Морское притяжение - Олег Борисович Глушкин
Сейчас не до разговоров, матросы бегут вниз в рыбцех.
В рыбцехе, кроме рабочей смены, которая заняла свои места, собрались все, свободные от вахты. Обработчики в чистых желтых фартуках, рукава засучены, белые перчатки.
Рыба заблестела на желтых лентах транспортеров, забилась, все пришло в движение.
Боцман подошел ко мне, в руках у него желтая узкая рыбина.
— Смотри, кошачья акула!
Действительно, копия акулы, только в миниатюре. Кожа у нее шершавая, как наждачная бумага.
Технолог Федотыч, высокий, в шерстяном спортивном костюме и в тапочках, оглядел цех, посмотрел на боцмана и крикнул:
— А ну, давай, лишние, вали отсюда!
Молча наблюдал стармех за работой аппаратчиков, он смотрел, чтобы не ломали задвижки на противнях. Рядом с ним на решетке сидел Антон, положив на плечо, как винтовку, большой гаечный ключ.
В этот первый день мы все время отлично тралили. Но не ладилось с заморозкой: заедали морозильные аппараты.
Мы с Антоном из наблюдателей быстро превратились в рабочих, причем самых перегруженных. Антон вспотел сразу, я тоже запарился и скинул свитер. Стармех не выходил из цеха и в нужный момент всегда оказывался рядом, как бы случайно держа в руках ключ, именно такой, какой надо, именно тот, который мы никак не могли найти.
Бесконечным потоком ползла по транспортерам серебристая вздрагивающая рыба. В углу у шнека складывали здоровенных, похожих на бревна рыбин — треску и сайду. Изо рта, как красные мячики, торчали пузыри.
Шкерщики, ловко орудуя самодельными ножами, отрезали рыбинам головы, вспарывали брюхо, разделывали на красные дымящиеся пласты — филейчики.
Прошло два часа, и появились из аппаратов первые противни с замороженной рыбой, спрессованные брикеты поползли на транспортерах к глазировке, где покрывались прозрачной, как стекло, коркой льда.
Ловкие, как фокусники, упаковщики раздвигали заготовки картонных коробов, натягивали на них рубашки, обвязывали бечевой и швыряли короба с рыбой на транспортер. Делали они это легко, играючи, и Антон сказал:
— Давай, парни, навались, рыба сама идет!
На упаковке сошлись Федотыч и Вася Кротов. Матросы полукругом замерли около них. Технолог схватил замороженный брикет и швырнул на палубу, брикет развалился, технолог схватил второй, третий.
— Ну, ну, давай, еще давай! — кричит Вася Кротов.
— Смеешься, смеешься, на! На! Где холод? Где? Парни, он нас хочет без денег оставить!
— Ну объясни ты этому долбаку, — сказал Вася Кротов, обращаясь ко мне, — объясни, что цикл надо увеличить, господи, откуда их берут таких?! Понятие хоть есть у него, что такое холод?
— А что твой наставник понимает?
— Успокойтесь, — сказал стармех, — что с вами в конце рейса будет, нервы поберегите!
— Да не мешайтесь вы здесь! Не базарьте! — сказал рыбмастер. — По местам, быстро по местам! — кричит он на матросов.
В первые десять дней нам здорово везло. Были забиты два трюма, и аппараты ни минуты не стояли без рыбы, а мы вытащили еще полный трал. Рыбы, сжатые ячеей, задыхались, выпучив глаза. Дель вспороли сбоку через шворку, и потекла рыба. Я видел вокруг суда, расцвеченные огнями, на малом ходу они бороздили банку на параллельных курсах. Они шли с тралами.
Ночью мне снились полные тралы и тысячи рыбьих глаз, пялящихся сквозь ячею: крупные, блестящие, как металлические шайбы, — путассу, желтые выпученные — сайды, изумрудные квадраты — кошачьих акул; глаза, глаза — испуганные, выпяченные, вылезающие из орбит.
Вчера, когда мы пошли ужинать, рефмеханик Вася Кротов сказал:
— Капитан рвется к славе, первый раз поставили, вот ему и хочется сразу рекорда!
— Не шуми, — сказал стармех, — рыбу распугаешь.
Кончились штилевые дни, темная поверхность моря вздрагивает и перекатывается. Нескольких матросов в цехе укачало, но говорят, что это еще сносная болтанка и погода нас балует.
— Надо было на берегу думать, набрали сопляков, — бурчит старпом.
Я чувствую себя нормально, но мне много легче по сравнению с матросами, у которых работу сменяет сон, восемь через восемь — таков распорядок смен. Хорош бы я был, отстояв пару смен в цеху или в мукомолке, где пахнет так, что матросы все время закрывают люк, ведущий туда…
Вдобавок к качке у нас прорвало аммиак, аммиаком заполнены батареи морозильных камер, его испарение и дает холод для морозилок. Случилось это утром, в рыбцех прибежал машинист-холодильщик — огромный, в ватнике, покрытом инеем, в противогазе, он бежал по цеху тяжело, как будто плыл из последних сил.
Он сорвал противогаз и закричал:
— Парни, давай быстро из цеха! Аммиак прорвало!
И мы увидели, как синеватые пары аммиака заволакивают рыбцех и сизым туманом стелются по палубе. Матросы кинулись к единственному выходу, я тоже хотел рвануться туда, но увидел, что Антон движется в другую сторону, и, пока еще не соображая зачем, я начал пробираться к нему.
Защипало в носу, дышать становилось все труднее, буквально не продохнуть.
— Антон, куда ты? — крикнул я.
— Смотри слева за шнек, смотри, никого нет?
Я понял: он боится, что кто-нибудь останется в цехе. Я побрел за шнек, уже почти ничего не различая и с трудом продвигаясь вперед. Несколько раз я упал, наткнувшись на какие-то цепи, потом стал передвигаться вдоль борта.
С Антоном мы столкнулись уже у выхода, он волок молодого матроса. В коридоре тоже было не продохнуть, глаза слезились, с трудом мы добрались до трапа и здесь же у выхода сели прямо на палубу и дышали, широко открыв рот. Матрос пришел в себя, подполз к борту, судорожно вздрагивая, ухватился за леер, изо рта у него текла слюна.
— Ну, студент, понял, что такое аммиак? — крикнул ему Антон. И, повернувшись ко мне, сказал:
— Вот какой день дурной, Андреевич… Когда бы не машинист, кранты бы нам, хорошо, парень не растерялся — старый мариман.
По трапу вниз пробежали стармех, машинист и Вася Кротов, все они были в противогазах. Технолог и боцман пошли по нижним каютам проверять, не заснул ли кто-нибудь от аммиака. Утечку аммиака устранили быстро, но весь день в цеху еще стоял едкий запах.
Я надышался аммиака, к тому же качка все усиливалась, волны захлестывали палубу, и передвигался по судну неуверенно. Меня швыряло к переборкам, я спотыкался на трапах, все внутри то поднимало, то вдавливало.
Особенно я был осторожен в кают-компании, старался держаться ровнее, не разлить суп, чтобы не вызвать смех окружающих.
Ковров сказал:
— Инженер еще жив, более чем странно!
Я слышал, как он нашептывает что-то обо мне судовому врачу, светловолосой, крепко сбитой женщине, и та хихикает и краснеет.
— Начальничек вышел на промысел проветриться, подумал, что здесь райские кущи, — слышу я.
