Есть на Урале завод - Владислав Ромуальдович Гравишкис
Витя пожал Алеше руку и ушел. Алеша встал за станок и начал смену.
Он установил на станке верхнюю опоку — подобие железной рамки, в которую должен был прессоваться песок. Потом поставил модель — металлический образец крышки домкрата, которую предстояло формовать. Затем нижнюю опоку.
Наставив шланг воздухопровода над банкой с нефтью, он включил воздух. Внутренние стенки опоки и модель покрылись маслянистой пылью. Потянув рукоять, открыл челюсти бункера и пустил в опоку черную жирную землю. Когда форма заполнилась, Алеша выровнял землю руками и коленом нажал на педаль встряхивающей машины. Гулко застучав, опока подпрыгнула несколько раз — земля уплотнилась. Перевернув опоки, он таким же образом заполнил верхнюю часть формы.
Дробно застрекотал вибратор. Земля окончательно уплотнилась и отстала от модели. Сняв верхнюю опоку, Алеша внимательно осмотрел получившийся внутри ее отпечаток модели: нет ли где разрушений, осыпаний, все ли в порядке? Отставив опоку в сторону, он снял модель и осмотрел нижний отпечаток. Затем, поставив друг на друга, соединил оба отпечатка и убрал опоки. Теперь внутри земляного куба имелась пустота для заливки чугуном — точный по форме отпечаток крышки домкрата.
Алеша выставил готовую форму на тележку конвейера. Бесшумно и плавно катясь по рельсам, тележка понесла форму в озаренную заревом глубину цеха, в плавильный пролет, на заливку.
Опытный глаз мог заметить разницу в работе Алеши и других формовщиков. Алеша перевертывал собранную опоку всего только один раз, тогда как другие формовщики переворачивали ее дважды. Несколько месяцев тому назад Алеша работал так же: ставил на станок сначала нижнюю опоку, потом модель, верхнюю опоку, затем все это перевертывал и начинал набивку нижней доли. Покончив с этим, опять перевертывал и набивал верх. Получались два перевертывания.
Бессмысленность первого перевертывания поразила Алешу. Зачем нужно собирать опоку именно в этом порядке и затем ее перевертывать? Ведь если изменить порядок сборки, ставить сначала верхнюю опоку, модель, нижнюю опоку, получится то же самое. Тогда можно начинать набивку сразу, не перевертывая пустых опок.
Он задумался. Весь цех работал с двумя перевертами. Видно, так было принято с незапамятных времен. Такой порядок казался незыблемым, таким приемам всегда учили молодых формовщиков. Ему ли, Алеше, все это менять?
Алеша пошел к Николаю Матвеевичу Соломину: с кем же ему было еще советоваться, как не с начальником пролета, секретарем партийного бюро? Он рассказал свои мысли и смущенно замялся, когда заметил, как пытливо и внимательно всматривается в него Соломин.
Николай Матвеевич недавно начал работать в литейной. Юноша с продолговатым открытым лицом, с прямой, непокорно свисающей на лоб светлой прядью волос, серыми, широко раскрытыми глазами, в которых светилось искреннее желание во всем разобраться, заинтересовал его. «Парень думает о своем труде — должен получиться хороший рабочий. Правда, у него мало еще самостоятельности, но со временем придет и это…» — так размышлял Николай Матвеевич, а Алеше думалось, что начальник пролета смотрит на него недоверчиво и как будто укоряет за то, что вот он, такой молодой рабочий, всего без года неделю в цехе, а уже начинает выкидывать разные штуки.
— Ты предлагаешь работать с одним перевертыванием? — спросил Соломин.
— Предлагаю? — Алеша смутился еще больше. — Ничего я не предлагаю, товарищ начальник. Я хотел только выяснить: зачем нужно лишний раз перевертывать?
— Чего же тут выяснять? — улыбнулся Николай Матвеевич.
— Так ведь непонятно же, почему так делается…
— Эх, Звездин! Много еще есть в цехе непонятных вещей, в которых нужно разобраться… — Он еще хотел что-то сказать, но в кабинет вошли. Николай Матвеевич отвлекся, а потом сказал просто и коротко: — Иди и пробуй! Получится — подумаем, что делать дальше; не получится — ну, что ж… Пробуй!
Алеша попробовал. Он набил опоку по-новому, по-своему, — получилось. Попробовал еще раз — опять получилось. Тогда он постоял, подумал и махнул рукой, как бы прощаясь со старым способом работы. Всю смену набивал он опоки в один переверт.
Старые формовщики посмеивались и пожимали плечами: нашел, где экономить! Ну, две-три, ну, пять секунд сберег на одной форме — эка важность!
Тогда Алеша вытаскивал блокнот и показывал желающим свои подсчеты: если он экономит на переверте только три секунды, — а три секунды он экономил наверняка, если не больше, — то и тогда за смену набегает семь минут. Семь минут — это две формы. Хорошо, допустим, что это — мелочь… Но почему ее не подобрать, если она в руки дается, на пользу идет?
Многие сразу ухватились за алешин способ и работали очень даже не плохо. Кое-кто из «старичков» долго подсчитывал и прикидывал в уме и уж потом нерешительно, как бы нехотя, стал работать в один переверт. Однако нашлись и такие неподатливые, что упорно стояли на своем и не захотели работать по-новому.
Гриша Малинин, когда Алёша докладывал о своем способе на производственном совещании, недовольно и пренебрежительно фукнул носом:
— Секундочки! Такая экономия — Плюшкину под стать. Насколько я понимаю, Плюшкин — отрицательный тип…
Показал ему тогда Николай Матвеевич отрицательного типа!
Алеша резко тряхнул головой, как бы сбрасывая с себя воспоминания, и взглянул вдоль ряда формовочных станков.
Вон он ворочается, Гриша Малинин! Настоящий медведь! Ему все равно, где ни ворочаться: на первом ли, на последнем ли станке — лишь бы смену отбыть…
Подружиться с ним, что ли? Может быть, удастся вытащить в люди. Парень здоровый, сильный. Прямо жаль, что такая сила пропадает для дела.
Клава давно предлагает: подойди к нему, поговори по душам, узнай, почему так вяло работает? Надо бороться за каждого человека, на хорошую дорогу выводить. Ведь нельзя же отвечать только самим за себя, надо людей тянуть за собой…
Это она правильно толкует, надо будет взяться за Гришу. Самой Клаве неудобно — девчонка, а парень, как видно, заносчивый, мнит о себе много. К женщинам относится по-старинке: «бабы».
Алеша увидел: вдоль проезда, торопливо помахивая руками, спешила сама Клава Волнова. Шла, а полы синего халатика трепетали, словно от сильного ветра. Прядка волос выбилась из-под косынки. Нахмуренная, серьезная, сосредоточенная, одним словом, — деловитый технолог, строгий комсорг.
«Ну, чего серьезничаешь?» — размышлял про себя Алеша, посматривая в свободные от работы секунды на приближающуюся девушку. «Чего, спрашивается, важничаешь? Думаешь, мы тебя без этого не уважаем? Небось, сразу поняли: девчонка с умом, работать хочет по-настоящему, трудного дела не боится, поступает всегда справедливо. Такой и подчиняться легко: знаем, старается не для себя,
