Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 2)
Демиров, решив переменить разговор, спросил:
— Скот не болеет?
— Все хорошо, слава аллаху!
— Как молодняк?
— Травы было много в этом году. Молодняк у нас крепкий, вполне подготовлен к зиме, перенесет.
Они остановились у большой скалы. Старик, протянув руку, показал:
— Вон там, внизу, видишь, — это личный скот колхозников, а в той стороне, справа, стада колхоза "Кероглу", налево — колхоза "Ленин", чуть дальше колхоза "Апрель", а здесь мы — "Бакинский рабочий".
Они снова пошли не спеша.
— Конь, я вижу, у тебя замечательный, — похвалил Мюршюд-оглу, — однако все-таки напрасно ты, товарищ райком, выехал в горы один. Ведь ты — глава большого района, в твоем подчинении столько людей!.. Надо было взять кого-нибудь с собой…
— Каждый занят своим делом, Мюршюд-оглу.
— Прежде, при царе, когда пристав или уездный начальник выезжали куда-нибудь, их сопровождал весь уезд. А ты бродишь по горам один, как те ученые люди, что интересуются всякими камнями. Твое ли это дело? Не дай аллах, что-нибудь случится с тобой, — тогда мы, жители гор, будем опозорены, нам придется снять папахи и повязать головы женскими платками. А ведь и нас тоже немного знают в Баку. — Мюршюд-оглу, откинув край бурки, любовно посмотрел на свой орден, который постоянно носил на груди. — Если с тобой что случится, с каким лицом я приеду на съезд в Баку? Что скажут люди обо мне? Не уберег секретаря партии!.. Я был прямо-таки потрясен, когда узнал, что с Замановым приключилась беда. Я хорошо знаю Ярмамеда и весь его род. После этого случая его тесть Чиловхан-киши приезжал ко мне, рассказал все. Это люди не из тех, кто может поднять руку на гостя. Я ручаюсь за них. У нас такой закон: если ко мне в дом придет убийца моего сына, я не трону его, в моем доме — он мой гость. В убийстве Заманова замешан кто-то посторонний, чья-то подлая, грязная рука нанесла этот удар. Словом, как видишь, сейчас в горах небезопасно, поэтому ты, товарищ Демиров, не обижайся на меня, но одного я тебя в дорогу не отпущу. Не отпущу — пусть хоть небо на землю упадет!
Демиров заулыбался.
Разговаривая таким образом, они приблизились к становищу. Огромные пастушьи собаки с лаем бросились к ним. Мюршюд-оглу прикрикнул на псов, и они тотчас примолкли, завиляли хвостами, поплелись прочь.
— Это наши сторожа, наши первые помощники, — с теплотой в голосе сказал старик. — У нас на ферме около пятидесяти собак.
— Так много?! — удивился Демиров. — К чему вам столько?
— Пятьдесят — это еще не много. Стада-то ведь у нас тоже большие. Мне восемьдесят лет, сынок, и, уж поверь мне, нет на свете существа вернее собаки. Они охраняют наши стада от волков, с лихвой отрабатывают тот хлеб, который едят.
Демиров и Мюршюд-оглу остановились перед большой войлочной кибиткой. Их тотчас окружили дети, подростки, доярки. Каждый старался за руку поздороваться с гостем. Из кибитки вышла жена Мюршюда-оглу, пожилая женщина, — тепло приветствовала гостя. Старик тем временем привязал лошадь Демирова возле кибитки, расседлал и покрыл шерстяной попоной. Объяснил Демирову:
— Твой конь с равнинных мест, привык к теплу, в горах может простыть.
Они вошли в кибитку. Здесь было просторно и уютно. Поверх толстых войлочных паласов были постелены красивые ковры. Демиров сел, а Мюршюд-оглу начал разжигать железную печь-времянку, поставил на нее чайник.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Мельничный жернов, похожий на огромный серый гриб, лежал в глубине пещеры. Сегодня утром Годжа-киши завершил свою работу, и теперь предстояло вытащить жернов наружу и отвезти в деревню.
Колхозники, приехавшие за жерновом, стояли кучкой у входа в пещеру, не зная, что делать.
— Эй, дядя Годжа, кто же сможет поднять этот маленький камушек? — спросил один, тщедушный, низкорослый мужчина по имени Гасан.
— Как кто? Вы!.. — с усмешкой ответил старик. — Вас прислали — вам и вытаскивать этого моего сыночка-грибочка; Или животы боитесь надорвать? Боишься, Гасан?
Низкорослый озадаченно покачал головой:
— Тут можно не только живот надорвать, но и все остальное, что есть в теле!
— Это уже меня не касается, — сказал Годжа-киши и добавил сердито: — Кто мне запишет трудодень, если я выволоку из пещеры этот жернов?
— Ты выволоки, а уж мы вознаградим тебя Каждый из нас даст тебе по полтрудодня, — пообещал Гасан на полном серьезе. Старик насупился, проворчал:
— Я сам, дорогой мой, могу дать каждому из вас по два трудодня. Ну, начинайте, вытаскивайте! Справитесь — назову вас своими сынами! Тогда ваши жены будут гордиться вами, вы станете в их глазах могучими тиграми, какие водились прежде в этих лесах. — Годжа-киши подошел к жернову, сел на него и начал набивать трубку табаком. Закурив, сказал: — На меня не рассчитывайте, вытаскивайте жернов сами. Я вам помогать не намерен.
Один из колхозников спросил:
— В чем дело, Годжа-киши? Что случилось? Ты всегда учил нас уму-разуму, а сегодня вдруг сам заупрямился.
Старик не ответил ему.
Другой колхозник, уже немолодой, которого звали Гулам-али, съязвил:
— Наверное, его старуха поколотила этим утром!
Годжа-киши продолжал невозмутимо курить трубку. Бросил:
— Ну, берите жернов, получайте свои трудодни. Или времени не жалко?
Причина плохого настроения старика заключалась в следующем. Вчера вечером его внук Али завел с ним разговор о "доске соревнования", висевшей в правлении колхоза. Он назвал деду имена колхозников, которые впереди всех по количеству заработанных трудодней, упомянул и тех, кто "плелся в хвосте".
— Что это значит — плестись в хвосте? — полюбопытствовал Годжа-киши.
— Плестись в хвосте — значит бездельничать, отставать, — пояснил внук Али. — Так говорят о лентяях, лодырях.
— Кто же эти лентяи?
— Те, у кого мало трудодней.
— А каково мое положение?
— Твоего имени вообще нет в списке, — ответил Али. — Я искал, дедушка, и не нашел.
Старик ничего не сказал внуку, но ему стало обидно. И было от чего. Уже много десятилетий он трудился в этой пещере, обтесывал камни, делал жернова, за которыми приезжали люди из многих уголков Азербайджана. Потому и деревня их получила название Дашкесанлы, что буквально значит — "каменотесная", Более полувека прославлял Годжа-киши своим умением, мастерством родную деревню, а теперь вот, выходит, его забыли. А ведь он к тому же еще и отец председателя колхоза. Значит, родной сын не ценит его труда.
Приехавшие за жерновом колхозники вполголоса переговаривались, пожимали плечами, решали, как быть.
Неожиданно из леса донесся голос председателя колхоза Годжи-оглу:
— Эй, ребята, куда вы пропали?! Быки нужны!.. Где вы?.. В чем там дело?.. Где жернов?
Через минуту он сам подскакал на лошади, спешился у входа в пещеру, крикнул:
— Отец!
Никто не ответил ему. Годжа-оглу спросил у колхозников:
— В чем дело, ребята?… Почему задерживаетесь?… Или старика нет на месте?
— Здесь он, — ответил Гасан.
— Почему тогда он не подает голоса?
— Кажется, обиделся, — хмыкнул Гуламали.
— На кого?
— Не знаем.
Годжа-оглу снова крикнул:
— Эй, отец!
— Да, в чем дело? — отозвался на сей раз Годжа-киши.
— Ты что тянешь? Где жернов? Мне быки нужны. Поторопись, пожалуйста, прошу тебя!..
Из пещеры вышел Годжа-киши.
Отец и сын, оба богатырского телосложения, можно сказать два великана, стояли друг перед другом и хмурились.
— Что случилось, киши? — спросил наконец Годжа-оглу. — Ты почему такой мрачный?
Отец медленно покачал головой:
— Ничего. Ровным счетом ничего.
— Не верю. Скажи, что произошло? — настаивал сын. Не упрямься, говори. Что произошло? И вдруг старика будто прорвало:
— Что произошло?! Что произошло?! А ты спроси своего сына Али, моего внука, он объяснит тебе, что произошло.
— Али уже все рассказал мне, — спокойно ответил Годжа-оглу. — Я все знаю. Трудодней у тебя порядочно. А что на доску не попал — так это молодые ребята, комсомольцы, из почтения к тебе не стали писать твое имя где попало. Но неужели ты, проживший большую, долгую жизнь человек, так падок на славу?
Старик мгновенно преобразился. Он ничего не ответил сыну, словно тот и не сказал ему ничего. Обернулся к сельчанам, сделал жест рукой, приглашая войти в пещеру.
— Поторопись, пожалуйста, отец, — попросил миролюбиво Годжа-оглу. — Время дорого, сам знаешь!
Под жернов подложили два круглых бревна, чтобы выкатить камень наружу, как на колесах. Но в действиях колхозников не было слаженности, и многопудовый "грибок" упорно не хотел покидать своего "отчего" дома. Тогда Годжа-киши распорядился:
— Отойдите все!
Люди повиновались. Старик, поплевав на ладони, уперся руками в жернов и один выкатил его из пещеры. Затем обернулся к сыну, сказал возбужденно, тяжело дыша: