седьмой только день я тебя здесь нашел. Звоню и звоню — никого. Наконец думаю: странно! Ну позвонил в «скорую». Вот так, старик. Так что заново родился.
— А Новый год?!
— Уже и старый встретили.
— А как же Алла? Ей же скоро! Она же не знает! Думает, наверное, что не интересуюсь! Обиделась!
— Алла твоя… Не знаю. Откуда я знаю!
Хотя Альгис и рассердился при расспросах про Аллу: не иначе, предчувствуя новую просьбу, а он и так занят, — Вячеслав Иванович все же попросил:
— Позвони ей, хорошо? Спроси. Если нет дома, спроси соседку. Я тебе телефон…
И продиктовал наизусть — помнит без всякой записной книжки!
— Попробую, — неохотно сказал Альгис. Видно было, что неохотно. И тут же сам стал напрашиваться еще на
одно поручение: — Может, и Ларке твоей позвонить? Как ты говоришь? Беженетке?
Возможность появления здесь Ларисы по-настоящему испугала. Вячеслав Иванович резко мотнул головой, забыв, что ему лучше не шевелиться, — и снова чуть не заплакал от безжалостной боли! Она как змея, эта боль: притаилась и ждет — и бросается при малейшем движении. А из-за чего эта последняя боль? Из-за Ларисы! Вот навязалась!
— Нет! Только чтоб не она! Чтоб не узнала!
Ну да, навязалась. Но почему он так испугался, он и сам не понимал.
— Не буду звонить, о чем речь. Ну все, старик. Тогда до завтра.
Альгис ушел довольно поспешно. Занят, что поделаешь. У него же клиенты по вечерам.
Оставшись один, Вячеслав Иванович думал об Алле. Думалось хорошо — и забывал себя, даже страх остаться паралитиком отошел. Думал об Алле, потом обо всей своей семье, потом отдельно о Сергее.
И когда снова вспомнилось собственное положение, паники не было. Потому что продолжал думать о Сергее, о том, как он сидел за шахматами. Ведь просто передвигать фигуры было проблемой: голыми пальцами — холодно, в перчатках — неудобно. А он не просто передвигал, он думал. И если в их семье такая воля, не могло же все достаться старшему брату! Что-то выделилось и на его собственную долю. Сергей в таком положении не сдался бы. Ведь при всяком таком повреждении что нужно? Тренировать! Среди своих ребят-сверхмарафонцев Вячеслав Иванович об этом наслышан. Тренировать!
