Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый
И тут же подбадривал себя: «Подумаешь, какая катастрофа! Только и свету, что в одном окошке? Найдутся девушки и получше ее! Пусть!»
Увы, эти самоутешения не помогли. Словно конь, привязанный арканом к колу, его мысль кружилась вокруг Раушан. «Тоже нашел подходящее время влюбляться, — внушал он себе. — Довольно, забудь». Все это так. А сияющие глаза Раушан в ту памятную лунную ночь? А ласка в голосе, когда она говорила: «Ержан!» А ее смех, неповторимый, неизъяснимо прекрасный? С чем сравнить этот смех? Сравнить ли его с ослепительно свежим сияющим снегом, только что легшим на землю? Или лучше сравнить его с чистым звоном колокольчика?
Порою ему казалось, что вся его мука — это душный сон. Стоит проснуться, и в душу хлынет ликующая радость. Почему его на каждом шагу подстерегают и бьют неудачи? Черный смерч ворвался в его жизнь и сокрушает все, что ему дорого. Он отчетливо слышит голос Уали: «В другой раз будь осмотрительнее, мальчик», и его ехидный смех. Какой стыд! Даже щеки вспыхнули. «Нет, не пойду в санвзвод», — сказал себе Ержан и повернул назад. Он повернулся так неловко, что шеей задел за ветку. Из-под марли просочилась кровь. «Этого еще не хватало, — огорчился Ержан. — Ладно, пойду попрошу Коростылева перевязать».
В десяти шагах от телеги санвзвода незнакомый санитар пас лошадь, держа ее за уздечку. Коростылев храпел на телеге, плотно укрывшись шинелью. Ержан остановился, жалея будить его.
— Не будите, — послышался голос.
Сердце Ержана оборвалось. Из-за телеги вышла Раушан.
— Проведать пришли? — спросила она. — Или ранены? — ее глаза испуганно остановились на окровавленной повязке Ержана.
— Да нет... только содрало кожу. Хотел попросить Коростылева перевязать.
Ержан старался не смотреть на Раушан, но это у него не получалось. Он заметил, что она очень похудела. Бои измотали? Или так подействовало на нее то, что они попали в окружение?
— Коростылев просил не будить... — Раушан помолчала. Потом проговорила тихо:
— Давайте перевяжу.
Она стала рыться в сумке, лежавшей на телеге. «Может быть, она так похудела потому, что тоскует по любимому? — думал Ержан. — Даже движения ее изменились. У нее были ловкие быстрые руки, а теперь они едва двигаются. Уж не больна ли?»
— Ну-ка, подойдите поближе.
Ержан шел, словно по раскаленным углям.
— Садитесь, мне будет удобней.
Ержан стал на колени. «Вы»... — это слово резало ему слух. Раушан тоже опустилась на колени и, полуобернувшись к нему, стала разматывать повязку. Снимая марлю слой за слоем, она обняла Ержана за шею. Ее лицо было совсем близко от его лица. Кожей он чувствовал ее теплое дыхание. Он любовался ею всегда и все-таки не знал, до чего красива ее шея. От утренней прохлады она слегка покраснела. Под подбородком — родинка с просяное зернышко величиной. Он опять в плену у Раушан, в безвыходном плену. «Если б разочек поцеловать... эту родинку... только бы коснуться губами»...
Голова Ержана закружилась. «Что со мной? Где же моя выдержка? Ведь она меня не любит?.. Я должен отойти от женщины, питающей ко мне неприязнь. Безвольная тряпка! Размазня! Где твое самолюбие?»
Но сколько бы он ни стыдил себя — он оставался в ее плену. Ему хотелось поднять ее на руки, носить, как ребенка, и, не отрываясь, любоваться ею. Жестокая мысль прожгла его мозг: «Она... она... была близка с ним, с Уали!»
Ержан откачнулся.
— Что, больно? — испугалась Раушан.
— Нет... нет...
Раушан сняла марлевую повязку и протерла кожу вокруг раны спиртом. Левой рукой она легко касалась его шеи. От пальцев Раушан струилось тепло, проникая в кровь Ержана. Он не радовался прикосновениям ее рук. Они вдруг стали ему противны. Он сдерживал себя, чтобы не отбросить прочь ее руки.
— Рана запущена. Почему вы не пришли вчера? — спросила Раушан.
Ержан зло усмехнулся:
— Вчера просил немцев отпустить меня в санвзвод, да они не согласились.
Раушан ясными глазами посмотрела на Ержана. Эти глаза говорили: «Почему обижаешь меня? Я так несчастна». Ержану стало стыдно за свою грубость.
Раушан продолжала перевязывать. Оба они старались не глядеть друг на друга, но их глаза то и дело встречались.
В лице Раушан ни кровинки, губы тесно сжаты. Так близка была она Ержану, так дорога! А теперь — чужая. Эх, Раушан, Раушан! Как он любил ее! Нет никого на свете, кто бы с такой силой мог любить ее. Уали ее не любит. Как она могла обмануться?
Ержан думал, мучаясь:
«Ты ведь не знаешь, что он за человек. Он эгоист, он грязный человек. А я любил тебя больше самого себя. Почему ты не смогла понять? И как же ты не догадалась, что для меня нет жизни без тебя? Он нечестен, он нечестен. Он тебя обманул. Если он посмеет нанести тебе обиду, я убью его... Нет, нет... какое мне дело до ваших взаимоотношений? Поступайте, как знаете. Но он унизит тебя. Только тогда ты меня поймешь и оценишь. Но это случится позднее. Нет... нет, у меня не каменное сердце, как у него. Я и тогда буду мучиться твоей болью».
И в воображении Ержана рисовалась такая картина. Он — прославленный командир. Его уважают и солдаты, и командование. Все любят его за храбрость, честность и справедливость. Но он замкнут и никого не допускает в свою душу. Для других он — загадка. Приходит Раушан. Она очень печальна, очень грустна. Красота ее увяла, в волосах пробилась седина. Теперь она убедилась в неблагодарности и низости Уали, и скорбь высушила Раушан. «Мне стыдно, — говорит она, — я не могу поднять на тебя глаз, не могу коснуться твоей руки. Я виновата, Ержан. Я не сумела понять твоего чистого сердца. Я несчастна. Но я заслужила это. Прости меня. Только за тем и пришла, чтобы услышать одно твое слово: «Прощаю». Раушан плачет. Она падает к ногам Ержана. Ержан порывисто поднимает ее. «Раушан, сильней меня никто тебя не любил. И я все еще люблю тебя». Раушан рыдает, прижимаясь щекой к лицу Ержана. «Ты — золото, Ержан, я не достойна ступить на след твоей ноги, — говорит она сквозь рыдания. — Я не оценила тебя. Ты — бесценное сокровище». И Ержан произносит в порыве великодушия и любви: «Не плачь, Раушан, теперь мы навеки неразлучны».
Ержан почувствовал, что глаза его повлажнели. «Вот еще, какая чушь лезет в голову! — рассердился он. — Ничего подобного не случится. Хоть разорви горло, призывая ее, Раушан никогда не вернется».
Раушан казалось, что со вчерашнего дня прошел не день, а целый год. Уали... Она осознала всю тяжесть своей неисправимой ошибки. Ее несчастье было огромно. «Все, все было ложно! Когда, трусливо убегая, Уали крикнул: «Я пришел за тобой»! — это тоже была ложь. Он прикрыл ею свою трусость».
Коростылев потребовал от него: «Останови своих бойцов», и Уали пробормотал: «Хорошо, остановлю». И это тоже было неправдой. Он пустился бежать, как заяц, презренный трус! Человек, в которого она безгранично верила, бросил товарищей, любимую девушку и позорно бежал с поля боя. Она думала, что перед нею глубокое, чистое озеро, а когда окунулась в воду, вода оказалась затхлой, мутной...
Раушан сама не знала, что творится с нею со вчерашнего вечера. Все она делала машинально. Что ей за дело до того, что происходит вокруг нее? Она сидела у телеги, когда появился Ержан. Увидев его, она все вспомнила. Ержан на нее обижен. Но у нее были такие счастливые дни! Она забыла, что на свете существует печаль. Больше того, она рассердилась: почему Ержан не радуется ее радости?
И вот Раушан осталась одинокой. Совсем одинокой. Никого, кто мог бы помочь ей. Нет человека, на плече которого она могла бы выплакать свое горе. «Ержан, я несчастна, — говорили глаза Раушан, — я одинока. Ты тоже печален. Но твоя печаль пройдет. Ведь ты — мужчина. Мужчины долго не горюют. А я понесу свое раскаяние через всю жизнь. Через всю жизнь! Я никому не нужна. Даже себе самой не нужна. Ты бы ужаснулся, узнав, какое беспроглядное горе в моей душе. Ты пожалел бы меня. Слезы душат меня. Если бы ты захотел, если бы ты позволил, я прижалась бы к твоей груди, как к груди брата».
Но Ержан ничего не чувствовал, словно кто-то сильной рукой вырвал его сердце. В нем не было жалости. В нем кипело возмущение. Он не мог позволить издеваться над собой.
— Нет! — негромко выкрикнул он.
Раушан вздрогнула, посмотрела на него со страхом.
— Я спрашиваю... перевязала? — сказал Ержан.
— Еще немного. Сейчас.
«Но ты смиришься, иного выхода у тебя нет», — шептал Ержану внутренний голос.
«Терпи, терпи. Что тебе до людей? Не перекладывай своего несчастья на плечи других. Неси его одна, ты заслужила эту участь», — говорила себе Раушан, закусывая губу и с силой разрывая конец марли на две половинки.
Пробормотав благодарность, Ержан поднялся. Шею невозможно повернуть, так туго наложила Раушан повязку. Вот беда, придется заново перебинтовывать. Но нет, он уже достаточно натерпелся, он вернется во взвод и сам ослабит повязку.
VII
После трехчасового привала батальон продолжал путь. Продрогшие солдаты, несмотря на утомительный ночной переход, быстро стали в строй, легко и бодро взяли шаг. Опасность, с которой еще не свыклись, заставляла забывать усталость. За ночь тучи затянули небо. Утренний мороз смягчился.
