Владимир Рублев - Семья
Встали, пошли по темному берегу реки. Пройдя немного, Аркадий стал прощаться. Тамара удивилась: он всегда провожал ее до самого дому.
— Ну, пройдем еще немного... — предложила она.
— Нет, Тамара... Мне сегодня надо пораньше на шахту — к концу смены.
Она недовольно сказала, что он начинает за работой забывать о ней, своей Томке, и что, когда они совсем, совсем поженятся, она не даст ему мучать себя разными делами на шахте, как отец всю жизнь мать мучает. То собрание, то деловая встреча, то разнарядка, то еще бог знает что... И, конечно, с таким мужем не только в театр, а и в гости не выберешься.
И опять у Аркадия было такое чувство, словно перед ним не Тамара, которую он, кажется, хорошо знал, а совсем незнакомый, чужой человек. Зачем же тогда он, Аркадий здесь?
Он заторопился.
— Прощай...
— Почему п р о щ а й?
— Извини, Тамара... До встречи.
На сердце Аркадия было тревожно. Что с Тамарой, или она и раньше была такой, но только он не замечал этого?
26
В густой темноте у ног сонно плещется невидимая река. Геннадий и Нина, робкие, смущенные, сидят на борту лодки и молчат. Вокруг такая тишина, что кажется слышным биение собственного сердца. Ночной воздух — сплошное ласковое тепло, но им холодно, они вздрагивают и слова произносят так, словно побыли полдня в холодном погребе.
— Нина, поедем на лодке? — предлагает, наконец, Геннадий.
— Поедем...
Зашуршал песок, лодка качнулась и поплыла.
— А ты смелый, — рассмеялась Нина, когда лодка медленно выплыла на середину реки и, остановившись, закачалась на волнах.
— А что мне было делать? Если я не подойду к тебе, мы опять, как тогда в кино, встретимся и разойдемся. А я так не хочу.
— Ты подошел — я испугалась, думаю, он сейчас что-нибудь такое скажет, что мне будет стыдно перед девчатами.
— А сейчас тоже страшно?
— Нет, сейчас хорошо. А я знала, что мы встретимся.
— Нина...
— Знаешь, Геннадий, давай подъедем к берегу, а то нас унесет куда-нибудь.
Геннадий, вздохнув, взялся за весло. Через несколько минут лодка ткнулась носом в песок, Геннадий с Ниной вскочили и, смеясь, затащили ее до половины на берег.
— А теперь куда? — спросил Геннадий, взяв Нину за руку.
— Домой.
И они пошли вдоль берега, вблизи самой воды, в сторону, противоположную дому... Потом сели, о чем-то говорили, потом опять встали и пошли.
Рассвет застал их за поселком. С каждой минутой все ясней вырисовывались знакомые очертания реки, домов, копра.
— Гена, а домой? — вдруг опомнилась Нина. — Ой, как нехорошо перед папой...
— А ты ему расскажи... Он все поймет...
— А что... поймет? — смутилась Нина и посмотрела на Геннадия таким открытым счастливым взглядом, что у него замерло сердце.
— Нина...
— Не надо, не надо... Гена.
...Спать в эту ночь пришлось не более двух часов. Но Геннадий словно заново родился. Хотелось сделать что-то большое, необыкновенное.
В «нарядной» было оживленно. Все уже знали, что сегодня должны обсуждать график цикличности. Из общего шума выделялись отдельные голоса.
— Не справимся мы с графиком... Едва-едва из прорыва вылезли, надо бы передышку дать.
— Всей шахтой переходить на цикличную работу, конечно, нельзя... А один-два участка перевести на такой график можно...
— Это верно... А если для формы составлять график, то и на этих участках ничего не получится.
Геннадий разыскал Аркадия, который задумчиво сидел в углу.
— Ты чего такой хмурый? Что-нибудь случилось?
— Да нет, ничего... Голова болит... Поздно вчера из шахты вышел...
— А я... — Геннадий хотел рассказать о Нине, но, приглядевшись, увидел на лице Аркадия такое кислое выражение, что невольно замолчал.
Вошли Клубенцов, Шалин и Тачинский. Шум утих.
— Ну вот, товарищи... О чем будет разговор, вам известно. Известно не хуже моего, что такое цикличная работа, что она дает и к чему обязывает, — начальник шахты говорил тихо, спокойно. — На своих участках вы обсуждали график цикличности, решили, подойдет он вам или нет... Теперь давайте здесь обсудим, какие лавы мы будем цикловать, кому мы доверим быть пионерами этого дела. Помните, что это очень трудная работа... Спустя рукава за нее лучше и не браться.
Клубенцов сел. Все ждали доклада, и поэтому, удивленные неожиданной формой выступления начальника шахты молчали.
Затем встало сразу несколько человек.
— Подождите, подождите, — остановил их Тачинский. — Надо поочередно... Вот ты, Клемпарский, говори.
Клемпарский — крутоплечий, крепко сложенный мужчина средних лет. Лицо у него полное, румяное, даже не поверишь, что он уже более десяти лет работает врубмашинистом.
— Я так соображаю, — загудел он, прокашливаясь. — На нашем участке все данные, чтоб внедрить цикличный график, есть... Народ у нас с огоньком, трудностей, которые будут попервоначалу, мы не боимся.
— А на других участках что — хуже люди? — спросил кто-то из угла. Этот возглас словно послужил сигналом для всеобщего разговора.
Тачинский поднял руку.
— Тише! Продолжайте... — кивнул он Клемпарскому, когда шум утих, но тот смущенно переступил с ноги на ногу.
— Ну вот, все у меня.
Потом выступили многие, и все желали, чтобы цикличность испытывалась у них на участке... Только рабочие участка, которым руководил Геннадий, молчали, с хитрецой поглядывая на своего начальника.
Наконец, поднялся Геннадий.
— Наш участок справедливо считается трудным. Все знают, что на участке неважные горно-геологические условия, например, слабая, обрушивающаяся кровля. Быстрое прохождение горных выработок требует усиленного крепления. В почве встречаются валуны, поэтому чаще, чем на других участках, машинистам приходится менять зубки цепи бара... Потом обилие воды из соседних пластов, — Геннадий обвел взглядом присутствующих. — Кажется, кому-кому, а нам-то надо бы молчать и не проситься работать по цикличному графику. Но наша лава — комбайновая! Как это упускать из виду, когда цикличность и комбайн — это родные брат и сестра! Горняки участка разрешили мне от их имени заверить вас, что с работой по цикличному графику мы с честью справимся.
Сначала начали аплодировать рабочие его участка, затем — почти все присутствующие.'
— Значит, решили, что переходит на цикличный график работы участок Комлева? Одобряю... Я и сам метил этот участок в кандидаты... Ну, а теперь обсудим, как мы будем помогать ему...
И опять горячо заговорили горняки. Крепко досталось Зыкину и машинистам электровозов. Не оставили в стороне и главного механика Лихарева, когда разговор пошел о ремонтно-подготовительных работах. Тачинский с удивлением поглядывал на выступающих: он не ожидал, что обсуждение графика цикличности вызовет острую полемику, выльется в деловой разговор о работе участков шахты.
Были и такие рабочие, которые сомневались в необходимости графика.
— Вы говорите, что при цикличной работе будет две добычные смены, а одна подготовительная, — заявил Геннадию пожилой горняк Птушко, человек осторожный и расчетливый. — Но я одно не могу понять. Ведь в две смены никак больше угля не добудешь, чем в три... А вы говорите — подъем угледобычи.
— Но это же простая арифметика... Сколько простаивает у нас комбайн, когда ему готовят рабочее место или когда он неисправен?
— Ну... в день часа три-четыре...
— А если комбайн или врубовка стоит, не работает, вы тоже не работаете?
— Ну да... конечно, — охотно согласился Птушко.
— А когда переносят транспортер, вы тоже стоите?
— Стоим...
— Во время бурения — стоите?
— Ну да...
— Значит в три смены простоев набегает до 10—12 часов... А если переноску транспортера, подготовку рабочего места комбайну, бурение и другие мелкие работы объединить в одну смену, это займет восемь часов, не так ли?
— Пожалуй, так... — Птушко, нахмурив брови, с минуту подумал, а затем обрадованно сказал: — А и верно ведь... Смотри-ка ты, хорошо придумано... Где это придумали, у нас на шахте?
— Нет, это в Донбассе... — и Геннадий рассказал заинтересовавшемуся рабочему о рождении цикличной работы на донбассовских шахтах... После этого случая Птушко не только сам всегда горой стоял за цикличную работу, но Геннадию довелось даже услышать, как он агитировал за нее других.
...Поздно вечером, возвращаясь домой, Геннадий вдруг вспомнил, что не договорился, где встретится с Ниной. При приближении к дому Шалина сердце тревожно забилось: встретит ли он ее? Но опасения были напрасны: Нина сидела на скамейке у дома. Увидев Геннадия, она порывисто вскочила и подбежала к нему.
27
Петр Григорьевич был явно недоволен: его перевели из машинистов комбайна преподавателем в школу врубмашинистов.
— Это временное явление, — заверил Комлева главный инженер. — Пришлют нам из треста опытных преподавателей, и мы вас с радостью отправим обратно на участок.
