Владимир Малыхин - Наследник
— говорил Виктор. — А то еще подумают, что я ревнивый... купчик замоскворецкий, боюсь, что
белокурую красотку отобьют. .
Она не приняла его шутку:
— Пусть думают, что хотят. Мне наплевать. Мы с тобой станцуем перед уходом.
Виктор проводил Зою до дома и, прощаясь, спросил:
— Ты довольна?
— Очень, очень, — ответила она скороговоркой и тут же спросила: — Можно я тебя поцелую?
Не дожидаясь ответа, Зоя поцеловала его в щеку и скрылась в подъезде.
* * *
После этого вечера простота в их отношениях исчезла. Виктор стал стесняться лишний раз ей
позвонить. У нее тоже в отношениях к Виктору исчезла ее обычная непосредствоенность. Зою стало
мучить подступившее вдруг чувство предательства по отношению к Маше. "Но ведь я же ничего
такого не сделала, — успокаивала она себя. — Ну, сходили в ресторан, ну, чмокнула в щеку. Ну и что
с того? ".
* * *
Через несколько дней Зоя получила письмо от Маши. Это было страшное письмо. Маша писала,
что вскоре после приезда на место ее маленький сынишка заболел воспалением легких, все меры,
предпринимаемые врачами, оказались тщетными — мальчик умер. Дальше она писала, что оставаться
там она теперь не в состоянии и в самое ближайшее время вернется домой. "Что произойдет со мною
дальше, не знаю, — писала она, — но пока я не могу найти себе места. И если не сойду с ума, то это
будет большое чудо". Зоя прочитала письмо еще раз и, зажав ладошкой рот, чтобы не закричать от
ужаса, уткнулась лицом в подушку и зарыдала.
Всю ночь она не сомкнула глаз. Ее терзали противоречивые чувства. Она искренне страдала за
Машу, ей было безумно жалко маленького Рыжика, в то же время ее пугала мысль о том, что все это
может разрушить её счастье. "Как поступить? Когда показать Виктору это письмо? Завтра? Или
потом... потом. Но ведь это было бы подло, подло... Она вскакивала, не зажигая огня бродила по
комнате, подолгу сидела на диване, бессильно опустив растрепанную голову. Рассвет застал Зою у
окна. Она стояла босая, в ночной сорочке, накинув на плечи какую-то шаль. Ее лихорадило. Она
видела, как снег на крышах домов в лучах восходящего солнца постепенно становился бледно-
розовым, как тянувшиеся из труб к небу высокие, почти недвижимые дымы, тоже окрашивались в
розовый цвет. Над одной из крыш, тяжело взмахивая крыльями, медленно пролетала пара ворон. Зоя
машинально провожала их задумчивым взглядом. Удаляясь в сторону солнца, они из темных сначала
стали бледно-розовыми, потом алыми, потом вдруг ярко вспыхнули и пропали из виду, словно
воспламенились и сгорели в жарком мареве зари. Зоя поежилась, зябко передернула плечами,
бросилась в постель и, натянув на голову одеяло, стала согреваться собственным дыханьем.
Она позвонила Виктору домой очень рано, чтобы застать его дома до ухода на завод. — "А если
трубку возьмет его мать, что я ей скажу? — со страхом думала она. — Как объясню этот звонок?".
Но к телефону подошел сам Виктор.
— Ты извини меня за этот сумасшедший звонок, но я сейчас убегаю и позвонить тебе днем уже не
смогу, а мне очень-очень надо, чтобы ты сегодня после работы пришел ко мне, — выпалила она на
одном дыхании. Придешь? — Это очень серьезно, Витя. Ты понимаешь? Я жду!
Виктор положил трубку и с тревогой подумал: что могло произойти? Почему она так психует?
Из другой комнаты раздался голос проснувшейся от звонка Анны Семеновны:
— Витя, кто это в такую рань? Не случилось ли чего?
— Нет, нет, мама. Все в порядке. Этой мой коллега, сменный мастер. Уточнял кое-что...
* * *
После работы Виктор не пошел в свою вечернюю школу, а сразу же побежал к Зое. Она уже была
дома. Он увидел по-праздничному накрытый стол с вином и закусками. Заметив его удивленный
взгляд, Зоя, чтобы скрыть смущение, стала помогать ему снимать шинель, повторяя одно и то же:
— Так надо, так надо...
— Но в честь чего такой пир? И где ты все это раздобыла? — спрашивал Виктор, оглядывая
накрытый стол.
— Свет не без добрых людей, отоварили... — ответила Зоя, нервно смеясь и зябко прикрывая
оголенные плечи и руки пуховым платком.
Они сели за стол. Виктор видел, что Зоя старается скрыть волнение, внутренне напряжена, не было
ее обычной непосредственности. Виктор налил в рюмки вина и сказал:
— Ты, Кузнечик, сегодня какая-то не такая... Давай-ка выпьем по рюмке и поговорим по душам.
— Давай, — кивнула она головой.
Они выпили.
— Так что же все-таки случилось? — спросил Виктор. — Почему ты не в себе?
— Потом, Витя, потом... — говорила она, — подкладывая ему в тарелку еду.
Виктор внимательно вглядывался в ее глаза, но они были строги и сухи, он в них ничего не смог
прочесть. Зоя, выпив пару рюмок, порозовела, сбросила с плеч пуховый платок, завела патефон,
поставила пластинку "Темная ночь" и подошла к Виктору:
— Потанцуем.
Танцуя, она приклонила голову к его плечу и закрыла глаза. Когда пластинка была проиграна и
патефон смолк, она протянула руку к выключателю и, погасив свет, обвила руками шею Виктора. Он
вдохнул запах ее волос и плеч, ощутил прикосновение ее горячего тела, услышал ее тихий
прерывистый шепот:
— Это... должно... быть... Я... больше не... могу. .
Он стал целовать ее глаза, лицо, шею...
...Они лежали в постели. Ее голова покоилась на его плече. Вдруг Зоя приподнялась, оперлась на
локоть и глядя в глаза Виктору, сказала:
— А теперь я себя разоблачу. .
— Разоблачишь?! — удивленно спросил Виктор, гладя ее волосы. — Что это значит?
Она молча потянулась к тумбочке, достала письмо Маши, включила стоящую на тумбочке лампу и
протянула письмо Виктору.
— Вот! Читай и все поймешь, — а сама уткнулась носом в подушку и затихла.
Читая письмо, Виктор постепенно приподнимался на постели и окончил его читать уже сидя. Он
растерянно поглядел на Зою и прошептал:
— Какая дикая нелепость!
— Витя, что же теперь будет? — тихо спросила Зоя, смотря на него немигающими, полными слез,
глазами. — Если она узнает правду, я умру от стыда... — она закрыла ладонями лицо. — Но я... не
могла иначе... Я ведь... тоже... человек, а не... Кузнечик...
Виктор обнял рукой ее плечи и привлек к себе.
— Ты ни в чем не виновата. Ни в чем! — он помолчал и добавил: — Я, впрочем, тоже...
— Но я же не смогу теперь посмотреть ей в глаза, — проговорила Зоя.
Виктор повторил:
— Ты ни в чем перед ней не виновата. Она сама поставила точку. . Не терзай себя зазря.
Зоя посмотрела на него в упор:
— Ты теперь меня бросишь и вернешься к ней?
Виктор взял с тумбочки пачку "Беломора", закурил и, помолчав, сказал:
— Нет, Зоя. Но нам с тобой... надо будет временно уйти в подполье... Именно временно, пока ей
так... тяжело. Не надо сыпать соль на рану. .
Зоя некоторое время смотрела на Виктора, потом вскочила с постели, накинула на плечи халатик,
забилась в угол дивана и проговорила дрожащим голосом:
— Я никогда не буду подпольной... подстилкой... Если ты... предлагаешь мне такое.., значит ты
меня совсем не уважаешь... Я не какая-то... шлюха...
Виктор попытался ее успокоить:
— Ну что ты.., ты не так меня поняла... Я хотел сказать...
— Я тебя прекрасно поняла, — перебила его Зоя. Рыдая, она говорила: — Уходи... я... не хочу тебя
видеть... Уходи... Ты меня совсем не любишь...
Никакие слова не помогали. И он ушел. А Зоя подбежала к окну и, не вытирая слез, как и в
прошлый раз, смотрела ему вслед, пока он не завернул за угол. В голове ее мелькнула мысль:
"Недаром тогда эти чертовы вороны пролетели мимо моих окон и вспыхнули алым пламенем...". Зоя
верила в приметы.
На следующий день Виктор Дружинин пришел к секретарю парткома завода.
— Я к Вам, Николай Николаевич, с большой просьбой.
— Здравствуй, Дружинин, — сказал секретарь, протягивая ему руку. — Садись. Я уже стал
думать, что ты совсем забыл ко мне дорогу. Как дома? Как учеба?
— Дома нормально, спасибо, — ответил Виктор. — Учеба тоже в норме. А дорогу к Вам я, как
видите, не позабыл...
— Слушаю тебя, — сказал секретарь.
— Месяц назад на партсобрании Вы объявили, что сибирскому филиалу завода нужны кадры. Они
там и сейчас нужны?
— Ну. . нужны, а ты что... решил туда поехать? — спросил секретарь, внимательно вглядываясь в
лицо Виктора.
— Да, — ответил Виктор.
Секретарь был из кадровых рабочих завода, он знал отца Виктора, знал его мать.
