Владимир Двоеглазов - Ищу комиссара
Почти одновременно догадавшись, что это за тряпки, капитан и стажер одновременно же грохнулись на колени рядом с Калабиным. На тряпках — больших кусках упаковочной ткани — можно было разобрать выведенные химическим карандашом слова и цифры: порядковый номер, станция назначения, наименование получателя — ОМСКИЙ ПУШНО-МЕХОВОЙ ХОЛОДИЛЬНИК — и его адрес, номер спецификации, станция отправления, наименование отправителя —…ГОСПРОМХОЗ, вес брутто. Кое-где ткань была прошита шпагатом — частыми, ровными стежками— с болтающимися на концах пломбами. Это были мешки из под мехов. В одном из них нашелся даже упаковочный лист с указанием даты упаковки, наименования вида сорта, дефекта, цвета, размера и количества шкурок, фамилий упаковщика и сортировщика (их подписи).
Теперь сомнений никаких не было. Они стояли все трое на коленях перед расстеленными на полу остатками мешков, и Калабин, окончательно уверившись в том, что физическое уничтожение со стороны «рыжего» ему не грозит, начал, наконец, понимать, что же совершил Ленька Молов со своими корешами. Захлебываясь, Калабин сделал было попытку рассказать все как было, во всех подробностях, но замполит перебил:
— Где шкурки из этих мешков?
— Дак увезли! Я же говорю…
— Когда увезли?
— Сегодня ночью.
— Сегодня ночью?! — Проводников вскочил; вслед за ним вскочил и Редозубов. — Точнее! Во сколько?
— Не знаю… ночью! Темно было… время не знаю… да у меня и часов-то нету…
— Куда увезли?
— Не знаю… Краем уха слыхал, что вроде как на газотрассу…
— На чем увезли?
— На санках, санки у меня были, воду возить с омута… Из этих мешков вытащили, чтоб неприметно, переложили… — торопливо рассказывал Калабин. — У меня из-под картошки мешки были… пять мешков… ну, в них шкурки затолкали…
Проводников, не дослушав, выскочил в сени; позабыв, ткнулся в дверь, ведущую на крыльцо; лязгнула дужка амбарного замка.
— А, черт!.. — Замполит бросился в кладовку, раздвинул доски и, обдирая полушубок, выбрался во двор.
Было уже совсем темно. Примятая двумя парами валенок снежная дорожка вела к полуразвалившейся стайке метрах в тридцати от избы. Когда Проводников подбежал к стайке, неожиданно пахнувшей слежалым, смерзшимся навозом, хотя корову здесь не держали года три, он увидел, что следы, огибая осевший в сугроб угол, ведут дальше, через огород, в лес, вплотную примыкавший к повалившейся кое-где ограде из жердей. Но главное, замполит увидел то, о чем говорил Калабин: поверх глубоко уходивших в снег следов ног легко, почти не проваливаясь, лишь оставляя за собой две чуть вдавленные параллельные ленты, бежал след гладких — шириной в ладонь — полозьев. «Санки!» Когда Калабин там, в избе, произнес это слово, в воображении Проводникова встали, прежде всего, дюралевые, с пластмассовым кузовком, купленные в отделе игрушек санки, на которых он катал своего Сережку. Он еще мельком подумал тогда, каким образом на таких санках уместились пять мешков со шкурками; оказалось же, что речь шла едва ли не о нартах.
— Вот здесь… они стояли… санки… — задыхаясь, сообщил подбежавший сзади Калабин. — Они такие… под вид дровенок… три фляги умещалось… Сам делал, воду возить…
— Сколько их? — указывая на следы, спросил Проводников. — Двое? Трое?
— Двое… трое…
— Заладил, как попугай! — разозлился стоявший за спиной Калабина Редозубов. — Ты приди в себя! Тебя спрашивают: двое их или трое?
— Я ж говорю: двое… трое… Верней, было двое, потом еще один пришел… я думал, Шабалин… милиция идет, а это он…
— Кто?
— Не знаю я его… Такой… пониже вас будет… В пальто… воротник каракулевый, и шапка тоже… черный каракуль… Он потом пришел…
— А уходили вместе? Все трое?
— Нет. Те двое сперва ушли, Молов и еще один, тоже его не знаю… разговаривает так сипло… А этот позже ушел, я не знаю, совсем недавно вроде… часа два, может…
— А шкурки? Поделили, что ли?
— Кажись, те двое все шкурки увезли… я не видел… Но этот вроде налегке ушел… Убить меня хотели! «Рыжий» особенно напирал, чтоб убить… А потом связку шкурок бросили… дескать, молчи!.. Они еще почему… вроде как поверили… Я им сказал, что из колонии убег, дескать, сам скрываюсь… Вернее, я убежал, конечно, только я с «химии». Из-за Лизаветы… Да кабы знать!..
Редозубов, осмотрев уходившие через огород следы, сказал:
— Здесь ушли двое, Валерий Романович. С санками. А третий, видимо, по дороге. По которой мы с вами пришли. Я думаю, надо идти за этими… — указал он перчатками на следы с санками. — У них шкурки…
— А я?! — вскричал вдруг Калабин. — Я-то как же, гражданин следователь?! Неужто опять один останусь?!
Проводников не ответил. Следы, уходившие к лесу, были такими четкими, свежими, понятными, что хотелось, позабыв обо всем, просто бежать по ним — бежать, пока они не приведут к тем двоим с санками…
— Вот что, — сказал замполит Калабину. — Идите-ка, достаньте связку и… все мешки… быстро!.. — Калабин, кивнув, с готовностью побежал, прихрамывая, к избе. — Да, надо идти за ними, — сказал Проводников. — По целику они далеко не уйдут…
Редозубов покачал головой:
— По целику они не пойдут, Валерий Романович. Они сейчас выберутся на ветку и там пойдут петлять до самой газотрассы. Тут ветка сразу за бором, — кивнул он в сторону леса.
— Да, пожалуй, верно… — согласился Проводников. — В общем, так. Времени у нас не то чтобы в обрез, а его просто нет. Сейчас берешь Калабина, шкурки, мешки, вот… — Он достал из кармана найденный в одном из мешков упаковочный лист и подал стажеру. — И срочно в поселок. Я думаю, лесовоз сумеешь остановить?
— А вы?
— А я пойду по следу.
— Один против двоих? А если они там соединились, даже наверняка! Нет, я с вами! А он, — Редозубов кивнул в сторону избы, — пусть добирается. Не сбежит, я думаю!..
— Его на лесовоз не возьмут. Просто не остановится. Ты же знаешь не хуже меня. Кроме того, он сейчас в таком состоянии, что ничего не сможет толком объяснить, если даже и доберется. И последнее: по следу мы их вряд ли догоним, они далеко. Нужно высылать группы к газотрассе и к Новой Технике — прочесывать оттуда. Если лесовоз будет с радиостанцией, попытайся связаться по дороге. Чем быстрее, тем лучше.
— Но как же вы один-то?.. — Редозубов понимал, что замполит рассуждает вполне логично, и он, на месте Проводникова, поступил бы точно так же, но не хотел мириться с тем, что замполит пойдет за преступниками, а он, инспектор уголовного розыска, хотя бы и стажер, поедет в поселок. — Товарищ капитан! Идти по следу разрешите мне! Я и квартал этот хорошо знаю! Я их перехвачу! А вы…
— Выполняйте приказ, — сказал Проводников, увидев, что Калабин выбирается уже из щели со скатанными в рулон мешками и бунтом шкурок. — И постарайтесь побыстрее обернуться, — нарочно употребил он это слово, будто сам собирался сидеть на месте, а стажеру поручал главное дело.
12
Прилетевший вечерним рейсом довольно молодой, подтянутый, рано облысевший майор — начальник отделения УУР областного управления Ветров, курировавший округ в целом и район в частности, не сообщил Волохину ничего утешительного.
Ветрова Волохин знал давно, вместе служили в Центральном РОВД областного города: Волохин — дежурным помощником начальника, а Ветров — заместителем по оперативной работе.
Ветров закончил факультет журналистики и недолго работал в газете; в органы же пришел после неудачного очерка о некоем «следователе угрозыска». Журналистам, в отличие от писателей, подобных ляпов не прощают; правда, в отношении Ветрова никаких санкций, кроме неприятного замечания на редакционной летучке, не последовало: он не простил себе сам. Теперь же, за давностью времени, трудно установить, какую конечную цель имел в виду журналист Ветров, меняя профессию: собирался ли «просто» изучить милицейское дело, написать ли книгу очерков или повесть; достоверно известно лишь то, что за все десять лет службы в органах Ветров не опубликовал ни одной строчки, если не считать двух выступлений в стенной газете «На страже правопорядка». С другой стороны, за эти же десять лет, начав с рядового оперативника, Ветров дослужился до майора и до своей нынешней должности.
Осталось ли в нем что-либо репортерское, сказать трудно; во всяком случае, давно уже отошли в прошлое времена, когда ему напоминали: «Товарищ Ветров, что это у вас заявления по всем столам раскиданы? Тут вам что — редакция?» или: «Нет, товарищ Ветров, на это убийство вы не поедете, занимайтесь угоном мотоцикла, тут вам не редакция— выбирать что нравится…» Конечно, и в редакции выбирать приходилось не часто, и за волокиту с письмами (по сути, порой теми же заявлениями, иногда и по форме мало чем отличающимися от заявлений в милицию) в газете по головке не гладили; но была и существенная разница. Если ошибку газетчика, как она ни досадна, можно все-таки исправить, то ошибка работника милиции может быть роковой, как у сапера. Если журналист, расследуя то или иное явление, воздействует на него все-таки опосредствованно, через печать, привлекая к нему внимание соответствующих органов, в том числе и органов внутренних дел, то работник милиции действует прямо, непосредственно вторгаясь в судьбы людей…
