С. Нариманов - Белый якорь

С. НАРИМАНОВ

БЕЛЫЙ ЯКОРЬ

САПОЖНЫЙ ГВОЗДЬ

I

Отступление

Давно на пристани южного портового города С. не было такого оживления…

Потные грузчики, уличные торговцы, сонные греки с четками, лодочники в своих вязаных костюмах и фесках, крики ломовиков, отдельные выкрики благовоспитанных дам и вылощенных молодых людей — все смешалось.

На палубе парохода «Грозный» с скучающим видом разгуливали матросы, регулируя посадку войск.

Публику на пароход пока не пускали.

Эвакуировалась армия отступающего за море неприятеля, под командой бывших офицеров; отступала в Константинополь… На пароход небрежно грузили военное имущество, и тут же несколько солдат бережно несли большие сундуки, кожаные чемоданы и портпледы господ офицеров.

Белая армия кончилась, кончилось последнее издыхание — «христолюбивого русского воинства».

Тут же около трапа стоял вылощенный генерал Хвалын-ский и, растягивая команду, кричал на солдат, поднимающихся по трапу.

— Не задерживай-сь! Не толпись!

Солдаты со злыми лицами, забыв всякое чинопочитание, «крыли» друг друга крепкими словами. На мостике «Грозного» капитан Хиггинс говорил первому штурману:

— Эти русские свиньи не умеют ходить по земле, а с них требуют, чтобы они подымались по трапу.

Посадка солдат окончена. Потянулась длинная вереница «штатских».

Пристань пустела… Вся кипучая жизнь пристани перенеслась на пароход, на палубу, в, каюты, в трюм…

«Почетные» места в трюме были предоставлены солдатам отступающей армии, в то время как фешенебельные, уютные каюты заняли господа офицеры с семьями, сиятельные «Коко» и «Вово», старые графини и княгини со своими болонками, мопсами, попугаями, сундуками, чемоданами и прочим ненужным скарбом…

Это называлось на языке офицеров «планомерное отступление».

Команда «Грозного» не пожелала разделить «почетную участь белых солдат» в трюме и сошла с судна, присоединив свои силы к силе наступающей красной армии.

Красная армия заняла десятиверстную окраину города. Уже в тылу ее организовался Ревком.

Уже Ревком раздал оружие…

Уже на площади целый час длится митинг.

Но город… город…

Пустой… притаившийся… таинственный… безлюдный был без власти.

Мелкий торгаш закрыл свою лавочку…

Буржуй смиренно убеждал, что если он и богат, то не грабежом, — «а своим трудом, в поте лица зарабатывал хлеб — и заработал, десять процентов откладывая, а 90 % пускал в оборот».

Крови чужой не пил — никому зла не причинил.

II

Совершенно спокойная беседа

Итак, город умер… На улицах у калитки стояли бабы и судачили на все лады…

— И — и как вдарил… Мать пресвятая богородица.

— Не можете ли сказать, где здесь сапожник Холмогоров?

— Холмогоров?… А вот здеся во дворе за угол, — ответила баба.

Молодой человек вошел во двор, завернул за угол и очутился перед лестницей, ведущей в подвальное помещение; спустившись несколько ступенек, он ткнул ногой в дверь, она распахнулась, и он вошел в сырую темную комнату, освещенную висячей лампой.

— Работаете? — спросил молодой человек.

— А что мне делается? Я рабочий — мне бежать незачем — пусть бегут, у кого морда в грязи.

— Я вот за ботинками пришел?

— А как ваша фамилия?

— Скворцов.

— Скворцов? Чтой-то не помню.

— Вы шутите, конечно?

— Мне шутить незачем. Идите своей дорогой, господин. Шляются тут, а потом вещи пропадают…

— Да вы, оказывается, не из трусливых? Будьте добры, товарищ…

— Какой я вам товарищ!… Пока еще господа. Чего вы мне душу-то мотаете?!

— Послушайте, мои ботинки у вас в починке — я хочу их получить!

— Я у вас принимал?

— Нет.

— Ну, так ищите того, кто принимал.

— Да ваш подмастерий.

— А его нет — он на пристани…

Скворцов понял, что он тут ничего не добьется, сел на стул и, заложив ногу на ногу, закурил папироску. Сапожник злобно посмотрел на Скворцова.

— Курите?

— Курю, — пробормотал сапожник и благосклонно принял папиросу от Скворцова.

— Пьете?

— Не пью, — спокойно ответил Скворцов.

Сапожник из под стола вытащил бутылку…

Опрокинул в рот горлышко…

Забулькало… Сплюнул… Затянулся и изрек:

— Ваши ботинки не готовы…Приходите завтра утром. Придет мой подмастерий — тогда разберем…

Скворцов улыбнулся:

— Спасибо… — и протянул руку.

— Так вы в самом деле товарищ?

Скворцов потряс ему руку.

— Вы говорите, что подмастерий ваш на пристани? Пойду поищу…

И он вышел.

— Тьфу, — сплюнул сапожник, когда хлопнула наружная дверь, — не то шпик, не то товарищ — не поймешь!

Скворцов быстрыми шагами шел по улицам вымершего города.

III

Безумный прыжок в неизвестность

Большие стеклянные витрины не привлекали ни светом, ни товаром.

Шаги Скворцова гулко отдавались… Изредка приоткрывались ставни, обыватель с удивлением смотрел на храбреца.

Вот и пристань.

«Грозный» еще не уходил.

Море успокаивалось и только изредка большая волна набегала, стараясь слизать палубу…

Тщетные усилия! Она бесцельно разбивалась о борт старого транспорта…

Казалось — все спокойно…

Ушедшую русскую команду заменили иностранные матросы. Командовал иностранный капитан…

Сходни еще не были убраны.

У самых сходень стоял молодой парень лет 17-ти, мечтательно глядя на пароход.

— Не решили еще?

— Чего это? — обернулся парень.

— Хотите уезжать?

— Не-е-т, — протянул парень.

— Вы разве меня не узнаете? — спросил Скворцов.

— Узнаю!

— Я за вами — хочу свои ботинки получить.

— Что ж, можно!

— А они готовы?

— Готовы — только вот осталось…

Не успел договорить парень, как сходни стали подниматься, какой-то оголтелый офицер столкнул плечом парня, помчался к сходням, но поздно.

Упал в воду.

Заревел пароход… Побелела вода… Полетели брызги… Офицера не видно…

— Ха, ха, ха, ха… вот она, собачья смерть, — кричал, смеялся парень…

Но, видно, офицеру не суждено было погибнуть. Он схватился за поднимающийся якорь, дико, безумными глазами озираясь по сторонам.

На носу «Грозного» развевался трехцветный флаг. Пароход уходил…

В удобных каютах усердно крестились офицеры и их дамы, тогда как в трюме, в этой мерзости, грязи и духоте поместившиеся кое-как солдаты, понуря головы, молча переживали состояние людей, делающих безумный прыжок в неизвестность!…

IV

Неприятная неожиданность

Шикарный табль-д'от. Белоснежные накрахмаленные скатерти… Дорогая сервировка… Изысканные блюда гармонировали с вылощенными офицерами…

Цыганский хор страстно выводил «Час роковой»…

И когда последняя нотка цыганки замерла…

Прилизанный румынский оркестр заиграл фокс-трот.

Пары закачались, скользя по-утиному…

Пробки шампанского обстреливали потолок…

Бесстрастные глаза офицеров иностранного командования скользили по танцующим…

А старые графини и княгини в своих каютах вызывали души умерших, ища спасения своих майоратов в предсказаниях предков…

Так безумствовала отступающая белая братия…

Повисший на якоре офицер, переодевшись в другое платье, цедил слова.

— Я как Петроний! Я люблю народ, но не могу войти в гущу его… От них дурно пахнет! O-o-peule! — это ужасный институт…

— Ах, да, институт! — перебила его жена Хвалынско-го, — есть в этом Константинополе институт красоты?…

— Я не знаю… но красивые турчанки…

— О yes! — процедил бесстрастный англичанин.

Всю ночь напролет пьянство продолжалось…

Уже наступило утро…

Группа офицеров во главе с Хвалынским сошли в трюм произвести перепись трюмных пассажиров.

Люди поодиночке подходили к столу, называли свою фамилию.

К столу подошла молодая девушка.

Хвалынский посмотрел на нее:

— Как фамилия?

— Винокурова, Татьяна.

— Вы отправитесь в распоряжение моей жены…

— Я не могу… Я с женихом.

— Кто ваш жених?

— Дроздов.

Дроздов встал рядом с Таней Винокуровой.

— Она моя невеста…

Не успел Дроздов окончить фразы, как мясистая рука генерала Хвалынского шлепнула по лицу Дроздова.

Дроздов рванулся на Хвалынского.

Его схватили и оттащили от стола.

— Отобрать у всех оружие, — крикнул генерал Хва-лынский и ушел вверх по лестнице.

Солдаты молча сдавали оружие.