Николай Воронов - Макушка лета
Н а р е ч е н и с. У нас не капитализм. В плавильщики переведем, в сталевары. Места найдутся. Литейные машины потребуют дополнительный металл.
К о п ы р н ы й. Большинство, как я, в возрасте. Переучиваться поздно. Не всех по здоровью на новые работы возьмут. Есть силикозники, есть тэбэцэшники. Почва для ваших машин не подоспела.
Н а р е ч е н и с. Почву готовят администраторы. Семен Серафимович, реально то, о чем он говорит?
Л а л е в и ч. В основном.
Н а р е ч е н и с. Стало быть, необходимо тормозить технический прогресс?
Л а л е в и ч. Коварная проблема.
К о н д р а т. Провентилировали мозги — давай рулите по местам. Сотворим пустыню Кара-Кум. Хлопцы?
К а с ь я н о в. Вот что, герой, я принимаю литейный цех. Никакого демонтажа производить не будем.
К о н д р а т. Не сердите товарища Мезенцева. Он вас в дерьмо окунет, морским узлом завяжет.
Директор завода «Двигатель» Тузлукарев смотрит на экран телевизора. Кадры плывут, сжимаются, перекашиваются. Он пробует настроить телевизор, но ничего не получается. Мало-помалу на экране мы различаем цистернообразные дюралюминиевые печи, людей, толпящихся возле литниковой установки.
Быстрым шагом Тузлукарев проходит в кабинет главного инженера Мезенцева.
Мезенцев смотрит телевизор.
— Литейный смотришь?
— Его.
На экране Касьянов, Лалевич, Нареченис. Их головы согнулись в печальном полунаклоне. В глубине кадра — уходящие из цеха Кондрат с помощниками.
Мезенцев оборачивается к Тузлукареву.
— Подписал приказ?
— Собираюсь.
— Каков самостийщик?!
— Приказ о его назначении подпишу.
— Подпишешь крах под собственным спокойствием.
— Стареет твоя интуиция.
— Галопом далеко не ускачет.
— Не доверяю я конно-спортивным ассоциациям.
— Кичишься?
— Чем?
— Уводишь человеческое за пределы животного. Не подписывай.
— Подпишу.
— Ты любишь, когда тебя называют хозяином. Но натура у тебя... натура временщика.
— Умно.
— Сколько можно мыслить в пределах дня, месяца, года, пятилетия?
— Будем жить по тысяче лет...
— Вам установи долговечность хоть до ста тысяч... Психология временщиков!
— Терпеть ты не можешь варягов. Временщиком меня... Ересь! А вот ты заражен местничеством.
— Не терплю варягов. Не скрываю: заражен местничеством. Горжусь. У местничества фундамент — чувство Родины!
— Надоели твои завиральности. Пошел бы ты...
Усмехаясь, Тузлукарев возвращается к себе в кабинет. Туда, вслед за ним, заскакивает Мезенцев.
Тузлукарев садится за стол, подписывает приказ.
Мезенцев тычется подбородком в свои подведенные под горло кулаки.
— Установку я сниму.
— Волен, батюшка, волен. Ты задевал мою интуицию. Ее настораживает твой нахрап.
— Гонка, гонка, непрестанная гонка.
— Век сверхвысоких скоростей, динамических рывков.
— Хочется плавного движения.
— Эволюции?
— Ее.
— Что же...
— Эволюция восхитительна, словно красивая и при этом верная жена. Порви приказ.
— Приказ подписан.
— Какой же ты недальновидный!
Когда Касьянов входит в директорский кабинет, Тузлукарев вращается в кресле по солнцу и против солнца. Он то как бы нависает над письменным столом, высоко выкрутив кресло, даже виден винт, глянцевито-черный от масла, то едва ли не скрывается за стол, осадив кресло почти до паркета.
Мрачнея, Касьянов ждет конца прокрутки. От вращения у Тузлукарева посоловели глаза. Тузлукарев спрашивает Касьянова, покружив ладонью по-над лицом и рассмеявшись:
— Впечатление?
— Должностная утеха единоначальника.
— Я о литейном цехе.
— Джунгли.
— Как назвать вмешательство... без полномочий?
— Душа взыграла.
— Если вы сейчас посамовольничали — что будет дальше?
— Дальнейшее не последует.
Касьянов отвешивает Тузлукареву церемонный поклон человека, который не только не собирается унижаться перед работодателем, но и рад возможности удалиться с достоинством и саркастическим пренебрежением.
— Э, Марат Денисович, приказ подписан.
— Ликвидируйте.
— Неучтивость, Марат Денисович.
— В джунглях все возможно.
— Слишком примитивное суждение для семидесятых годов двадцатого столетия. Напоминаю, что мы с вами исповедуем диалектическую философию.
— Исповедуем ли?
— Ее внедряли в наше сознание с детских лет. Не можем не исповедовать.
— Хороши диалектики! Срывая кратер, думаете, что тем самым устраните вулкан.
— Не я велел разбирать установку. Техническую политику осуществляет на заводе главный инженер. Кстати, имеются ли эффективные методы борьбы с вулканами?
— Не слыхал.
— Думаю, что в человеческих возможностях залить глотку вулкана, дабы успеть перенести селение или город на безопасное место. Притормаживание природных процессов предполагает и замедление процессов, вызываемых людской деятельностью.
— Теория «Тирриля».
— Кого?
— Был такой прибор для регулирования оборотов турбогенератора. Три тысячи оборотов в минуту. Ни больше ни меньше.
— То-то что социальное регулирование сложно в силу постоянной изменчивости жизни.
— Оказывается, все можно оправдать.
— Марат Денисович, поверьте, и нам не чуждо стремление осуществлять справедливость.
— Странно.
— Странно, странно.
— Осуществляйте.
— Присоединяйтесь.
— Вы или очень коварный, или очень верите в собственное должностное бессмертие.
— Э, домыслы! Берете цех?
— Беру.
— Тогда — совет. Группа Наречениса мобильна, творчески блистательна, но опережает наши современные возможности. Было бы губительно для государственных ресурсов, если бы какие-нибудь Габон и Сан-Марино пытались наладить производство сверхзвуковых самолетов... Вы поняли меня?
— Марки коллекционируете?
— Сын.
— Мы золотых марок не выпускали, а Габон выпустил.
Контора цеха — стеклянный куб, прилаженный с помощью металлических конструкций к глухой кирпичной стене. В конторе, вдоль стеклянной плоскости, ходит Касьянов, поглядывая на литейную установку.
Телефонный звонок. Касьянов проходит в миниатюрный кабинетик, берет трубку.
Голос Натальи:
— Сижу в твоем номере. Только что прилетела.
— Так внезапно? Какому случаю обязан?
— Твоему молчанию. Позвонила в отдел кадров. Узнала — не выходишь из цеха, оброс бородой, пожелтел.
— Осада.
— Что за осада?
— После. Еды в номере никакой, кроме грецких орехов. Коли пепельницей. Да, в чемодане бутылка шампанского. Пей. Утром встретимся.
— Никакого утра. Ведь час ночи. Немедленно домой.
— Ладно тебе.
— Что ладно?
— До утра.
— Улечу.
— Забыла, как я отношусь к угрозам?
— Улететь?
— Ладно, сказал.
Сигналы телефонного отбоя. Такое впечатление у Касьянова, что они с каждым мгновением убыстряются, становятся тревожней, громчают.
Он быстро выходит из цеха, пересекает заводской двор, бежит по улицам.
Над городом, во все звездное небо, звучат сигналы телефонного отбоя.
От гостиницы отъезжает такси. В оконце силуэт Натальиной головы.
Касьянов вскидывает руку.
Машина на мгновение словно бы споткнулась, но тут же резко рванула вперед.
Его рука рухнула с высоты, как подпиленная ветка.
Едет поливальщик. Крыло воды долетает до обочинного газона. Касьянов бежит навстречу поливальщику.
Поливальщик делает разворот, окатывает Касьянова водой.
Касьянов обгоняет поливальщика, прорвавшись сквозь крыло воды, встает на пути. Крылья воды становятся короче и совсем исчезают.
Касьянов садится в кабину поливальщика.
Такси, на котором уехала Наталья, описывает дугу перед зданием аэровокзала, несется обратно, в город.
Поливальщик и такси проносятся навстречу друг другу.
Дуговым жестом Касьянов велит водителю повернуть.
Поливальщик мчится обратно. Из его кабины видна машина, в которой едет Наталья.
Погоня увлекает Касьянова.
Едва такси снова разворачивается и устремляется к аэропорту, он, теперь не без веселого азарта, делает крюк рукой.
Злое лицо водителя поливальщика.
Гостиничный номер. Касьянов швыряет на паркет мокрый пиджак, падает в кресло возле стола, засыпает.
Утро. На улице звон трамвая. Этот звон переходит в телефонный.
Не размыкая век, Касьянов поднимает трубку.
Г о л о с Б у л е й к и. Марат Денисович, Булейко звонит.
К а с ь я н о в. Демонтировали?
Б у л е й к о. Разворотили, как бульдозером.
К а с ь я н о в. Который час?
Б у л е й к о. Восемь доходит.
К а с ь я н о в. Могу успеть, к самолету?
Б у л е й к о. Неужто улетите?
К а с ь я н о в. Прости, друг, спешу.
Поле аэропорта. К самолету, сияющему на солнце, тянется цепочка пассажиров.
Наталья замыкает цепочку. Скорбной гордостью вскинута голова. Колышутся, по ветру волосы.
