Владимир Орлов - Происшествие в Никольском
– Навашина?
– Да? – вскочила Вера.
Перед ней стоял Михаил Борисович.
– Все прошло нормально, – сказал врач. – Пожалуй, даже хорошо, даже хорошо. Что сейчас нужно вашей матери? Фрукты, соки, шоколад… Впрочем, вы сами знаете.
– Как она?
– Ничего. Операция была непростой… Анализ придет дня через три-четыре. Подождем с надеждой.
– Спасибо, Михаил Борисович, спасибо!
– Не за что…
Домой Вера примчалась возбужденная, радостная, завертела сестричек, насовала им дешевых гостинцев, она ощущала прилив жизненной энергии, ей хотелось предпринять что-то сейчас же, подруг матери, может, обежать с добрым известием, но домашние хлопоты потихоньку успокоили ее, и она уснула, не досмотрев даже «Кабачок 13 стульев».
Наутро она отправилась в город узнать, как у матери дела, передать ей шоколад, печенье и купленные Ниной в Москве бутылки виноградного сока. Оказалось, что вчера температура у матери подскочила, но сегодня была уже нормальной, а состояние матери определили удовлетворительным. «Ну и отлично!» – сказала Вера. Доверив знакомой нянечке передачу и записки – Надькины каракули среди прочих, – Вера поспешила к выходу, для больницы неприлично стремительная и веселая. У дверей ее остановил Сергей.
– Здравствуй.
– Здравствуй. Ты чего тут?
– Так… Приходил узнать, как дела у Настасьи Степановны. Я вчера здесь был.
– Когда?
– Вечером. После работы. Ты уже уехала.
– А тебе какое до нее дело? – спросила Вера уже на улице.
– Человеческое, – сказал Сергей. – Потом… тебя надеялся увидеть.
– В этом не было нужды.
– У тебя не было, у меня была.
– Ну, укараулил. И что дальше?
– Не знаю… Увидел тебя – и то хорошо…
– Ну и привет! – Вера рукой Сергею помахала, как ей показалось, достаточно небрежно и готова была исчезнуть с Сергеевых глаз.
– Погоди… Надо поговорить.
– Не о чем. И времени у меня мало…
– Спешишь куда-нибудь?
– А к следователю, – сказала Вера с вызовом. – Он меня уже четыре дня как срочно пригласил.
После этих слов она улыбнулась иронически и высокомерно: мол, если ты забыл, что я за женщина, так вот я напоминаю.
– Я тебя провожу, – сказал Сергей.
От больницы до прокуратуры было километра полтора, Вера не торопилась, зонтик несла над собой красиво и старательно, будто бы она выгуливала его и никакой иной цели у нее не было сейчас, а Сергей, покорно шагавший сзади с мокрой опущенной головой, казалось, для нее вовсе и не существовал. Следователь вряд ли работал по субботам, да и она не собиралась идти сегодня в прокуратуру, однако же, напомнив Сергею о следователе, она из упрямства уже не могла остановиться. Вера нервничала, она не ожидала встречи с Сергеем, была не готова к ней, она желала прогнать Сергея раз и навсегда, но и боялась, как бы он не отстал от нее сейчас. Впрочем, Сергею трудно было догадаться о ее чувствах, даже и не презрение выказывала она к нему, а так, пренебрежительное недоумение, словно подобных Сергеев у нее была тысяча и теперь она никак не могла сообразить, какой из этих Сергеев идет за ней и зачем.
– Ты меня не можешь простить? – сказал Сергей.
– О чем это ты? – пожала плечами Вера, обернувшись к Сергею.
– Перестань, – сказал Сергей, остановившись.
Остановилась и Вера.
– А чего мне переставать? Я не дождь.
– Вера, зря ты все это… Тогда мы с тобой погорячились… Ты, наверное, была права… Но я не мог… Ты прости, я плохо говорю, но ты пойми… Я люблю тебя… И все…
Он руку протянул к ее руке, она хотела отвести ее, оттолкнуть, но не смогла, прикосновение его пальцев обожгло ее, как обжигало в прошлую зиму, когда они еще не были близки, а синими вечерами стояли друг против друга у подъездов чужих домов, на опустевших утоптанных перронах, возле заснувших до весны качелей в парке над Пахрой.
– Ну что ты… Ну зачем ты здесь?.. Люди же… – сказала Вера, но не тем дурным, неестественным голосом, каким она произносила слова минуты назад, а своим, чуть грубоватым, но теплым и ласковым, и маска неприступной женщины исчезла, прежняя никольская девчонка стояла перед Сергеем.
– А что люди? Я тебя люблю…
– Пойдем, Сережа…
– Погоди. Ты мне скажи…
– Пойдем… Больше ничего не говори…
– Хорошо.
Вера шагала быстро, хотя теперь она и не понимала, куда идет, но уж точно не к прокуратуре. Она хотела успокоиться, умерить радость, она ругала себя за то, что не сказала Сергею о своей любви к нему, не сказала и о тоскливых мыслях последних дней, на ходу же, на улице, на людях, она уже не могла говорить ему об этом. Ее огорчало и то, что Сергей идет за ней и волнуется, не знаете ее любви, глазами же, наверное, она не успела ему ничего сказать. Впрочем, решила она, пусть еще поволнуется.
– Погоди, Вера, я хочу тебя поцеловать…
– Ты что! Здесь… Сдурел! Сережка!
– Ну и что?
– Не надо!.. Не надо…
Он притянул ее к себе и поцеловал, робко и быстро, по-мальчишески, себя и ее стесняясь, а вовсе не людей, проходивших мимо. Да никто, казалось, на них и не обратил внимания. Только извозчик, сидевший на телеге с ящиками из-под водки, одобрительно помахал им рукой. К дождю он привык, лошадь не погонял, имел время рассматривать происшествия на мостовой.
– Сережка! Дурной! Вот дурной! – рассмеялась Вера и побежала от него по улице, не смотрела на лужи и радости своей не скрывала.
– Ты не лучше меня, – сказал Сергей, догнав ее, – придешь к следователю с мокрыми ногами.
– А я к нему не пойду. Он сегодня и не работает. Я к нему в понедельник пойду.
– Что будем делать?
– Не знаю. В шесть я должна поехать на работу. Дежурю ночью.
– Сейчас одиннадцать. Даже без десяти. Может, сходим в кино?
– Ну давай. А то дождь…
Попали в, кинотеатр «Призыв» у вокзала на «Смерть филателиста». На экране люди подозревали в убийстве сына филателиста и зрителей хотели заставить подозревать его. Но было ясно, что сын только кажется негодяем, на самом же деле убить отца он никак не мог. Много курил, думал об этом, сидя и лежа, следователь, седеющий грузин, изящный и красивый, совсем не похожий на Виктора Сергеевича. Вере казалось, что и следствие, проходившее на экране, чрезвычайно отличается от следствия, которое вел Виктор Сергеевич. Там все было всерьез и интересно, в жизни же скучно и без толку. Впрочем, Вера на экран глядела рассеянно и о Викторе Сергеевиче и следствии думала рассеянно, рука Сергея ласкала ее руку, своим коленом она чувствовала колено Сергея, все у них начиналось так, как начиналось зимой. Зал был почти пустой, но билеты продали кучно, на соседние ряды, вокруг всюду сидели люди, мешали Сергею с Верой, а перейти куда-либо в уголок они не решались. Слова не сказали друг другу, встречались, когда свет был поярче, глазами, этим и довольствовались, досидели до конца сеанса, увидели погоню на автомобилях и падение в пропасть настоящего негодяя, вышли на улицу, в дождь. Оба были взволнованны, что-то говорили друг другу, слова, которые они произносили, теряли свой серый повседневный смысл и значили совсем иное, существенное для Веры и Сергея.
– Если бы тебе исполнилось сегодня восемнадцать, – сказал Сергей, – мы бы сейчас пошли в загс.
– А вдруг бы я не пошла?
– Я бы тебя улестил. Наобещал бы златые горы и упросил бы… Знаешь что, а пойдем сейчас в загс… Просто так… Посмотрим – и все… Будто мы заявление подадим… И станем ждать…
– Больше года, да?
– Надо – так и больше.
Они знали примерно, где в городе загс, и отыскали его на Брянской улице, возле Дома крестьянина. Вера шла к загсу посмеиваясь, однако у дверей загса она остановилась, оробев, и сказала, что дальше не пойдет, пошутили – и хватит, да и шутка нехорошая: заглянешь туда попусту, без дела, – как бы потом и дело, когда ему придет время, не оказалось пустым. Сергей с ней не соглашался, предлагал все же зайти, но Вера стала серьезной, в ее глазах он прочел: «Я тебе благодарна за приглашение. Я понимаю, что значат для тебя и для меня эти минуты. Но теперь я боюсь шутить…» Сергей протянул руку, провел ею по Вериным волосам, ласковыми пальцами гладил ее щеки и шею, так и стояли они, и ничьи глаза их не смущали. Они соскучились друг по другу, но и, как в первые дни своей любви, стеснялись самих себя, словно бы оттягивали мгновение, которое рано или поздно должно было прийти. «Ты хочешь есть? – спросил Сергей. – А то зайдем перекусим куда-нибудь…»
Зашли в вокзальный ресторан, пустой и гулкий, с несвежими скатертями и стайками бутылок фруктовой воды на столах. Официантка обрадовалась гостям, хоть каким-никаким, пусть и по поводу комплексного обеда, разговоры с приятельницами у кассы ей наскучили. Сергей заказал салаты из помидоров, бифштексы и водку, но тут же решил, что сегодня уместнее шампанское. «Чегой-то транжиришь-то!» – начала было Вера и засмеялась, представив себя в роли строгой и экономной жены, – еще успеется. Сергей тоже засмеялся, поняв, что у нее на уме. И официантка улыбнулась, как бы показывая, что и она обо всем догадывается, и она рада. «Со звуком или без?» – спросила официантка, принеся шампанское. «Можно и со звуком, – сказал Сергей. – Давайте я сам». Пробка выстрелила громко, акустика вокзальной архитектуры была отменная. Сергей наполнил фужеры. Официантка не отходила, она ждала слов, интересных и для нее, улыбка ее была доброй, но и многозначительной. Однако Вера с Сергеем промолчали, они следили за шипучими, стремительными пузырьками, и официантка ушла, – впрочем, без обиды. Это была белая дама лет сорока, с толстыми тяжелыми ногами. «Давай выпьем, – сказал Сергей. – Давай запомним этот день. На всякий случай».
