Николай Балаев - Ураган «Homo Sapiens»
Михаил остановился у сети, глянул на размер ячеи, на глаз прикинул длину. Да, все в порядке.
— Тут гольцы и попадают, — сказал Глебов. — А вторая в реке. Там ряпушка и пыжьяны.
— Третью что ж не выставили? — спросил Михаил.
— Так нас двое.
— Как — двое? — Михаил повернулся, глянул в конец косы.
— А-а, — понял Глебов. — Так это не наш, из другой компании. В устье они стоят, с того берега. Во-он вездеход, ГАЗ-71. Этот товарищ приходил, успехами интересовался. Сказал: не рыбачить, а отдохнуть приехали, вчетвером, с «Западного».
— Отдыхать за сотню километров, когда свои угодья рядом?
— Мне тоже показалось странным, — согласился Глебов. — Но говорить не стал, а подумал: перекусим и навестим по ночному холодку, на всякий случай. По той же — хм! — классической формуле. Из ружей они палили на протоке: утку морянку, видно, гоняли. Самцы-то сейчас в стаях.
Протока! Михаил сразу ощутил тревогу. Она отделялась от реки километрах в пяти выше, петляла среди тундровых озер и вливалась опять в реку почти у самого устья. Мелководная, с частыми плесами, она хорошо прогревалась, изобиловала кормами, и в ее чистейших водах жировала и быстро росла рыбья молодь. Каждый рыбак поселка свято помнил: ловить в протоке — что рубить сук, на котором держится его же рыбацкое счастье.
— Теперь к столу, на ушицу, — сказал Глебов.
— Пожалуй, на ушицу позже, — отрицательно качнул головой Михаил. — Гена, заводи.
Человек, бывший у костра, прошел уже две трети расстояния от избушки до своих. Если только они там гоняли уток — это полбеды. А если…
— Хорошо! — решительно сказал Глебов. — Но одних не пущу, там народ с оружием. Леня, снимай уху, прячь в кукуль, пусть преет. А мы с инспекцией.
Человек на косе сразу услышал вездеход. Он оглянулся несколько раз, ускорил шаг, затем побежал, размахивая руками и, видно, крича что-то на тот берег. И как только он побежал, Михаил сразу узнал — Сучков!
С противоположного берега плюхнули на воду резиновую лодку, и один человек погнал ее поперек реки. Сучков остановился напротив, сложил руки рупором и что-то крикнул. Затем, подняв тучи брызг, прыгнул навстречу лодке, перевалился через борт. Лодка пошла обратно, а на том берегу засуетились двое. Один полез в кабину вездехода, а второй забегал вокруг, кидая в кузов рюкзаки, полушубки, мешки. Сучков с напарником выскочили на берег, схватили лодку, кинули на крышу вездехода и перемахнули веревкой.
Михаил направил свой вездеход в воду. Глебов с Леней выбрались на крылья, отцепили с бортов лопаты и стали подгребать: никудышно плавает ГАЗ-47.
— Ребята, подождите, чего вы? — ласково окликнул Глебов. — Мы тут посоветоваться с вами хотели!
Не купишь их, Глебов, не старайся. Там зверь хитрый, наверняка узнал меня, еще когда мы только подъехали. Смотри, и номера на вездеходе нет. Замазали, что ли? Могли. Ах ты, Сучков, опять уйдешь! На нашей коробке и тягаться с семьдесят первым нечего, скорость в два раза меньше… Чуть бы настороже подъехать к костру… Да, хлопнули ушами… А с чего мне быть ежесекундно настороже. Так черт знает куда утянет. Это нарушитель всегда помнит вину и заряжен на противодействие… Все, удрали…
Вездеход Сучкова окутал корму синим дымом, рванул прямо с места на третьей и через минуту исчез за увалом. Да, неплохая машина. Так у нас и ведется: у браконьера всегда техника классом выше. А то и вид другой. Платформы на подушке наверняка вначале появятся у браконьеров.
— Прямо «Летучий голландец», — Глебов бросил лопату и вытер с лица пот. — А чего они, собственно, бежали?
— Личный друг у меня там, — сказал Михаил. — Должник.
Второй раз уходит Сучков прямо из рук. Смотри-ка, парень с азартом в крови, деятельный. Зло всегда деятельно. И, значит, часто на виду. Гм, утешение… Что ж, подождем следующей встречи, тоже вроде не сидим на месте. И не будем отчаиваться.
— Да, дружок, — повторил Михаил. — И если из-за долга убежал, то полбеды. Но может быть и еще причина. Смотрите кругом.
Он пошел к стоянке.
Костер горел. И Михаил сразу увидел вторую причину бегства. Рядом с огнем, выплеснутая на песок, парила вареная рыба, двухгодовалая молодь, перемешанная с картофелем, морковью и луком. Вот она, рыба с протоки, вот чего я боялся.
— Ну мерзавцы! — сказал под обрывчиком Глебов. — Глянь иди, инспектор.
Михаил пошел, заранее догадываясь, что увидит. В песчаной нише стояли два ящика из-под макарон, вместимостью килограммов по тридцать. Один доверху наполнен молодью хариуса, чира, пыжьяна, второй закрыт крышкой. На ней пустая бутылка из-под рома. Михаил взял бутылку, другой рукой скинул крышку. Конечно, то же…
— Ах, подонки! — Хоть и ждал этого, но в глазах потемнело. Михаил с размаху хватил бутылкой по береговому обрыву. Посуда звякнула о камень, брызнули осколки.
— Ну-ну! — Глебов крякнул: — Туды-тт… Давай чуть спокойней, эмоции нам сейчас только навредят. — Он поднял руку, нащупал что-то на щеке, дернул. В пальцах остался тонкий осколок темного стекла, по щеке потекла к подбородку кровь.
Мир в глазах Михаила как-то скособочился, перевернулся. Он закрыл глаза и несколько раз сильно втянул воздух. Да, эмоции сейчас ни к чему. Работать надо внимательней, ничего не упустить. Он открыл глаза. Все в мире стало на свои места. Только и небо и земля сиротливо съежились, пожухли их краски, и голос могучего я веселого северного ветра зазвучал испуганно и сиротливо. Ограбленный мир… Не весь, конечно, кусочек. Но в том-то и дело, что каждый кусочек — плоть целого. Сколько можно щипать, кусать и резать ее, планету Земля? В чем она провинилась перед нами?! Ежится, прячется… Это надо подумать: Земля стала бояться человека!
— Ну на кой леший такая тюлька? — вздохнул Леня. — Подонки.
От его тихого и горького голоса Михаил очнулся, увидел жесткое лицо пожилого инженера, ручеек крови на щеке и осколок стекла в пальцах.
— Прости, Семеныч, — сказал он.
— Чего там, — сказал Глебов. — Пакет есть?
— В машине, в рюкзаке.
— Сейчас, — Леня мигом выдернул рюкзак, отыскал перевязочный пакет, разорвал бумагу.
— Давай руку, — сказал Глебов.
Михаил удивленно глянул на него, на капли крови, подсохшие вдоль скулы, потом на свои руки. В сжатой правой торчало горлышко бутылки, и на песок по стеклу текла струйка крови.
— Эмоции, брат, эмоции, — Глебов разжал пальцы на руке Михаила, забрал стекло и начал бинтовать ладонь. — Пока мы переживаем да уговариваем, да за сердце хватаемся, подонки дело делают…
В стороне, на протоке, суматошно закричали чайки, долетел Генкин голос: «Идите сюда!»
Они пошли и увидели берег, где сбежавшие притенили невод. На берегу громоздилась куча водорослей, густо нашпигованная крохотным, в три-четыре сантиметра, мальком. Михаил посмотрел на Глебова, Леню и Генку, и они растерянно отвернулись, словно это их застали на месте преступления. А чайки улетели вдоль протоки и начали кричать там. Люди, не обменявшись ни словом, пошли на зов птиц и обнаружили еще три места, где выводился невод…
— Я ж знаю великую цену человеку, пришлось стрелять в войну, — сказал Глебов, когда они вернулись к избушке. — Но поставь мне сейчас этих — боюсь, нажал бы…
— Ггых! Ггых! — Михаил хотел остановить его, но не смог. Спазма перехватила горло, мелко тряслись руки, понемногу дрожь передалась всему телу. Вдруг стало нестерпимо холодно, и он, вздрагивая, склонился к огню, быстро возрожденному Леней. Тогда Глебов достал бутылку водки, налил в стакан и молча протянул Михаилу. Тот, постукивая зубами, поймал граненый край и выцедил жидкость.
— Сядь, — Глебов нажал на плечи, опустил Михаила на край рыбацкого тулупа, остальным прикрыл плечи. Минут через десять тряска кончилась; огонь и водка сделали свое дело. Михаил расслабился, стало тепло, потом жарко. Он чуть отодвинулся от огня и услышал тихий голос Глебова:
— …их угрызения совести и всяческие там колебания — хорошо сие или плохо в масштабе общества — не мучат. Ими одно правит: мысли о собственном благополучии. Причем способы его достижения неважны, ибо, в отличие ну, хотя бы и от нас книжек они не читают, политинформации не слушают, пьесы не смотрят. Угрызениями совести, рожденными интеллектом, обогащенным мировыми достижениями в области идеологии и культуры, мозг их, стало быть, не загружен. Ими правят примитивно ясные, еще дочеловеческие инстинкты. Звериные, но с существенной оговоркой: нет в этой коробочке, — Глебов стукнул себя согнутым пальцем в лоб, — ограничителя на количество добытого. За последнее время спиливает природа в сознании какой-то крючочек. А какой и зачем — она одна знает. И пилит-то почти при полном нашем равнодушии, при незначительном противодействии. Нацеливает человека на самого себя, как скорпиона… Себе, себе, больше, больше, — до захлеба. Горький это одним словом выразил — мещанство. И, по мне, оно — враг номер один людской цивилизации. Было, есть и будет.
