Антонина Коптяева - Том 5. Дар земли
Туча, вдруг наплывшая, пролилась коротким, но сильным дождем. Ахмадша сразу промок до нитки. Это взбодрило и рассмешило его, да и примета была неплохая: щедрый ливень к счастью. Легко неся чемодан, юноша свернул к проселку, разбитому машинами, и пошел к деревне Скворцы, где уже разместилась его бригада.
По обе стороны дороги ярко зеленели омытые дождем поля яровой пшеницы; намокшая, черная, как смоль, земля комьями налипала на сапоги, а солнце уже опять светило над поймой Камы, над деревенькой, которой мало подходило веселое название Скворцы.
Убогая эта деревня будто спряталась от мира под крутым срезом горы, обнажившим два слоя почвы; ярко-красный пласт глины внизу и толщу серого известняка сверху. Кто мог подумать, что здесь, под распаханными косогорами, таятся «керосиновые реки», о которых так страстно мечтал в свое время Ярулла Низамов!
Внезапный гул взрыва, тряхнувшего всю окрестность, остановил Ахмадшу: неподалеку, точно сказочный дух, вырвавшийся из бутылки, взвился в голубое небо черный столб земли и дыма.
Это вели разведку работники сейсмической партии. Легкая их вышечка, которую они перевозили вместе с насосом на грузовой машине, виднелась за ближним бугром.
— Ну, слушай… Ну, куда же тебя несет! — раздался веселый девичий голос. — Разве ты не видишь, что здесь огорожено красными флажками?
Две девушки сидели среди кустов обломанной черемухи возле скрученного жгута проводов; на коленях одной, скуластенькой и черноглазой, лежали круглые пяльцы с вышиванием — что-то очень пестрое. Сразу видно — бойкая, она насмешливо щурилась на молодого человека, держа иголку в загорелой руке.
— Что вы тут делаете?
— Сидим на косе, — ответила другая дивчина, широкоплечая и статная, как молодой дубок. — Косой у нас называются вот эти сплетенные жгутом провода, — пояснила она, искоса, но зорко оглядев парня, и, чтобы не проявить большего, чем полагается, внимания к прохожему и не уронить своей «амбиции», продолжала суховато: — Мы с Дуней выкапываем ямки и размещаем в них сейсмографы, которые регистрируют силу подземного толчка и передают на станцию. Там все в одну секунду записывается на ленту. Во-он автобус стоит, это и есть станция.
Руки у девушки хотя и красивые, но крупные, даже на вид жесткие — видно, привыкла к работе землекопа. Но чувствовалось и другое, что эта девушка из деревни Скворцы окончила, по крайней мере, семилетку.
— А ты не ходи, разинув рот, не то за тебя отвечать придется! — уже совсем строго сказала она Ахмадше, и густой румянец залил ее свежее лицо с крупным острым носом и большими серыми глазами.
— Почему же вы на такой ответственной работе занимаетесь вышиванием?
Девушка явно обиделась, но неожиданно обе разразились смехом.
— Ох, Ленка, я не могу! — сказала Дуня. — И кто его, хорошего, так разрисовал?
Ахмадша постоял, недоумевая, чем это он мог развеселить их, и, вызвав новый взрыв смеха, пошел дальше.
15Он переходил из двора во двор, разыскивая рабочих своей бригады. Все избы были заняты постояльцами; даже в каменных кладовушках, темных и сырых, ютились строители, буровики, разведчики сейсмической партии. Деревушку просто распирало от набившегося в нее народа.
Вскоре Ахмадша узнал: не то что столовой или ларька, а даже бани здесь нет. Все втридорога, по усмотрению хозяев, сдающих углы рабочим: и возможность попариться, и бутылка молока, и пучок редиски, и свежий калачик. А продснаб привозит только консервы да раз в неделю печеный хлеб, зачастую уже совсем черствый.
Что говорить, разведчики и строители привыкли мотаться по белу свету, как цыгане, но все-таки начальство могло бы позаботиться! Даже буровые вышки научились перетаскивать, а разве трудно сделать передвижные вагончики для жилья? Так люди мучаются! Многодетные особенно. Видно, Джабар Самедов сюда и не заглядывает!
Занятый этими мыслями, Ахмадша вошел еще в один двор и невольно замедлил: босая девушка в короткой юбке и голубой майке, поставив на ветхое крыльцо тазик, мыла голову. Ничего не видя из-за мыльной пены, она разводила мокрыми руками — искала кувшин, стоявший рядом, где когда-то были незатейливые деревенские перильца.
Сам не зная, как это получилось, Ахмадша молча взял кувшин и стал поливать на голову незнакомки, ничуть не удивленной неожиданной помощью: судя по голосам, звеневшим в избе, за окошками, заставленными тучными геранями, здесь было женское общежитие.
Он медленно сливал чистую воду и уже с любопытством следил за тем, как из-под белизны пенного облачка засверкали круто свернутые золотые кольца волос, как проворные руки раздирали, потирали, причесывали, отжимали их гибкими пальцами. Но вот сквозь путаницу мокрых кудрей светло глянули веселые золотисто-карие глаза и изумленно округлились, потемнев от черных зрачков, широко разлившихся в янтарно-прозрачной их глубине. Однако изумление не замедлило смениться досадой, а затем пылким гневом:
— Откуда вы взялись? Вы не из сумасшедшего ли дома сбежали? Кто вам позволил… тут распоряжаться?
Ахмадша смущенно молчал. Чем он мог объяснить рассерженной девушке то, что взялся прислуживать ей в такой момент, когда и знакомый мужчина постеснялся бы подойти? И вдруг он узнал ее…
— Я Низамов, инженер из Светлогорска… — сказал он, боясь, что его прогонят. — Буду работать мастером в буровой бригаде.
— Какое мне дело до того, кем вы будете? Инженер, в бригаде… Подумаешь! Разве это дает вам право везде соваться?
— Я не знал, как вы… что вы рассердитесь!
— Тем хуже для вас, — уже спокойнее сказала Надя, потянув к себе полотенце, висевшее на гвозде возле низкой дверной притолоки.
Полотенце зацепилось, девушка потянула сильнее, и снова Ахмадша помог ей.
— Хорош, нечего сказать! — Она посмотрела на следы его пальцев. — Явился незваный, непрошеный, да еще весь в земле…
— Я с дороги, пропылился, а кувшин был мокрый, — кротко оправдывался Ахмадша, не двигаясь с места.
Она прижала к лицу чистый край полотенца, взгляд ее смягчился усмешкой:
— Вы так выглядите, будто вас отхлестали грязной тряпкой.
У Ахмадши отлегло на сердце:
— Это, наверно, потому, что я под дождь попал.
— Надо было привести себя в порядок, а потом набиваться на знакомства, — сказала она почти примирение; ей тоже показалось, что она встречала где-то этого чудаковатого парня.
— Но ведь мы знакомы, и давным-давно, — поспешил напомнить обрадованный Ахмадша. — Вы Надя Дронова…
— Да. А вы?.. Ахмадша Низамов? Андрюша!.. Так мы вас звали, когда были маленькие! — снова отстраняя его, погасила она нечаянно прорвавшуюся ласку во взгляде и голосе, вспомнив кстати слова Юлии о татарском иге. — Я тоже только что из Светлогорска. Попутчица пригласила сюда — умыться, прежде чем ехать на комбинат. Сейчас я отомщу вам. Тогда вы поймете, как мне неловко…
Легко ступая босыми ногами, Надя взбежала на крылечко и вскоре вернулась с полным кувшином воды.
— Берите мыло!
Ахмадша, не поняв приказа, стоял, опустив руки, и не отводил взгляда от лица девушки, со слегка покрасневшими после умывания веками. Тонкие ее волосы, быстро просыхая и свертываясь в крупные пушистые завитки, светло блестели.
— Ну что вы так воззрились? Я хочу помочь вам умыться.
— Можно ли! — почти испугался он.
— Зато будем квиты! Когда мы раньше играли вместе, вы были тихим, серьезным мальчиком, но мне удавалось командовать вами. А теперь не слушаетесь? — Надя окатила водой его покорно склоненную голову и засмеялась, глядя, как стекают на землю сразу почерневшие струйки. — Я приехала тоже вся в пыли.
Герани на окошке тем временем словно ожили: кивали красными шапочками, между плотными, замшево-теплыми их листьями светились чьи-то глаза. Надя, озоруя, подмигнула любопытным девчатам, посмотрела на Ахмадшу, успевшего вытереться ее полотенцем, и притихла: совсем другой человек стоял перед нею, хотя многое напоминало Андрюшу из их трудной, но незабываемой юности. Вместе переживали войну, нянчили его сестренку, крошку Хаят, работали на колхозных огородах, собирали колоски в полях, самоотверженно рылись во всяком хламе в поисках утильсырья. Однажды Надя упала, разорвала железякой совсем новое пальтишко и очень плакала то ли от испуга, то ли от ушиба, да и обновку было жалко, а Андрюша-Ахмадша заботливо отряхивал ее и говорил:
— Что же ты плачешь? Представь себе, на заводе из этой болванки сделают пулемет. Значит, ты сейчас стреляешь по фашистам! — Она засмеялась сквозь слезы.
Потом строился город в степи, а они, подростки, часто встречались на субботниках и воскресниках. У Андрюши смешно ломался голос, плечи и руки налились силой, но он отчего-то стал еще сдержаннее, застенчивее. А сейчас его светло-серые глаза смотрят так, что у нее сердце вдруг заколотилось. Как он, однако, переменился!
