Сергей Лисицкий - Этажи села Починки
Как ни деликатно, как ни осторожно относилась Анна к Александру — он был горд, он не любил, когда она говорила: «Это нам прислали». Он понимал — «Это — ей». Не мог он есть ее бутерброды. Перевелся в областной институт, чтобы учиться и работать одному, без посторонних глаз.
А там — второй курс, а там — армия. Служил на Дальнем Востоке. Как все случилось — теперь трудно сказать, но он думал все время о ней, о ней, о ней… Помнится, из-за чего-то вышла размолвка, и он временно перестал писать. А тут перевели его в другое место. Вскоре и она переехала в другой город — так они на время и потеряли друг друга…
Прошло семнадцать лет. У нее уже два сына. Старший, красивый, рослый блондин, — вылитая мать…
«Как глупо, как все бездарно, — думал он. — Нет, она же была чем-то занята, конечно…» А глаза вспыхнули все тем же светом, как семнадцать лет назад.
Тут Александр стал успокаивать себя: «Ну, что я в самом деле, как мальчишка. Взрослый человек, отец семейства, доктор наук; выпустил книгу… Не всякую докторскую диссертацию издают». Он и сам понимал, что ему повезло. Разработанная им система отладки «клапанов» в резекции при язвенных болезнях желудочного тракта — дело перспективное. Не зря о нем заговорила пресса.
Еще ни Мамонтов, друг Александра по духу и призванию, ни Ситников, школьный товарищ, военврач, ни она, Анна, не знали, что тридцатичетырехлетний Стужин уже профессор одной из ведущих столичных клиник. Александр знал, что сказать об этом ему так или иначе придется (разговор будет), а говорить ему не хотелось и скрывать он не мог. И не хотел. И от этого чувствовал себя неловко.
— Сашок, где ты? — хозяин вышел из-за вишневых зарослей. — Идем-ка, брат, все уж готово, ждем тебя.
Еще издали Александр опять увидел ее бордовое платье, и сердце его забилось учащенно.
Свободное место, куда указал гостеприимный хозяин, находилось на противоположном конце скамейки, где сидела она. Стужин мог ее видеть, лишь выдвинувшись несколько вперед.
— Пилось бы да ілось, та ще хотілось, — произнес по-малороссийски Василий, поднимая рюмку. — Так у нас под Полтавой говорят.
Мамонтов последние двенадцать лет служил на Полтавщине, на родине своей матери, и теперь более чем обычно пересыпал свою речь хохлацкими словами. Носил он расшитую рубаху, читал Ивана Франко, увлекался идеями и сочинениями Сковороды. Словом, играл роль «щирого хохла», и это у него здорово получалось. И матери нравилось.
Вторую рюмку он сопроводил присловьем:
— Рюмочко крестова. Ты вітькіля? З Ростова. А гроши е? Нема. Ось тобі ї тюрьма!..
При этом он закрывал свои карие, навыкате, глаза, запрокидывал голову и выпивал одним глотком.
Стужин бросил взгляд в сторону Анны. Она сидела задумавшись над нетронутой тарелкой.
— У нас негоже так, — заметила хозяйка, жена Василия, смуглая, подвижная полтавчанка с клипсами-розами в маленьких ушах.
После третьего тоста, произнесенного Александром по желанию хозяина за благополучие дома и здоровье присутствующих, — все вдруг разом заговорили, громче застучали ножи о тарелки.
Василий вытянулся через стол к Александру прикурить. Затянувшись несколько раз подряд и стряхивая пепел с сигареты, сказал, подмигивая:
— Что невесел, пан профессор? Все равно расколю тебя на один экземпляр, люблю подарунки.
Стужин оторопел:
— Откуда тебе известно?
— Думаешь, Мамонтов такой нелюдим, что и не был, не выведал у матушки твоей?..
Александр облегченно вздохнул. Он был доволен, что все обошлось без обязательных объяснений, и еще тем, что их разговор никто не слышал, кажется…
— Оксана! — позвал Василий жену. — Бандуру!..
Тут же появилась семиструнная гитара, которую хозяин долго настраивал, особенно чутко прислушивался к гудению басовой струны:
— Песню, полтавчане! Песню!..
Все замолкли, а он, ударив по струнам, запел:
Копав, копав криніченькуНеділоньку, дві…
Стужин встрепенулся. Он знал эту старинную песню, но много, много лет ему не доводилось слышать ее. Так бывает иногда, когда забываешь о человеке, которого знал когда-то в далекой юности. И вдруг кто-то напомнил о нем, и ты не только вспоминаешь о его существовании, но и живо представляешь его облик, его манеру держаться. Ты будто слышишь его голос, и живо вырисовываются в памяти другие подробности, связанные с именем его.
Александр нисколько не удивился, когда Оксана сильным, высоким голосом подхватила припев:
Ой жаль, жальНи помалу.Любив дівчіну з малу,Любив дівчіну з малу,Любив, тай не взяв…
Его удивило то, что сидевшая рядом девушка в желтой кофте так легко и свободно сопровождала Оксану вторым голосом. Василий и сосед девушки с длинными волосами достаточно полно держали басовую партию, им вторил Ситников.
Анна одна не пела. Стужин смотрел на ее профиль, на ее беловолосую, склоненную голову и мысленно уносился в те далекие годы, в те весенние давние дни юности… Разве тогда не казалось, что ничто не помешает им быть вместе? Разве не достаточно глубоко и страстно любил он Анну?:
Любив, тай не взяв…
«Анна, Анна, сам я виноват, что так все случилось. Гордыня ослепила глаза. Она же, гордость, сбила с пути истинного. Ослепила, увела, а потом уже было поздно… Поздно и теперь. Но мне обязательно надо поговорить с ней, — думал Стужин. — А к чему теперь этот разговор? — шептал ему тайный, внутренний голос. — К чему?»
И раз, и два Александр ловил на себе ее взгляды. И всякий раз он не мог определить — чего больше было в этих серых ее глазах: сожаления и упрека или равнодушия в этой притушенной неяркой улыбке.
Возьмут іі и люди —Моя нэ будэ…
Песня так же неожиданно оборвалась, как и началась. Василий отложил гитару, встал из-за стола. Подошел Ситников, и они закурили.
— Каково служится? — опросил Ситникова Стужин.
— Наше дело солдатское. — И тут он стал жаловаться, что не смог попасть в академию, а без нее нет роста. До сих пор приходится ходить в капитанах, служить в глубинках. Сейчас, правда, часть стоит в Белоруссии.
— Хватит прибедняться, — перебил Ситникова Василий, — заводи своего «Запорожца», к Александру доскочить надо. Как?..
— Можно, — утвердительно кивнул Стужин.
— А я и не жалуюсь.
— Ждите нас, не горюйте, — бросил хозяин остальным гостям.
— Горю нетерпением получить книгу сию же минуту, — объяснил он желание прокатиться, когда все уселись в автомобиль. — И, ясное дело, с дарственной надписью.
Дома Александр достал из раскрытого чемодана два экземпляра, присел за стол, чтобы их подписать.
В комнату зашла матушка Александра, седая женщина, маленькая, но довольно подвижная: «Может, вам закусить подать?»
— Что вы, мамаша, — поспешил Василий. — Спасибо. Мы у нас в саду ужинаем.
Стужин подписал экземпляр книги Василию, что ему, впрочем, не составило большого труда. Над следующей подписью он задумался. Выходило, что посвящать свой труд он должен и Анне наравне с Ситниковым. Она ведь тоже — школьный товарищ, даже еще ближе, так как учились в одном классе, тогда как Ситников был в смежном десятом «Б». Ему даже пришло в голову надписать ее девичью фамилию, именно девичью.
Какое-то мгновение он думал так. А потом открыл титульный лист и почему-то написал: «Алексею Ситникову, товарищу школьных лет, — автор».
* * *На другой день, когда солнце было высоко и Стужин уже не спал, но лежал с книгой в руках — вошли Мамонтов и Ситников.
— Пора бы и вставать, лежебока, — тормошил его Василий.
— Что так вырядились? — удивился Александр, увидев Ситникова в резиновых сапогах.
— Готовность номер один.
— Вчера же договаривались насчет рыбалки?
— Какая там рыбалка, ни то ни се, — Александр глянул в верхнюю часть окна. — Теперь вечера надо ждать.
— Давай, давай, не так рыбалка, хоть на природе побудем, поговорим.
Александр выпил чашку горячего кофе и вышел во двор, где его поджидали товарищи.
В низине, сразу же за дачным поселком, в старых карьерах, питаемых вешними водами и безымянным ручейком, водились карпы, караси, сазаны. Друзья выбрали местечко на пологом берегу у большого ивового пня. Внизу, полукругом, мелкой рябью плескалась вода. Стужин удивился: до чего чистая и прозрачная была вода. Все камушки на дне, все водоросли были видны.
— Разве по такой воде что поймаешь?
— Поймаем, — пообещал Василий.
Ситников вошел по колени в воду, далеко забросил лесу на бамбуковом удилище.
Александр сидел на берегу, наблюдал за Василием, который порасставил свои удочки в стороне от Ситникова.
