Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин
- Давайте честно поговорим, Варлам Семёнович!
- Говорите.
- Вы слишком часто приходите сюда. Не подумайте, что это мне неприятно, – наоборот. Но, видите, я... – она смутилась и недоговорила. Сазонов понял: беременна. – А люди разное думают. И Проня сердится. Вы же знаете, как он мне дорог.
- Бросит он вас!
- Ну и пусть! И пусть! Мне хватит того, что было... А вы не каркайте! И больше не приходите сюда! – она разгневалась, хотя обидного в том, что сказал Сазонов, ничего не было.
Она и сама знала, что всё будет именно так, и всё-таки говорила, почти кричала:
- Больше не приходите! Слышите!
- Выходите за меня замуж! – бухнул Сазонов и после этого разговорился: – Беречь буду! На руках носить буду!
- У меня будет ребёнок. Это его ребёнок.
- Вместе растить будем.
- Нет. Я ЕГО люблю...
- Это пройдёт, забудется! Ведь Григория вы тоже любили. И меня полюбите. Я добьюсь, вот увидите! Вам муж нужен, семья. Женщина не должна, не может быть одна!
- Нет, нет! Уходите! Мне от вас ничего не нужно... Уходите!
- Мне теперь некуда. Без вас весь свет тесен, – с бессильным отчаянием сказал Сазонов. – Первый раз у меня так...
- Уходите. Перемена кончается, – сказала Мария и взялась за колокольчик.
- Не звоните! Дайте слово сказать! Вы будущего боитесь... Я знаю. А со мной вам станет спокойно. Оставьте его! Он моложе. Да и девчонка из-за него сохнет. Славная девчонка! Пожалейте её! Отпустите парня, и мы будем счастливы. Ни за что не упрекну! Хоть сейчас, если хотите...
Мария позвонила. Сперва неуверенно, потом крепче, звончее.
- Я не уйду! – упрямился Сазонов. – Столько ждал – и вдруг потерять... Не могу! И ты пожалеешь, если прогонишь!
Но он знал, что уйдёт и что всё уже кончилось. Она просто терпела его и потому слушала.
Мария вышла, оставив Сазонова одного. В классы стайками сбегались дети. Последним вошёл Иван Евграфович.
- Они ничего не поняли! – накинулся он на Сазонова. – Это же очень просто: как говорю, так пишу... – он ездил со своим проектом усовершенствования русского языка в район, и там его основательно высекли за то, что он вносит путаницу в установившийся порядок.
- Э-э, я тоже ничего не понимаю! – тоскливо сказал Сазонов.
- Как говорю, так пишу! Предположим, слово «сенокос»... Говорим «сенакос». Так и пишем через «а». Прислушайтесь: именно «а» в середине. Как говорим, так и пишем. Понятно?
- В том-то и собака зарыта, что говорим не так, как пишем.
- Все спешат куда-то! А кто детей учить будет? – грустно сказал учитель.
- Мы, – ответила Мария.
Глава 33
Сазонов уныло плёлся по улице, не зная, куда приткнуться. Не хотелось ни читать, ни думать, ни даже работать.
Свернув в переулок, пошёл к ферме.
Логин выгонял из пригона колхозных коров. Они разбрелись по поскотине, оставляя позади себя примятую жухлую траву и дымящиеся лепёшки. Логин шёл стороной, точно животные были сами по себе, а он – сам по себе; шёл и часто то оглядывался по сторонам, то склонялся над жёлтыми кустиками прошлогодней травы. Может, в мозгу его зарождались призраки новой картины?
- Не плачь, жалкая моя! – услышал Сазонов. Голоса раздавались из дежурки. – Знаю, что болит, да ведь сердце с сердцем ремнём не свяжешь...
- Оговорили меня, а он поверил... – всхлипывала Катя.
- От злости пыхтят! А ты помни, девонька, что свет не без добрых людей!
- Не нужны мне ни добрые, ни злые! Всех бы на одного променяла!
- Говорила я с им, – вздохнула Александра. – Крепко присушила учителка!
- Воровка она! Старая и бессовестная! Как он живёт с ей, со старой-то, мужем брошенной?
- Она не старая, она красивая. Красивые не старятся. Они завсегда берут самое лучшее.
- А я некрасивая?
- Ты тоже красивая, да невезучая. Упустила своё... Ну, не убивайся! Может, одумается он. В армию сходит, перебесится...
- Ой, не верю! Там другую встретит.
- Не бабник он! Запутался, это правда. Пока разберётся, что к чему, – немало воды утечёт...
- Иссохну я, силушек нет более...
- Выправишься, молодая. Погуляй с кем для виду, хоть с тем же Фёдором. Давно ластится к тебе. Вот и погуляй. Токо без баловства. Увидит Прокопий – сам прибежит. Мужикам это – нож в сердце...
- Все постылы! Никого не надо.
- А ты распрямись! Наплакаться в бабах успеешь! В девках веселиться надо. Иди умойся, уревелась вся!
Уткнувшись в тёплые колени женщины, Катя истошно завыла.
«Откуда у них эти слёзы берутся? – прислушиваясь, думал Варлам. – Мне бы хоть раз выреветься...»
Он ещё долго топтался подле избушки, слушая горестные причитания Кати, должно быть, перенятые ею у старух, а ими привнесённые из древней лучинистой старины.
- И куда теперь я кинусь, горькая сирота? – причитала Катя. – И куда же, горемычная, подеваюся?
Александра долго укачивала её, потом расчувствовалась и сама начала подтягивать.
Выплакавшись, они успокоились и разошлись.
С пашни возвращался дед Семён, усталый, довольный, раскрасневшийся.
- Кулига в угол, Катерина! И не гляди, что старый! Молодым единого круга не уступил. Стало быть, ишо годок-два протяну. На меньшее не согласен!
- Не умирай, деда! Я без тебя совсем одна останусь!
- Голубка моя! – Старик прижал её голову к щуплой груди. – Рано с горюшком стакнулась! В твои-то лета токо соловушкой заливаться...
- Эх, деда! – Девушка вырвалась и, зажав руками лицо, убежала.
- Вот так, Семён Саввич! – грустно сказал Сазонов.
- И ты попался? То, вижу, всё к старикам льнёшь! Пронька-то крепко крылышки вам подрубил! Неровные нонче люди пошли! Гордей вон какой дуб-корень! А
