Гунар Цирулис - Якорь в сердце
— Именно это я и хотел узнать. Что с таким парнем происходит дальше?
— Он может стать старшим воспитанником. Совет старших решает все важнейшие вопросы нашей жизни.
— А дальше? Если он по-прежнему продолжает хорошо себя вести?
— Тогда можем ему разрешить жить дома и перейти в обычную школу.
— Такие случаи были?
Директор помрачнел:
— У нас был серьезный разговор с шестью ребятами. Заслужили они это право даже с лихвой. И тем не менее пока мы оставили их тут. Несчастье в том, что этим парням просто некуда податься. Один — отец с матерью у него лишены родительских прав — сам отказался, хочет у нас кончить восьмой класс, остальных тоже не очень тянет домой, где отец пьяница, где мать — женщина легкого поведения. В школе они сыты, одеты, спят на мягкой постели. В первых письмах почти все пишут об этом с восторгом. Со временем это становится привычкой, и иного скитальца, глядишь, уже не манит к свободной бродячей жизни. Эти шестеро имеют разрешение ходить в город, думаю, что в глубине души они рады, что им не нужно покидать школу.
— Другие также привязаны к коллективу?
— Большинство, пожалуй, да… Вон видите того маленького пацана, который помогает учителю физики прилаживать фильтр? Ну, того, с красной нашивкой на рукаве?.. В первую неделю почти все пробуют удрать. Не велико искусство, забор тут низкий, точно в образцовом детсадике. А Берт был на редкость упорным парнишкой. Казалось, удрать для него — вопрос самолюбия. Из-за этого ведь его и прислали сюда — убегал из дому, три раза из интерната, удрал даже из секретариата Министерства просвещения, где его стерегли две учительницы. Не обходилось и без мелких краж — чем-то питаться ведь надо. Однажды утром развел костер и чуть было не спалил пустую дачу на берегу Огре. Но не об этом речь. У мальчика ясная голова, он впитывает в себя знания, как иссохшая земля влагу, увлекается настольным теннисом, лучший трубач нашего оркестра. Два раза Берт удирал и отсюда, но потом успокоился: сообразил, что так он вовек не попадет в сборную школы по настольному теннису, хотя запросто мог бы дать другим десять очков вперед. Теперь, сами видите, Берт добровольный страж порядка. В марте решили дать ему отпуск. Парень надел форму и гордо поехал домой. Но в положенный срок не вернулся. Я прождал еще день, не хотелось верить, что он обманул наше доверие. Но в конце концов не осталось ничего другого, как поехать за ним на машине в Нитауре. Дом был заперт. Соседка рассказала, что парень гостил у матери, но вот уже несколько дней как его не видно. Мы повернули обратно в Ригу и как раз на полпути догнали нашего Берта, шагающего по обочине дороги. Выяснилось, что он уже третий день топает в школу пешком — мать отняла деньги на билет и пропила… Ну скажите сами: имеем мы право отпускать таких ребят? Выписать из школы как исправившихся значило бы снова толкнуть их в беду.
Послышался звонок, и в следующий миг во всех окнах показались любопытные лица мальчишек.
— Идите сюда, идите! — добродушно пригласил директор. — Посмотрите, что Марцинкевич сделал с солнцем, — и он с нежностью потрепал черные, как антрацит, кудри смуглого Микуса. — Наш парень со дня открытия школы, а кто мог подумать, что у него такие галактические шутки на уме.
Кругом зазвучал смех, и чувствовалось, что это не только дань вежливости доброжелательному начальнику, а проявление царящей здесь сердечной дружбы. Именно сердечность лучше всего характеризовала отношения между учениками и учителями. Ребята чувствовали себя не заблудшими овцами, как в прежней школе, общепризнанными козлами отпущения и объектами педагогических экспериментов, а равными среди равных. В руководимой Эглитисом школе все равны, а занесенные в личное дело проступки остаются за оградой, каждому дана возможность начать с нуля, доказать, чего он стоит. Это и есть то великое преимущество, которое создает предпосылки для успешного воспитания.
Есть в спецшколе и много других преимуществ. У учителей больше оклад, и поэтому директору не приходится жаловаться на нехватку опытных педагогов, в классах всего десять — пятнадцать учеников, следовательно, больше возможностей для индивидуального подхода. После уроков к группе ребят из двенадцати человек прикреплены два воспитателя, и это тоже в значительной степени облегчает борьбу с недисциплинированностью.
Не хочу создавать впечатление, будто работа воспитания в спецшколе — легкое дело, нет. В ребятах слишком глубоко пустило корни нежелание учиться, подчиняться порядку, слишком большие у них пробелы в знаниях. Случается, что в третьем классе рядом с девятилетним мальчишкой сидит долговязый парень тринадцати — пятнадцати лет, чей горький жизненный опыт во много раз обширней науки, преподнесенной школьными учебниками. Случаются рецидивы, которые вынуждают совет старших воспитанников принимать решение об исключении из коллектива безнадежного лодыря. Но, как правило, почти с каждым удается найти общий язык — настолько широк у педагога выбор средств влияния. А после учебы каждый может доказать свою добрую волю на практической работе, конструировать картинги, участвовать на них в городских соревнованиях и добиться при желании серьезных результатов. Те, у кого душа не лежит к технике, могут отличиться на сельскохозяйственных работах в совхозе, где размещен летний лагерь школы.
— Пока наша школа — единственное учебное заведение такого рода в республике, — рассказывает Эглитис. — И, на мой взгляд, эксперимент полностью себя оправдал. Жаль только, что у нас мало мест и мы можем принять только тех, кто довольно глубоко завяз в трясине безделья и бесчестья. Иначе у нас было бы куда больше успехов в борьбе с преступностью среди малолетних.
К этой мысли можно только присоединиться. Сейчас спецшкола получает большую дотацию от государства, потому что та сумма, которая в виде наказания высчитывается из зарплаты родителей, покрывает только крохотную часть бюджета. Но если изыщут средства и откроют еще несколько таких школ (в том числе женских), можно будет перевести в них большинство так называемых трудновоспитуемых, с которыми мучаются педагоги и комсомольцы, спасти иных от серьезной беды. И пусть за это в полной мере — и материально и морально — расплачиваются родители, которые не пожелали или не сумели создать для своих детей нормальные условия для развития.
До сих пор мы говорили только о самых младших правонарушителях, тех, кто еще не дотянул до восьмого класса. Проделки у этой части ребят, судя по картотеке Эглитиса, почти одинаковые: шатание по улицам, бродяжничество, мелкие кражи, хулиганство. Обычно все начинается с «подпирания стен» в парадных, коллективных сборищ на углах улиц. Однообразны также и причины, породившие все эти явления: плохие семейные условия, ярко выраженное однобокое увлечение спортом, техникой или чтением. Как всякая страсть, если она не облагорожена нравственным началом, эти тоже могут привести на порочный путь, особенно если нет кружка, коллектива, который направил бы парнишку, поддержал его.
Настало время разузнать, какие «героические» поступки совершают те, кто, будучи застигнут на месте преступления, нагло заявляет работникам милиции:
— Какого черта меня не воспитывали? Ведь я не виноват, что никто обо мне не заботится!
В каждой прокуратуре есть следователь, занимающийся только делами несовершеннолетних. В Кировском районе города Риги это М. Стуре. Она мне поведала о случае, который проливает свет на недостатки в работе с молодежью и как бы подсказывает, что нужно делать, чтобы устранить причины нежелательных явлений. Событийная сторона этого эпизода чрезвычайно проста. Надо отметить, что с точки зрения криминалистики расследование преступлений несовершеннолетних зачастую бывает неинтересным. Работникам милиции редко случается встретить тщательно продуманное злодеяние, вызванное многими мотивами. Обычно ход событий примитивен, точно так же, как и психология виновных. О возможных последствиях никто не думает, они действуют — а потом хоть потоп!
Давайте, однако, заглянем на вечер танцев в один из рижских Домов культуры. Для Айны это был первый бал в жизни. Правда, в «Войне и мире» Толстой изобразил впечатления молодой девушки гораздо более привлекательными — и тем не менее жаловаться было грех. Ее приглашали на каждый танец, иногда даже двое молодых людей сразу. Поэтому совсем не оставалось времени оглянуться, понаблюдать, что делается вокруг, подумать, а может, на этом вечере не хватает главного — естественного, непринужденного веселья. Разгоряченная после быстрого твиста, она кивнула подруге и вместе со Скайдрите пошла освежиться.
— Не понимаю, почему мать не хотела нас одних пускать на этот вечер. Здесь так… — Айна не успела до конца выразить свой восторг, так как в этот миг в коридоре появилась Марина. Неуверенный шаг, лихорадочные пятна на бледных щеках наводили на мысль, что девушка пьяна. Чрезмерно громкий голос подтвердил подозрения.
