Есть на Урале завод - Владислав Ромуальдович Гравишкис
— Это тебе так кажется… — рассеянно отвечал Саша.
Особенно сильно изменилось его отношение к Клаве. Он упорно избегал ее.
Она несколько раз проходила мимо алешиного рабочего места. Раньше Алеша, как бы занят ни был, находил свободную минутку, чтобы перекинуться шуткой, узнать новости. Теперь его невозможно было отвлечь от станка. Сколько бы Клава ни стояла рядом с ним, он не переставал работать.
Упорное невнимание так обидело Клаву, что она однажды не выдержала: взяла Алешу за руку и решительно сказала:
— Алеша, давай, поговорим откровенно, по-комсомольски: за что ты сердишься на меня?
— Я не сержусь… — отвечал Алеша, все так же стараясь не смотреть на нее.
— Алеша! Неужели ты думаешь, что я не замечаю, как ты избегаешь меня? В чем дело, наконец?
Алеша молчал и продолжал работать.
Клава с обидой и возмущением смотрела на спокойно работавшего Алешу.
— Эх, ты! Товарищ!
Голос девушки задрожал. Боясь расплакаться, Клава круто повернулась и ушла.
Алеша перестал работать — теперь уже нечего было притворяться, что очень занят — и долго смотрел вслед Клаве. Большого усилия ему стоило не сорваться с места, не побежать к девушке, не рассказать, как он мучается. Но Клава ушла, и юноша с удвоенной энергией взялся за работу. Работа, высокое напряжение отвлекали его от горьких размышлений о девушке.
Клава зашла в партийное бюро.
Николай Матвеевич вертел в руках перевязанный лентой пакет в серой плотной бумаге. Пакет был изрядно помят.
— Странный случай, Афанасьевна, посмотри! Из Дворца принесли пакет — уборщица нашла после нашего вечера. Тараканов держал его во Дворце три дня, все надеялся, что найдется владелец. Никто не пришел. Он прислал пакет нам — ищите хозяина сами… Давай, посмотрим, что тут такое!
Из раскрытого пакета выпала записка. Ни Клава, ни Николай Матвеевич не заметили ее вначале. Они оба невольно залюбовались содержимым пакета — красивой шелковой тканью. Николай Матвеевич осторожно взял за краешек, и материя легко развернулась, раскрылась на руках Соломина легкими светлоголубыми складками, расцвела крупными букетами цветов.
— Вот тебе на! Какая красота! Ты только посмотри, Афанасьевна!
— Хороший шелк! У нас в магазине такого не было, — равнодушно сказала Клава. Она думала о другом, и ей было не до этой странной находки.
— Чудак какой — потерять такую прелесть! Однако почему он не ищет своей пропажи? Такая дорогая ткань и не ищет! Интересно было бы знать, сколько стоит такой отрез? Ты не знаешь, Клава?
— Право, не знаю. Вы зачем меня звали, Николай Матвеевич?
— Не знаю да не знаю! Что за незнайка ты стала, Клава? Я вот тоже не знаю: что мне делать теперь с этим добром? Вот возьму и повешу рядом с картой, на всеобщее обозрение. Девчата в цехе как узнают, что в партбюро висит такая находка, сразу сбегутся ко мне. Авось, среди них и хозяйка найдется.
Николай Матвеевич посмотрел на расстроенное лицо девушки.
— Я тебя пригласил, Афанасьевна, на совет. Нам, по всей вероятности, скоро понадобится в плавильном пролете сменный мастер. Кого бы ты порекомендовала на такую работу из своих комсомольцев?
— В плавильный пролет? Там полный штат…
— Скоро будет неполный. Мы решили рекомендовать сменного мастера Семена Фомичева начальником пролета. Пока временно, а потом будет видно…
— А Халатова?
— Халатова придется снимать. Он тормозит работу в плавильном пролете.
Николай Матвеевич говорил еще что-то, но Клава уже не слышала. Внезапно у самых ног своих она увидела записку, выпавшую из пакета. Она подняла ее. Алешиным почерком на записке было старательно выведено всего два слова: «Другу Клаве». У нее стремительно и гулко забилось сердце.
«Алеша!» Значит, он помнил о ней в Москве, даже купил подарок… Она с интересом посмотрела на ткань — шелк выбран хорошо, расцветка и красивая, и в то же время скромная, платье должно получиться чудесное.
— Какого ты мнения об Алеше Звездине? Ты меня не слушаешь, Афанасьевна?
— Алеша Звездин? — ответила Клава, думая о своем: «Что же случилось?» Почему Алеша так стремительно убежал, когда они с Сашей заметили его во Дворце и хотели подойти? — Странно!
— Что странно?
Клава очнулась. «О чем это говорит Николай Матвеевич? Да, не подходит ли Алеша Звездин к роли сменного мастера плавильного пролета, вместо Семена Фомичева?.. Но почему он бросил свой подарок и не ищет его?»
— Странно! — сказала она еще раз.
— Наконец, скажешь ты мне, что такое тебе кажется странным? Случилось что-нибудь? — встревоженно проговорил Николай Матвеевич.
— Ничего, Николай Матвеевич! — постаралась бодро ответить Клава, но лицо у нее было такое расстроенное, вот-вот заплачет.
— Так ты говоришь — ничего не случилось? Ой, обманываешь, Афанасьевна! Ну, хорошо, хорошо, пусть будет так! Что же все-таки скажешь об Алеше? Подойдет он сменным?
Клава собрала всю свою выдержку и медленно сказала:
— Что я думаю об Алексее Звездине? Он очень изменился после поездки к министру…
Николай Матвеевич подумал.
— Ничего не нахожу. Хотя кое-что понятно: мечта у него теперь большая. Алеша задумался над кокильным литьем. В Москве ему министр подсказал. Очень большое дело, Афанасьевна, и партбюро решило поручить его Алеше.
— Вот видите! А мне он ничего не сказал…
— Откровенно сказать, тут я виноват. Мы с ним уговорились, что не будем вести разговоров, пока не установим кокильную машину — зачем попусту трезвонить? Придет время — скажем всему заводу: давайте осваивать машину, переходить на кокильное литье.
Клава не отводила глаз от шелковых складок. И чем больше она смотрела на отрез, тем горше и обидней ей становилось от всей этой непонятной и странной истории. Она встала.
— Николай Матвеевич, я пойду.
— Что такое?
— Я пойду. Не могу я больше!
И она быстро, почти бегом, выбежала из партбюро.
Николай Матвеевич удивленно погладил подбородок, подошел к подарку, задумчиво погладил материю, покачал головой и пробормотал:
— Молодо-зелено… Это ничего, разберутся…
Глава седьмая
ЛИТЕЙНАЯ МАШИНА
Нежданные осложнения, которые произошли в отношениях с Клавой, точно подстегнули Алешу: он с еще большим рвением отдался работе.
В ушах звучали слова министра: «Помни, Алеша, что о кокильном литье записано в пятилетнем плане, а это — закон, его выполнять обязан каждый… Кто будет впереди? Горький, Грузия или Урал?» Это больше всего волновало Алешу. Ему казалось, что честь уральского завода находится в его руках, что от него зависит, кто будет победителем в соревновании за освоение кокильного литья.
Алеша вспоминал кряжистого Пашкова, легкого и подвижного Мехрани. Любопытно, как у них дела? Что они предпринимают? Когда он освоит кокильную машину, он обязательно им напишет.
