Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский
Но о чем он думает? Ударился в общие рассуждения! А может, так и должно быть? Сострадание к одному так настраивает человека, что ему становится жаль всех людей? Но ему не жаль ни самого себя, ни тех, кого он сейчас может припомнить, — Антонину хотя бы…
Вспомнив Антонину, он почувствовал лишь нежность и печаль и подумал, что жалеть всех — это не значит жалеть каждого… Просто так, наверно, легче избавиться от боли? Легче, когда жалеешь всех сразу и никого конкретно…
В окно, у которого стоял Левенцев, как и вчера, било солнце. Когда на карниз одна за другой упало несколько капель, Левенцев увидел внизу людей и узнал в одном из них того самого слепого, который просил его вчера отыскать на ладони монету, он стоял с двумя другими слепыми, ростом меньше его, все трое чувствовали, видимо, солнце — переговаривались, показывали вверх, туда, откуда пригревало, и улыбались. Левенцев подумал, что слепые многое чувствуют, наверно, острее зрячих, и опять его охватила жалость к этим людям.
Слепые, взяв друг друга под руки, побрели куда-то. Он прижался лицом к стеклу, чтобы дольше их видеть.
Внезапно Левенцев вспомнил, кого напоминал ему этот слепой — Худякова! И Левенцеву стало жаль Семена Артемьевича, и он удивился этому чувству: ведь у Семена Артемьевича не было ничего общего со слепыми, жил он в свое удовольствие и не мог вызывать жалости, но Левенцеву не сразу удалось отделаться от чувства, пришедшего неизвестно почему, и он принудил себя думать о Семене Артемьевиче, и думать хорошо. Вспомнил, как тот присылал за ним курьера и как предлагал выбрать себе квартиру, и пытался припомнить еще что-нибудь хорошее о нем, а на память вдруг пришло совсем другое, увидел вдруг лицо Руфины Викторовны, какое было у нее, когда он встретил ее как-то в магазине и нагрубил ей.
«Скверно это, конечно, — подумал он, — скверно получилось. Надо бы извиниться перед ней! А может быть, подарить ей картину? Пригласить вместе с Худяковым на выставку и подарить. Но бывают ли они на выставках? Не встречал. Нет, не встречал».
И тут он подумал о последних своих работах, с которыми выставлялся, и вспомнил фразу о своих картинах, написанную Антониной в репортаже с выставки: «Мягкий, глубинный какой-то свет исходит от этих пейзажей и согревает…»
Он стоял перед окном, уставясь пустым взглядом на город, лишенный сейчас для него людей. Несколько раз повторил про себя: «Согревает…»
Чего бы он не отдал за то, чтобы его картины согревали!..
Ратниковы
Глава I
1
Летним жарким днем тысяча девятьсот семидесятого года возвращался домой из армии солдат. Был он молод, крутоплеч и высок, с красивым тонким лицом и длинными худыми руками. Ехал солдат издалека и выглядел устало. Автобус подбрасывало и швыряло, солдату предлагали перейти вперед, но он делал вид, что не слышит приглашений, и, уставившись в окно, упорно сидел один сзади.
Бежали навстречу знакомые окрестности — все ближе была родимая сторона. Вон там, за щетинистой хвойной гривой, — просторный плосковерхий холм. Городище древних славян. Был он на этом холме…
Был и на бугре, с которого увидит скоро далекие плесы, и лесные урочища, и курганы — могильники неизвестных предков…
Вон они. Карьеры у самой дороги. Он тоже работал на раскопках…
Кости мамонтов, бизонов. Кострищи, захоронения эпохи палеолита…
Откопали. Нашумели на весь мир…
Лежит, лежит что-то веками — откопают…
В их деревне в конце улицы — кладбище. Заросло бурьяном, кресты обвалились, могилы сровнялись с землей…
Никто и никогда не станет раскапывать это кладбище…
2
Ровно в полдень автобус выскочил наконец из леса, почти не сбавляя скорости, нырнул под зеленый глаз светофора, покатил по широкому новому проспекту, и солдат увидел впереди дом, в котором жил его дядя. Но тут водитель сбросил газ, автобус круто свернул влево, очутился в тесном потоке машин, и поток поволок его, потащил по узким кривым улицам старого города, по холмам, на которых стоял город.
Справа, в расщелинах между домами, монастырскими стенами, соборами, светился синий простор, синело за домами, будто там, внизу, было море. Но моря там не было. За домами, под горой, лежала просторная речная пойма, и у самого горизонта горбились лесистые холмы, а на одном из холмов, на светлой проплешине среди темных лесов, разглядеть можно было небольшую деревню, в которой доживала свой век Настя Ратникова, старая, одинокая мать солдата.
Фамилии, фамилии… Они вечно хранят прошлое. Даже очень далекое…
Домодедовы, Паншины, Игрищевы, Разгуляевы, Кабальниковы, Голодновы, Бегановы, Ратниковы, Саблины, Бойцовы, Сечины…
Ратников вышел из автобуса возле каменной лестницы, ведущей под виадук, и спустился по ней к троллейбусной остановке. Там уже собирались пассажиры. Ратников бросил на скамью вещевой мешок и стал вместе с другими глядеть вниз по дороге.
Через минуту вдали, на дамбе, медленно выплыл из-за деревьев крохотный троллейбус, долго полз по мосту и, приближаясь, тяжело полез вверх на крутой подъем.
Сейчас он поднимется, высадит пассажиров с влажными после купания волосами, протащит свое пузатое тело под виадук, развернется, посадит новых пассажиров и, притормаживая, покатится вниз, побежит весело но просторному бетонному мосту и дальше, по длинной высокой насыпи, обсаженной тополями, побежит до Загородного парка с его вечным кружением ярких аттракционов, с его завсегдатаями, сидящими над запотевшими кружками пива под знойными гудящими соснами…
Ратников выпрыгнет из троллейбуса в конце насыпи, не доезжая до парка, свернет под сосны, пойдет между шершавыми стволами по сухой, бестравной земле, усыпанной хвоей. Над тропой будет стоять густой запах разогретой сосновой живицы, а чуть дальше, там, где тропа выйдет к болоту и гладкой лентой ляжет в березняке, из болота нанесет гнилой ржавчиной, сыростью и травой. И выведет тропа к Долгой Луже. По разбухшим бревенчатым кладям пройдет Ратников через узкий глубокий ручей и пошагает дальше. Тропа запетляет между кривыми черными стволами черемуховой поросли, продерется частым мелким сосняком, сделает кривулю под молодыми липами и выскочит в поле к старым редким дубам — запахнет клеверами и гречихой; тропа вольется в сыпучую песчаную дорогу, разбитую в пыль машинами, и дорога полезет на лысый бугор — поднимутся впереди, над рожью, макушки ветел и крыши деревни…
Тысячи раз, наверно, бегал он по этой тропе. Бегал совсем недавно. Не прошло и года с тех пор. Но
