Евгений Дубровин - Курортное приключение
– А ты жох, – сказал он.
– Вы хотите сказать – жок? Молдавский танец?
– Я хочу сказать то, что сказал. Жох. Сегодня одна, завтра другая.
– Похудеть надо килограмм на пятьдесят. Тогда и у вас так будет. И жох, и жок, и жук.
Холин попал в самое больное место. Толстяк сник.
– Это точно… – сказал он грустно. – За этим я сюда и приехал.
– Ну и как? – Николаю Егоровичу стало жалко Толстяка.
– На двадцать процентов сократил порцию.
– А какая порция?
– Десять, – вздохнул Толстяк.
– Десять чего?
– Шашлыков, конечно… Я в основном ими питаюсь. И выпивку на сто граммов сократил…
– А норма?
– Ноль семьдесят пять. «Матры». Я очень люблю «Матру».
– Да, – посочувствовал Холин. – Резерв еще есть.
– Резерва хватает, – тяжело, как уставшая корова, вздохнул Толстяк и поплелся к своим чебурекам – видно, сегодня шашлыков не было.
Змейка и Лохматик о чем-то горячо спорили. Потом Света оттолкнула напарника и подбежала к Холину.
– Поехали, дядечка, – сказала она возбужденно, заглядывая ему в глаза. – Я – ваша.
– Куда? – спросил Холин.
– В Кишинев! Скоро самолет! Эй, таксист! Заводи свой тарантас! Таксист, я вам говорю!
Таксист заторопился к выходу, туша сигарету во встречные пепельницы.
– Она пьяная! Разве вы не видите, что она пьяная? – Лохматик вцепился в Холина ненавидящим взглядом.
– А ты топай, топай, – со злостью сказала Света своему ухажеру. – Молокосос! Моей груди напугался! Разве я не знаю! Знаю! Трус несчастный! Пойдем, дядечка! В Кишиневе лучше отдохнешь, чем в этой дыре У нас сады скоро зацветут! Танцевать будем над речкой! Вино молодое пить будем! А смерть придет – умирать будем! Поехали, дядечка…
Она лихорадочно тянула Холина за руку к выходу. Николаю Егоровичу передалось ее возбуждение.
«А в самом деле… – подумал Холин, надевая куртку. – Пошли они все к черту со своей медициной, анализами, давлением, режимом… Пусть будет приключение…»
– Давай, жох! – крикнул Толстяк со своего места. – Знай наших! Не подкачай!
– Шли бы вы лучше спать, – сказала буфетчица Холину. – Завтра голова будет болеть.
– Дурная голова ногам покоя не дает, правда, тетя Маша?
– Это уж точно. Только я тетя Зина.
– Посошок, тетя Зина! По бомбочке нам со Светлячком!
– О господи! – вздохнула буфетчица, наливая в стаканы. – Заводные вы, мужики… А потом болеете.
У такси Лохматик догнал Холина, схватил его за плечо:
– Я не позволю… Слышишь ты, чмырь!
– Не чмырь, а жох.
Лохматик размахнулся, но ударить не успел. Холин толкнул его плечом, парень без ягодиц отлетел в сторону, закачался, как камыш на ветру, потом поскользнулся и упал, проехал метра два по грязному асфальту.
Все это – шалаш-ресторан на краю обрыва, клубы тумана над фонарями, такси, девушка в черном свитере с упругой грудью, нелепая драма в полном безмолвии – казалось Холину нереальным, одним из тех кошмаров, которые он видел во сне.
– Гони, таксист! Гони! – крикнула Змейка, вскакивая в машину. – Скворушка, давай руку!
– Стой! – закричал Лохматик. – Подожди, что я скажу…
– Трус! Мерзкий трус… – прошептала Змейка и прикусила губу. – Гони, таксист…
«Волга» рванулась и помчалась, сигналя на поворотах, мешая туман лучами фар, словно белую кипящую кашу гладкими скалками…
* * *Дальше все понеслось, как в калейдоскопе – быстро и ярко.
…Скандальная очередь у кассы. Крик Змейки:
– Тем, кто под мухой, без очереди!
Шум, смех мужчин, ворчание старух:
– Ну и молодежь пошла!
– А еще девушка!
– Какая она девушка! Стыдно девушкой назвать.
…Ночное аэродромное поле. Рев моторов. Огни желтые, красные, синие. Они бегут между желтых, красных, синих огней к качающему крыльями самолету. Самолет машет крыльями, как бабочка.
– Скорей! Скорей! Улетаем! – кричит стюардесса, тоже похожая на синюю бабочку в своей шапочке и фалдах-крылышках пиджачка.
– Спасибо, капустница, – говорит Холин.
…Ровно гудит самолет. Змейка и Николай Егорович сидят в самом последнем ряду, прижавшись друг к другу. Голова Змейки на плече Холина. Под мышкой он ощущает ее маленькую тугую грудь.
– Какая у тебя мировая грудь, – говорит Холин.
– Она искусственная, – отвечает девушка.
– Как это – искусственная? – удивляется Николай Егорович.
– А так… Протез… а мою вырезали…
– Зачем? – глупо спрашивает Холин.
– Рак…
– Рак – это ничего еще не значит, – говорит Холин. – Его скоро научатся лечить…
Света рыдает на его плече.
– Но моя грудь… Она никогда не вырастет… И я никогда не выйду замуж… Когда Сеня узнал…
– Сеня – это тот, Лохматик в «Шалаше»? И эти… все, кто веселился… – Холин вспомнил чересчур шумное, неестественное веселье.
– Да… Это все наши… За исключением Сени… Когда он узнал, он стал, как… как… арбуз соленый… И теперь… я знаю…. если кто узнает… если кто узнает…
– Наплюй на соленый арбуз, – говорит Холин. – Я женюсь на тебе.
…Суета в Кишиневском аэропорту. Какие-то люди с цветами окружают Свету, тормошат, кто-то удивленно кричит:
– Да она пьяная! Боже мой, она напилась!
Змейка отбивается изо всех сил.
– Пустите меня! Где мой жених? Я хочу к своему жениху! Я хочу к Скворушке! Скворушка-Егорушка, где ты?
Ее подхватывают под руки, что-то говорят, суют цветы, в конце концов уволакивают. Холин остается один. Его толкают, кто-то говорит сочувственно:
– Назюзился дядя.
…Сердобольная старушка что-то втолковывает Холину, сует деньги, билет.
– Вот тебе сдача и билет, касатик… Тебе туда… Улетай долой, касатик, от греха… А то попадешь в милицию, милиция здесь уж больно непримиримая.
– Понимаешь, мать… Четырех невест у меня увели… Как появится невеста, так, гады, и уводят… – Холин плачет пьяными слезами…
– Ничего, касатик, пятую найдешь… Это дело нехитрое.
– Давай выпьем, мать… Последняя самая красивая была, мать… Но на ней никто не женится, мать… Кроме меня… Я бы женился… Мне терять нечего, я такой же пропащий, как и она…
– Ничего ты не пропащий, сынок… Развезло тебя здесь от духоты… Проспишься, и всех делов…
– Дай я тебя поцелую, мать… Ты настоящая русская мать… У тебя большое жалостливое сердце. Давай выпьем за твоих сыновей, мать…
– Нету у меня, касатик, сыновей… Обоих на войне… В Польше…
– Я знаю, мать… знаю… у самого… сам один на свете… На вот, мать, глотни за упокой… за вечную память…
Откуда-то взялась бутылка сухого вина. Они пьют из горлышка, седая старуха и Холин.
– За них, сынок…
– За них, мать…
– За тебя, сынок… Чтоб не знал ты войны.
– За тебя, мать… Живи подольше… как их память… Умрешь ты – умрут они…
– Не умрут… Память им вечная… Им памятник со звездой стоит…
…Снова урчит самолет. Холин пытается обнять синюю, как бабочка, проводницу, та отбивается, смеется.
– Вы бы поспали, мужчина.
– Не могу спать при виде такой красивой женщины… Пойдете за меня замуж? Но только, чур, сразу без женихания, потому что у меня уводят невест. Как узнают, что у меня есть невеста, так и уводят.
– Кто?
– Разные люди… завистники… эгоисты… жадины… дураки… разные…
– Плохие вам невесты попадались. Не жалейте о них.
– А вы пойдете?
– Так я уже замужем.
– Который раз.
– Второй.
– Бог троицу любит.
…Такси… Или это частная машина? Холина рвет прямо на сиденье…
– Ялта? Это Ялта?
– Да. Это Ялта.
– А это главпочтамт?
– Да. Это главпочтамт.
– Здесь у меня свидание.
– С милицией?
– Нет. С женщиной. Очень красивая женщина. Да вон она стоит!
Холина боком кидает к стоящей под часами тоненькой грустной женщине в светлом плаще. Он сразу узнал ее. Ту, что назначила ему свидание у главпочтамта в Ялте много лет назад. Она почти не изменилась, только ее лицо слегка постарело и на нем теперь лежал отпечаток страдания. Она измучилась, подумал Холин. Она слишком долго ждала его. Она каждый год приезжала в Ялту и ждала его у главпочтамта.
– Вот я и пришел, – сказал Холин. – Ты заждалась?
– Очень, – ответила женщина.
Холин взял ее за руку.
– Я забыл уже, как тебя зовут…
– Катя.
– Катя… Катечка… Ты не была счастлива… Я знаю… Я тоже… Двое неудачников… Нам надо соединить свои жизни… Если двое соединяют свои жизни… Если два минуса… то получается один плюс… Пусть хоть один из нас будет плюсом. У МЕНЯ БОЛЬШЕ НИКОГО НЕТ, КРОМЕ ТЕБЯ. ПОМОГИ МНЕ.
– У вас есть деньги?
– Да… Деньги есть… У меня есть деньги… Но что из того?
– Я возьму вам такси.
– А ты?
– Я приеду завтра.
– Это точно?
– Абсолютно.
– Дай слово!
– Такси! Молодой человек, отвезите мужчину, куда он скажет.
– Я жду тебя завтра, Катечка… Санаторий «наркомовский». Ты не забудешь?
– Нет.
