Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин
- Прокараулил, караульщик! – желтозубо оскалился Панкратов, пиная колокол. – Помене спать надо...
- Чо зубы-то скалишь, будто радость тебе?
- А мне завсегда радость. Горю не поддаюсь. И жаль в себе до самого корня высушил.
- Глупые твои слова! И сам ты, должно, невеликого ума! Зверь неразумный и тот человека в беде жалеет...
- На то он и неразумный! А я иначе смекаю. Людишки сами зверьём стали. За что ж их жалеть?
Много я прожил, а вот экого псовства не знавал. Как обозвать злобу твою лютую – ума не приложу! Дикая она, чёрная... Тьфу! – сплюнул старик и, расстроившись окончательно, пошёл к Логину.
Там сидел Гордей.
- Мотри не подымайся! – уговаривал он, понимая всю бессмысленность своих уговоров. – Хоть бы ты на его повлиял, Семён Саввич! Хворый, а вон чо вытворяет! Лежи давай!
- Умру – належусь. Недолго уж осталось, – улыбаясь, отвечал Логин.
- Приспичило на тот свет?
- Чахотка у меня. Года не протяну.
- Это ты брось! Телом выправишься. В бору почаще бывай. Там все болячки зарубцуются. Да и Варвара, поди, знает какое средствие.
- Тут и она бессильна.
- Ну-уу!
Логин расположился рисовать.
Его лихорадило.
Маковым цветом пылали щёки.
Дрожали ослабевшие руки.
Но мазки – это были самые трудные, последние, – ложились уверенно.
- Загляделся? – заметив, что дед Семён разглядывает одну из его картин, спросил Логин. – По сердцу?
- В самое туда проникает, – признался старик. – Аж внутрях скоблит! Великая сила в твоей кисти!
- Не в кисти сила, в тех, кого рисую: в тебе, в Гордее Максимыче, в мужике том, который пашет...
- Земля-то у тебя почто бунтует?
- Земля, она сродни человеку. А в человеке, ежели что не так, завсегда бунт полыхает.
- Мудрёно-то как, – качнул головой Ямин. – Всю жизнь пашу – не примечал.
- Ты под ноги смотрел, – пояснил дед Семён. – А надо вокруг оглядываться...
- Широкий у тебя глаз, Логин!
- Что вижу, то рисую. Потом сравню: то и не то. Почто эдак – сам не знаю.
- Дал же бог таланту! – позавидовал Гордей, зачарованно глядя на картину. Ничего в ней особенного не было: вздыбившаяся чёрной волною земля и человек с плугом, готовый погрузиться в эту волну.
- Рисуешь ты меня больно долго...
- Не выходит. Меняешься ты скоро!
- Ишь ты! Стало быть, кисть-то тебе не всегда подвластна? – раздумчиво говорил Гордей, разглядывая себя на полотне.
...Было в нём что-то от Никиты Кожемяки, перепахивающего море, но в глазах затаилась робость, хотя могучие руки тяжело и прочно легли на поручни плуга.
Из-под крошечного плуга вился огромный пласт.
Распахнув настежь двери, взволнованно вбежала Варвара. Из-под платка – спутанные волосы, в которых в беспорядке сбился обычно ровный ремень седины. Подойдя к мужу, заглянула ему в глаза, отняла кисть.
- Живой, боль моя? Почто же она тебя на кажном шагу стережёт? Не поддавайся ей, подлой! Не отдам! Не отдам! – она всхлипывала.
- Не мешай! – тихо отряхнулся от рук жены Логин.
- Да ты хоть погляди на меня! Жена твоя, не пустое место!
- После, Варя! Теперь недосуг, – невнятной скороговоркой, досадуя, отгонял её Логин.
Волоча по полу платок, как птица подбитые крылья, она прошла к лавке, на которой дремала или притворялась, что дремала, Клавдия. С прикушенных губ сорвался стон, но очень уж крепко они были закушены.
Одна боль не пускала другую.
Не открывая глаз, Клавдия понимающе погладила её руку, чуть слышно шепнула:
- Не изводи себя, Варя! Может, обманул дохтур... В смерти один бог властен. Токо ему известно, кому сколь отпущено. Они, дохтура-то эти, вон сколь меня мурыжили, а ты вот взяла и в кою пору на ноги поставила...
- Не обманул, Клаша! Я потому и позвала дохтура, что сама вижу: Логин не жилец...
- Не надо ек говорить! Нехорошо! – кротко упрашивала Клавдия. – Вдруг услышит! Испужаешь его... Испуг веку убавляет...
«Может, он уж сам догадывается?» – встречаясь с рассеянным, устремлённым на себя взглядом мужа, думала Варвара. Логин молчал.
- Попробуй встать, Клаша, – предложила она. – Полежала, и будет.
- Рада бы... Сил нет. Шаг шагну – полдня отздыхиваюсь. Ноги не покоряются!
- Покорятся, дай срок! Встань-ко! Вот-вот... За стенку держись. Постой маленько! Не бойся, доверяй ногам-то. Не враги ведь. Вот так ладно. Теперь ложись, а после опять походи. Так и выправишься...
- Скорей бы! Всем в тягость стала.
- Мели Емеля! Кому в тягость-то? Лежанке, на которой лежишь? Или мне? Сын, поди, тоже куском хлеба не попрекал...
- Ой, что ты, золотко моё! Симушко у меня ангел! Кабы не он, сжил бы меня муженёк со свету!
- Хватила ты с им горюшка.
- Удостоилась. Не всем Логины попадаются. Кому-то надо и с Михеями жить.
- Я бы всех Михеев в зыбке грудными удушила...
- А землю кто пахать будет? Род человеческий кому продолжать?
- Добрые-то останутся, – возразила Варвара. – Вот и пущай живут одни добрые.
- Добрые могут стать злыми. Я на первых порах Михеем нарадоваться не могла. Это он от жизни осатанел. Может, и кусает теперь локоть...
- Кому? Себе или Фёкле Прошихиной? – зло усмехнулась Варвара. – Не раз примечала, как они занавески задёргивают...
- Мыслимо ли дело в его-то годы? Да и грех...
- Грех не про всех. Ой да ладно! Вот и в слёзы опять... Не серчай, товарка! Это я от злобы наплела. Поспи, сон лучше всяких лекарств.
- День сплю, ночь сплю...
- Вот и спи на здоровье.
