Нина Карцин - Беспокойные сердца
— Дмитрий Алексеевич, письмо из института? Плохие новости? — спросила Марина, заметив растерянное и недоуменное выражение на лице Виноградова.
— Почему плохие? Просто напоминают, что мы все-таки работаем в институте и не следует о нем забывать. Пора возвращаться.
— Уже? — у Марины испуганно взметнулись ресницы.
— Хорошенькое «уже», — сухо усмехнулся он. — Не могут же нам без конца давать отсрочку. Да, собственно, теперь уже незачем. Мы свое дело сделали.
Марина поспешно отошла к Татьяне Ивановне Шелестовой, прежде чем он успел что-либо добавить. Ее душили слезы гнева, казалось, что почва уходит из-под ног.
— Марина Сергеевна, что с вами? — встревожилась Шелестова.
С трудом владея собой, чтобы говорить спокойно, Марина сказала ей о полученном письме. К ее удивлению, Татьяна Ивановна приняла сообщение так, словно давно его ожидала.
— Действуют-таки, — пробормотала она и похлопала Марину по руке. — Ничего, все будет в порядке.
Заседание технического совета началось сравнительно спокойно. Савельев высказал мнение, что пришла пора сказать определенно, имеют ли перспективу новые методы выплавки сталей, и после краткого вступления предложил Виноградову сообщить о результатах проделанной работы.
Виноградов волновался — Марина угадывала это по его побледневшему лицу, по немного нервным движениям пальцев, перебиравших бумаги. Но, когда он заговорил, голос его был ясным и твердым.
Слушая его, Марина по привычке обводила взглядом лица присутствующих, и ее поразило плохо скрытое оживление и торжество, которое сквозило в деланно-равнодушной мине Рассветова. Сколько бы он ни притворялся незаинтересованным, но нет-нет да и мелькало выражение, делавшее его похожим на кошку, готовую выпустить когти. Марина забеспокоилась.
Но до поры, до времени все шло гладко. Доклад Виноградова произвел хорошее впечатление на членов технического совета, особенно поразили их результаты последних опытных плавок. Когда же Виноградов сказал, что при надлежащей отработке технологии можно будет совсем устранить флокены, в кабинете произошло легкое движение и пронесся шепот: утверждение показалось слишком смелым.
Первым откликнулся Рассветов.
— Мы не можем серьезно говорить о внедрении опытов в производство, пока цех несет груз имеющихся трудностей. У большинства мастеров невысокий теоретический уровень, производственный план выполняется цехом с трудом, технологическая дисциплина слаба…
— Разрешите один вопрос, — перебила Татьяна Ивановна. — Скажите, вам давали на отзыв докладную с предложением о новой организации труда в мартеновском цехе?
— Какое отношение имеет она к сегодняшнему вопросу? — не сдержал раздражения Рассветов. Когда говорила Татьяна Ивановна, он испытывал такое же ощущение, как если бы по стеклу царапали гвоздем.
— Самое прямое, — ответила Шелестова безмятежно. — Если бы предложение удостоилось более серьезного рассмотрения, половина возражений против новой технологии отпала бы.
— Не вижу смысла спорить. И вообще не вижу смысла в нашем сегодняшнем обсуждении. Видимо. Григорий Михайлович не успел еще проинформировать вас, что пришло указание вообще прекратить всякие опыты по номерным сталям, как вредно отражающиеся на их качестве, — небрежно бросил Рассветов свой главный козырь.
Марина чуть не ахнула вслух. Так вот что все это означало! Она взглянула на невозмутимое лицо Виноградова и только по легкому дрожанию век угадала, чего стоит ему эта невозмутимость, заметила гримасу неудовольствия, пробежавшую по лицу Савельева, растерянность у некоторых членов технического совета и устремила глаза на Татьяну Ивановну, словно спрашивая у нее совета и поддержки. Она чуть заметно ободряюще кивнула, и Марина, неожиданно для себя попросила слова. Недоумение, даже легкий испуг мелькнули на лице Виноградова, но Марина сделала вид, будто не заметила ничего. Что, в самом деле, все молчат? Надо же называть вещи своими именами! И, не спуская с Рассветова гневного решительного взгляда, она начала чуть дрожащим голосом, который вскоре окреп.
— Надо полагать, письмо это представляется Виталию Павловичу окончательным ударом по новой технологии. Почему именно Виталию Павловичу? Да потому, что не было на заводе человека, который столько бы ставил палок в колеса исследователям. И пора уже сказать об этом прямо. Любая мелочь, любой производственный или хозяйственный вопрос вырастал в огромный камень преткновения. Дело доходило до того, что приходилось вмешиваться парткому завода. Виталий Павлович не остановился и перед тем, чтобы бросить нам, научным работникам, обвинение в подтасовке фактов, нам приходилось переделывать испытания по два и по три раза. Так что можете не сомневаться, товарищи, в результатах, они проверены вдоль и поперек.
Легкий смешок пронесся по собранию. Марина передохнула и продолжала.
— Мы сделали свое дело — сделали, что смогли. Но смотрите, товарищи, не примите слишком поспешного решения. Не только наша судьба, судьба исследователей, сейчас решается. Решается большее — будет ли дана дорога техническому прогрессу у вас на заводе…
Задохнувшись, она села, хотя могла бы говорить еще и еще.
Рассветов даже не дал себе труда подняться, отвечая Марине. Откинувшись в кресле, он посмотрел на свои руки, лежащие на зеленом сукне, и спокойно сказал:
— Уважаемой Марине Сергеевне угодно несколько искажать факты, но мы отнесем это за счет полемического задора и молодости. Прежде всего, мне хотелось бы напомнить, что существует, все-таки, разница между научным исследованием и производственной технологией. И необходима еще очень и очень большая проверка, прежде чем решаться внедрять в производство тот или иной процесс. Я очень рад, что ученые подкрепили свою теорию практическими опытами, получили веские доказательства в виде положительных результатов. Но что до немедленного внедрения в производство — здесь я должен протестовать. Я обязан думать не только о служении науке, но и о заводе. Специфика производства не позволяет нам сейчас пускаться на авантюры. И вряд ли можно считать мои действия столь злокозненными, как здесь пытаются утверждать.
Все молчали. После запальчивого выступления Марины спокойные, трезвые слова Рассветова произвели сильное впечатление. Одна Татьяна Ивановна заметила не без ударения:
— Специфику производства нередко делают тем обухом, с помощью которого сокрушают хорошие начинания.
Ее слова вызвали в Рассветове глухое раздражение. Он знал, на что она сейчас намекает. Ну да, он предпочитает осторожность, особенно, когда это совпадает с его интересами… Хотелось властным окриком положить конец всей комедии, но пришлось взять себя в руки. Спокойным, тягучим тоном ответил:
— Татьяна Ивановна, не всегда же можно следовать только своим желаниям. Интересы государства требуют от нас сейчас выполнения плана по номерным, а не срыва его. А последнее неизбежно, если мы начнем ломку существующей технологии сейчас же. Поверьте, я и сам хотел бы найти в методе Виноградова панацею от наших бед, но… — и он развел руками с видом полной покорности обстоятельствам.
— Ну, а так, значит, вы считаете работу Виноградова и Костровой, заслуживающей внимания? — задала, казалось бы, наивный вопрос Шелестова.
— Разумеется, — оказал Рассветов, считая, что ничем себя не компрометирует теперь.
Заговорил директор.
— Виталий Павлович несколько опередил меня, сказав о полученном письме. Ну, коль скоро вам это уже стало известно, я поясню. Действительно, получено письмо из министерства. Рассмотрев предварительные итоги опытной работы, оно считает пока нецелесообразным внедрять новый метод в производство. Высказываются соображения, что легирование этих марок стали в ковше приведет к неоднородности структуры, к загрязнению стали неметаллическими включениями. Основания для таких опасений есть, поскольку этой стороны вопроса пока не касались. Приходится сожалеть, что научные работники уже уезжают. Нам остается одно: продолжать работу собственными силами. Я предварительно посоветовался с Аркадием Львовичем. Он считает, что это нам вполне по силам. А Виталия Павловича попросим возглавить это дело; ведь номерные стали находятся под его непосредственным контролем. Будем искать пути устранения тех недостатков, которые перечислены в письме министерства. Ваше мнение, товарищи? Дмитрий Алексеевич, вы не возражаете?
Виноградов кивнул. Как ни горько было Марине слышать об отъезде, она еле подавила улыбку при виде несколько ошеломленного выражения на полном, красивом лице Рассветова.
Глава XVIII
Накануне отъезда с «Волгостали» у Марины весь день было угнетенное настроение. Оказывалось все, что терзало ее за последние дни: сознание напрасно затраченного времени, утомление, возмущение позицией Виноградова, его нежелание бороться с препятствиями, возникшими на заводе, грусть от предстоящей разлуки с Олесем.
