Вениамин Каверин - Девять десятых
Обойдя штабеля, прапорщик вышел на площадь.
Огромный полукруг правительственных зданий казался покинутым, — он встретил на площади только одного человека: высокого роста старик в изодранном полушубке стоял возле дворцовой решетки, что-то яростно бормоча и с сумасшедшей напряженностью всматриваясь в ярко освещенные окна Зимнего.
Несмотря на холод, полушубок его был расстегнут, и видна была старческая худая грудь, поросшая седыми волосами; к картузу был приколот красный лоскут.
Прапорщик перешел через дорогу. На углу Невского голубоватым шаром горел фонарь; вокруг него была светлая пустота, и в этой пустоте изредка мелькали тени.
Фонарь горел на демаркационной линии правительственных войск.
Каждый, кто в шесть часов вечера остановился бы у решетки Александровского сада, увидел бы, что направо и налево от этого фонаря неподвижно чернели колонны вооруженных людей, а в двух или в трех кварталах от него, вдоль по Невскому, шли трамваи, сверкали витрины магазинов и электрические вывески кино.
Город жил, стараясь, насколько это было возможно, не замечать революции, отмечая в своем календаре только повышение цеп и понижение температуры.
На другой стороне улицы стоял пикет. Солдаты курили самокрутки и негромко разговаривали о событиях сегодняшнего дня.
Прапорщик услышал только одну фразу, произнесенную громче других:
— Кронштадтцы здесь!
Он пошел вдоль решетки Зимнего, по направлению к Дворцовому мосту.
Три юнкера встретились ему по дороге, они шли не торопись, как на прогулке, небрежно заложив винтовки под руку. Один из них остановился и двинулся было к прапорщику, как будто желая предупредить его о чем-то, но вдруг ускорил шаги и побежал, догоняя своих товарищей.
Прапорщик дошел до конца решетки и остановился, настойчиво вглядываясь в темноту; ему показалось, что какие-то тени проскользнули мимо него, наперерез Дворцового моста.
Он нащупал в кармане револьвер и сделал еще несколько шагов вперед; на этот раз совсем близко от него, пригнувшись, держа винтовки наперевес, пробежали и скрылись в тени, отбрасываемой дворцом, четыре матроса.
— Да здесь же с утра наши стояли!.. Ведь если со стороны набережной обойдут дворец…
Он повернулся и опрометью бросился обратно на площадь.
— Стало быть, на нас с трех… нет, с четырех сторон наступают…
Придерживая путающуюся между ногами шашку, он добежал до крайней баррикады. Мельком взглянув на площадь, он завернул за угол, но тотчас же возвратился.
С того времени как он проходил здесь, направляясь в сторону Дворцового моста, — на площади что-то переменилось. Он стоял несколько секунд неподвижно, переводя взгляд с одной части площади на другую, и вдруг заметил, что перед самыми баррикадами, выдвинувшись несколько на площадь со стороны Александровского сада, стоит какая-то воинская часть.
«Юнкера выдвинули авангард…» — подумал он, прошел мимо и возвратился, не дойдя до входа несколько шагов.
Незнакомая воинская часть не была юнкерским авангардом, — на солдатах не было ни юнкерских погон, ни нашивок ударного батальона, — среди них было больше штатских пальто, чем военных шинелей.
«Да ведь это…»
Он с бешенством схватил за плечо юнкера, стоявшего на часах у входа в сад.
— Что это за войска?
Юнкер с испугом отступил назад, но, вглядевшись в офицера, ответил спокойно:
— Это? Не знаю…
— Да ведь они же здесь, перед дворцом, на площади! — в исступлении закричал прапорщик. — Они сейчас сюда войдут… Почему не стреляют? Почему…
— Это меня не касается, господин прапорщик, — холодно ответил юнкер, совершенно оправившись, — об этом я предложил бы вам осведомиться у начальника сводного отряда.
Прапорщик быстро прошел через сад; в саду маячил при свете, падавшем из окна дворца, фонтан; на затоптанных клумбах стояли и сидели юнкера и казаки.
В огромной прихожей Салтыковского подъезда он встретил несколько офицеров, собравшихся вокруг овального стола; одни курили, другие при свете канделябров рассматривали картины.
Прапорщик подошел к одному из них, ходившему по комнате с заложенными за спину руками.
— Не знаете ли, где кабинет начальника обороны?
Офицер поднял голову, рассеянно посмотрел в лицо Миллера взглядом человека, которого разбудили, но который еще не пришел в себя, резко ответил: «Не знаю», — и снова принялся, щуря глаза, ходить туда и назад по комнате.
— Такой и должности нет — начальник обороны, — весело сказал другой офицер, подходя к Миллеру ближе. — Вам, должно быть, начальника штаба…
— Все равно, хоть начальника штаба…
— Позвольте-ка! — вдруг удивился офицер. — А кто ж это теперь начальник штаба? Багратуни, кажется, еще утром отказался.
Первый офицер остановился и с неожиданным вниманием оглядел Миллера с головы до ног.
— Вам не мешало бы знать, — хмуро заметил он, — что начальника штаба следует искать в штабе Петроградского военного округа, а не в Зимнем дворце, являющемся местопребыванием Временного правительства.
Миллер махнул рукой и, не дослушав хмурого офицера, выбежал из прихожей.
Поднимаясь по лестнице, он наткнулся на юнкера, стоявшего на часах, и от него узнал наконец, что начальник всех вооруженных сил столицы Кишкин только что вернулся из штаба и прошел в комнату, где заседает Временное правительство.
— Но где же заседает Временное правительство?
— Право, не знаю, — вежливо ответил юнкер, — до сих пор заседало в Малахитовом зале, а теперь перешло куда-то во внутренние покои.
Миллер молча пошел по длинному сумрачному коридору.
«Внутренние покои? Какие внутренние покои? Обстрела боятся, что ли? Матросы на набережной… Если бы эти офицеры там, в дежурной, узнали об этом, так, пожалуй, тотчас же вызвали бы начальника обороны… Или начальника штаба?.. Или нет… как его юнкер назвал? Ах да! Начальник всех вооруженных сил столицы… А, быть может, они все это знают отлично? Ведь нельзя же в самом деле не заметить эту толпу на площади… Что-то не то… Пустота…» — вдруг вспомнил он пьяного капитана.
Он шел все дальше, проходя одну комнату за другой, не замечая недоумевающих взглядов юнкеров, солдат, каких-то штатских — всех, кто попадался ему навстречу.
Наконец он остановился в одной из внутренних комнат, неподалеку от той, в которой поутру представлялся коменданту дворца.
Он обвел комнату глазами, направился к дивану, врезанному в глубокую дубовую нишу, и растянулся на нем, подбросив руки под голову.
Короткий размеренный голос читал что-то за деревянной стеною. Слова были легкие, звучные, пролетавшие мимо сознания, перед глазами стояли неподвижными черными мухами пулеметы, отраженные в стекле сквозь строй николаевских гвардейцев.
Наконец дважды повторенное упоминание о Военно-революционном комитете заставило его прислушаться.
Тогда с удивительной ясностью вспыхнуло в памяти все, что только что было прочтено за стеною.
— …Военно-революционный комитет предлагает вам в течение двадцати минут с момента вручения настоящего ультиматума прекратить боевые действия, сдать все имеющееся у вас оружие и передать здание Зимнего дворца в распоряжение Военно-революционного комитета…
«Так вот где Временное правительство заседает», — устало подумал прапорщик.
— …В случае отказа или неполучения на настоящий ультиматум требуемого ответа, по прошествии указанного срока артиллерией Петропавловской крепости и крейсером «Аврора» будет открыт огонь, — закончил голос и прибавил: — Прошло уже полчаса, как я получил эту бумажку.
— Подобный случай был в тысяча восемьсот семьдесят первом году во Франции, — грустно сказал кто-то над самым ухом прапорщика: должно быть, любитель аналогии сидел по другую сторону дубовой ниши.
— Мы не можем отдать приказ о сдаче Зимнего, — взволнованно заговорил другой голос. — У нас нет точных сведений о том, каковы силы большевиков. Кто может поручиться за то, что это не простая угроза!
— Уступить мы можем только насилию! Но не нужно упускать из виду соотношение военных сил, — сказал солидный голос, судя по тембру принадлежавший по меньшей мере министру внутренних дел, — с одной стороны, мы совершенно изолированы фактически, с другой — никто не станет опровергать того, что мы наделены всей полнотой власти юридически. Мы должны показать, что наше сопротивление не есть только стремление сохранить власть, мы не хотим бесцельного кровопролития…
«Это они так ультиматум о сдаче обсуждают, — с ужасом подумал прапорщик, — покамест…»
— Так, значит, Александр Иванович, что же вы предлагаете ответить на это странное требование? — спросил человек, читавший ультиматум.
«Странное требование!» — усмехнувшись, подумал прапорщик.
