С добрым утром, Марина - Андрей Яковлевич Фесенко
Председатель взял Марину под руку и увлек к выходу, все повторяя, как заклинание: «Потом, потом с культурой!» Она покорно шла, сгорая от стыда, сглатывая вдруг навернувшиеся слезы. Обиднее всего было видеть, как сочувственно смотрели на нее бухгалтер и Люся Веревкина. Марина быстро прошла между столами и опрометью бросилась из конторы.
А Павел Николаевич, отпустив мужчин, тоже поспешил на улицу, где его поджидал голубой «Москвич», чтобы ехать в мастерскую к неисправным комбайнам. Из машины ему было хорошо видно, как по улице торопилась, почти бежала в сторону клуба девушка в цветастом платье.
«Зря погорячился, обидел, старательная же душа!» — упрекнул он себя и стал думать о том, что, как только развяжет руки с уборкой, вызовет в контору Звонцову и поговорит с ней о всех ее делах…
3
В тот же день, уже под вечер, Марина отправилась к Чугунковой, но дома ее не застала. Тогда, побродив по улицам, она решила зайти к Евгении Ивановне, которая жила возле школы. Во дворе, под окнами и вдоль забора, росло множество цветов, и сама хозяйка ходила с лейкой, босая, с мокрым подолом. Марину она провела к летней кухне, усадила на табуретку. Та сразу начала рассказывать о сегодняшней стычке с председателем, но не стерпела — расплакалась. Она не всхлипывала, не кривила губ, просто сидела, сцепив зубы, а слезы капали, как дождинки.
Евгения Ивановна не стала ее утешать, думала о чем-то своем. Прошло две-три минуты, лишь после этого она произнесла успокоительно-строгим голосом:
— А теперь, серденько, послухай, что я скажу. Осуши слезы, приободрись.
Марина вытерла глаза, вздохнула в предчувствии, что пугающая острота момента уже спала. Евгения Ивановна вдруг предложила с мягкой улыбкой:
— Давай-ка, серденько, закончим поливку цветов. Вон сколько их разрослось! Привыкла на Украине к цветам, там возле каждой хаты в палисадничках растут. Принеси-ка из колодезя ведро воды, да быстренько!..
Они ходили меж цветников, и то ли радостная пестрота гвоздик, петуний, флоксов, то ли располагающая доброта хозяйки успокаивающе подействовали на Марину, она заулыбалась. Евгения Ивановна доверчиво говорила:
— Ты, серденько, не поспешай, поспешность никому не нужна. Хочешь сразу все сделать, все рычаги сельской культуры пустить в действие? А сразу не можно, годы потребуются. Наметь несколько звеньев в своей работе и добивайся. Вот как удалось с флажком, так и все другое получится.
— Если бы получилось! — мечтательно вздохнула Марина.
— Получится… Я тебе картину нашего колхоза сейчас нарисую. Мы, гремякинцы, не самые первые, не самые последние в районе. Хорошие доходы получаем от раннего картофеля, нам даже за это областную премию дали. Урожай добрый — по полтораста центнеров с гектара! Один картофельный комбайн у нас работает як часы, а другой никак не освоим. Теперь о животноводстве скажу: всего тысяча голов крупного рогатого скота, коровы породистые, автопоение, механическая дойка… Птицеферма неплохая, пасека тоже, сад большой… В этом году хотим получить зерна до восемнадцати центнеров с гектара, для наших мест — цифра видная. Дюже радуют пшеничные поля с Мироновкой. Что еще? Лет десять назад, при старом председателе Шульпине, гречиху сеяли да забросили. Теперь опять выращиваем, внесли по две тонны фосфорной муки на каждый гектар. Вообще, на удобрения нажимаем, вывозим торф на поля, есть свой экскаватор… А населенных пунктов у нас всего шесть. О культурно-бытовых учреждениях сама знаешь: школа, клуб, детсад. Зараз вот большое строительство разворачиваем. Зимой агрономические занятия с колхозниками проводятся, лекции. Словом, учимся… Я обо всем этом рассказываю, чтобы ты, серденько, поняла, каким хозяйством приходится управлять. А еще — чтобы ты не смотрела волком на Павла Николаевича.
Евгения Ивановна уже закончила поливать цветы вдоль забора, перешла в глубину двора. Марина тоже последовала за ней. Теперь как-то по-другому начинали представляться ей и гремякинская жизнь, и сам председатель, и ее собственные обязанности. Многое прояснялось, как после тумана.
— Я ни на кого не сержусь, — тихо сказала она.
— Вот и добре, добре! — поспешила согласиться с ней Евгения Ивановна. — Хорошо, что ты зашла ко мне. И цветы полили, и побеседовали. И поужинаем вместе, как только муженек и дочка вернутся от деда, что-то задержались у него…
Марина принесла еще ведро воды из колодца. Евгения Ивановна сполоснула загрязнившиеся ноги, хитровато сказала:
— А баянист, серденько, у нас будет. Гуртом навалимся на председателя. Он человек с головой, хозяин хороший, хоть характер у него вовсе не золотой. Я ведь тоже не сразу нашла с ним общий язык. Всякое было: и непонимание, и стычки. А зараз — ничего, сработались, считается со мной. И поверь мне, серденько, значение культработы он тоже понимает, да некогда пока ему по-настоящему за нее взяться.
Ужинала семья Евгении Ивановны на веранде, Марина познакомилась с ее мужем и дочкой, разговаривали о разном.
Ушла она совершенно успокоенная.
Но у Евгении Ивановны на душе было вовсе не спокойно. Даже ночью, лежа рядом с похрапывающим мужем, она никак не могла избавиться от мыслей, которые вертелись вокруг событий этой недели. Ей представлялись то озабоченный подготовкой к уборке Говорун, то Марина Звонцова с ее клубными хлопотами, то Илья Чудинов, сидящий на сцене с баяном на коленях. Казалось, совершенно разные это люди, разное их радовало и тревожило, но была между ними и какая-то связь, что-то общее, и это общее почему-то ускользало, не давалось ее пониманию…
На другой день Евгения Ивановна встретила Чудинова в конторе, отвела его в сторонку и спросила, всерьез ли он надумал стать баянистом, не подведет ли колхоз, Звонцову, себя. Тот в шутку перекрестился, но тут же посерьезнел:
— Вы ж понимаете меня, Евгения Ивановна! За ум-разум хочу взяться…
— Смотри, Илья, помни свои слова! — погрозила она ему пальцем и ушла.
Решение у нее уже созрело, она знала, что делать. Но разговаривать с председателем о посылке Чудинова на курсы было бесполезно. Раз тот сказал «нет», не так-то просто добиться от него «да». В этот день подвернулись срочные деля в районе, и Евгения Ивановна выехала в полдень.
Когда требовалось побывать в райцентре, она чаще всего пользовалась председательским «Москвичом». Но иногда по ее просьбе запрягали в пружинистую двуколку бригадного Орлика. Конь хорошо ее слушался, бежал почти всю дорогу. Ездить в двуколке она любила потому, что в пути успевала спокойно обо всем подумать, побыть наедине с собой.
Сегодня Орлик пустился рысью сразу, как только выбрался из деревни на простор. День выдался безоблачный, звенели в вышине жаворонки; лоснилось, дышало
