Юрий Герман - Дело, которому ты служишь
— Не правда ли, молодой доктор?
— Не знаю, мы это не проходили, — хамским голосом сказал Володя, — и как это следить за собой во время сна?
— Хю-хю-хю! — засмеялась Люси Михайловна. — И очень даже можно. Вообще, товарищи, мы крайне мало внимания обращаем на самомассаж путем поколачивания складок, морщин и дряблостей на коже.
— Меня сейчас вырвет! — шепотом сказала Варя Воллоде. — Как она говорит ужасно про это поколачивание…
Но Люси Михайловна не могла остановиться.
— Самомассаж — мой конек, мои альфа и омега, моя последняя любовь, — говорила она. — Итак, правой рукой нужно поколачивать складки на правой стороне лица, а левой — на левой. Дряблости под глазами поколачивают подушечками пальцев. Что же касается до подчелюстных морщин и отвисаний, то с ними надлежит бороться путем похлопывания тыльными сторонами пальцев…
Пелагея понесла салаты — очень много салатов, с картошкой, морковкой, свеклой, зелеными листьями, луком — все в красивых вазах. Короткий, наглый Макавеенко сказал, принюхиваясь:
— Всегда у молодоженов овощи! Силос! И полезно, и недорого, и в своем вкусе. Только ведь я предупреждал: люблю мясо!
Приехал на автомобиле Додик и завел патефон с собакой на внутренней стороне крышки.
Ваши пальцы пахнут ладаном,А в ресницах спит печальНичего теперь не надо вам…
— Послушайте, — негромко сказал Додику Евгений, — это же безобразие, патефон вы просто у нас сперли. Я уехал на практику, а вы явились к деду…
— Ах, оставьте, железный человек! — сказал Додик.
Он был выбрит, напудрен, с прямой английской трубкой в зубах, с ямочкой на подбородке, до того чистоплотный и порядочный, что могло прийти в голову, будто он международный вор.
Пили водку, мадеру, портвейн, пиво и шартрез. Валентина Андреевна держалась кончиками пальцев за виски и говорила Евгению:
— Неужели наука не может побороть обыкновенную мигрень? Третий день страданий! Третий день!
Жена присяжного поверенного Гоголева тоже всегда жаловалась на мигрень и пальцами сжимала виски.
— Выпей водки, мама, — сказал Евгений. — Сосуды расширятся, и мигрень проскочит.
— Правда? — округляя глаза, спросила Валентина Андреевна.
Она выпила и водки, и пива, и мадеры.
— Ах нет, нет, что вы, — говорила на другом конце стола Люси Михайловна. — Надо отличать уход за жирной кожей от ухода за сухой кожей. Это элементарно. Так же как совершенно безграмотно мазать лицо при наличии угрей кремами и мазями.
— Володька, перестань таращиться! — жалостно попросила Варя. — Не слушай, и все. Не надо ничего подчеркивать.
— Я не подчеркиваю, — сказал Володя.
— Нет, подчеркиваешь! — крикнула Варя. — Выпей лучше водки!
— Это просто смешно, — говорил Додик, сидя в центре стола, весь в букетах и бутылках. — Просто смешно. Гонщик в условиях дождевой погоды не может не соблюдать…
— Ура! — заорал наглый Макавеенко. — Я, кажется, нашел в салате жилу от говядины. А мадам Лис, между прочим, идет особое обслуживание и отдельная подача. Там салат из цыпленка. Ура гостеприимным молодоженам!
Мадам Лис шлепнула Макавеенко по руке, а сам львинообразный Лис налил себе полный чайный стакан липкого ликеру.
— Мадам Лис, а правда, что фасон фигаро опять входит в моду? — спросила Ираида.
— Дела, деточка, только в деловой обстановке — ответила мадам Лис.
— Браво, браво! — захлопала в ладоши Валентина Андреевна. — Действительно, дела в деловой обстановке. А сейчас мы пьем! У нас праздник! Семейный праздник!
Валентина Андреевна была счастлива: вино ударило ей в голову, стол казался совсем таким, как когда-то у присяжного поверенного Гоголева; ели и пили вокруг приличные люди, никто не говорил о кораблях, о пушках, о маневрах, о полето-часах, никто не запевал сиплым голосом про Конную Буденного.
Потом Паня принесла всем по чашке бульону с пирожком, потом были крошечные котлетки с зеленым горошком и большие, страшно жирные, какие-то размазанные торты.
— Это от Макавеенки, — шепнула Варя Володе. — Он же главный по части тортов и пирожных. Мама сказала, что, наверное, его скоро посадят — очень сильно ворует.
Еще не дообедали, когда Валентина Андреевна почувствовала себя дурно. Евгений с Ираидой исчезли, Варвара и Володя повели Валентину Андреевну в спальню, где росли кактусы и висел портрет кактуса.
Додик проводил жену взглядом, выбил трубку о каблук, сказал Макавеенке:
— Попался, который кусался. Это и есть радости семейной жизни. И не уйти: поднимет визг, что она больна, а я шляюсь…
— Выпьем! — предложил Макавеенко.
— Выпьем! — согласился Додик.
К ним подсели Люси Михайловна и еще одна пожилая дама, которую звали Беба. Беба была стриженая и выкрашенная перекисью, после чего еще сильно завита барашком. Розовые плечи ее были оголены.
— Ну, старухи, — сказал наглый Макавеенко, — поборемся еще с дряблостью, а? Я слышал, что красавицам после пятидесяти лет очень помогает маска из ржаной муки. Намазала морду — и все!
— Вы не джентльмен! — воскликнула Беба. — Надо быть добрым.
— А я, между прочим, в джентльмены и не лезу, — сообщил Макавеенко. — Я в торговой сети работаю, детка, там закон джунглей царствует.
Он слегка куснул Бебу за голое плечо:
— Гам-гам. Страшно?
Додик завел патефон, пригласил Бебину молоденькую сестру Куку. Макавеенко пригласил Бебу. Сочный до жирности голос пел:
Утомленное солнцеНежно с морем прощалось.В этот час ты призналась,Что нет любви.
Володя сидел в кабинете Додика и сердито перелистывал книжки, а Валентина Андреевна, пластом вытянувшись на кровати, держала дочь за руку и жаловалась:
— Ты и не представляешь, девочка, как с ним не просто. Он требует, чтобы у меня были интересы, и буквально принудил меня — он же волевой, ты видела, как развита у него нижняя челюсть, — буквально принудил поступить на курсы кройки и шитья. И дело не только в моих интересах, дело в средствах. Он же сумасшедший, он хочет создать мне постоянный комфорт — красоту жизни, он говорит мне «маленькая», он любит называть меня «маленькая», или «светик», или «беби», он говорит: у тебя есть вкус, ты можешь стать ведущей портнихой в городе. И не в том смысле, что я буду сама шить, нет, я буду давать указания… Например, наши платья, так называемые полуприлегающие, — это же кошмар! Полное отсутствие линии. Совершенно не умеют брать полуокружность бедер! А перевод вытачки в подрез проймы? Мы занимаемся с Бебочкой у мадам Лис…
— Варь! — угрюмо позвал Володя из соседней комнаты.
— Сейчас! — ответила Варвара.
— Это Володя? — спросила Валентина Андреевна.
Варя кивнула.
— Какой-то он все-таки мужлан, — сказала Валентина Андреевна, — сидит букой, никакого шарма. А шарм в мужчине — это все. Я сейчас читаю Достоевского. Князь Мышкин ведь идиот, а какой шарм…
— Мама, не говори того, чего не понимаешь, — жалобно попросила Варя.
— То есть как это?
— Не говори про Мышкина, я тебя умоляю.
— Ты мне грубишь, девочка, ты грубишь своей мамочке…
— Не говори про Мышкина, не смей! — крикнула Варя.
И выскочила из комнаты.
— Варвара! — донеслось ей вслед. — Это хамство, Варвара!
— Уйдем! — шепнула Варя Володе.
Муж мадам Лис, напившись пьяным, спал, подложив под львиное лицо огромные волосатые лапы. Сама мадам Лис танцевала с Додиком. Бархатный голос из патефона все еще пел про утомленное солнце. Белый, непривычный к такой жизни Додиков пес гремел ошейником и тоскливо подвывал. Макавеенко, сидя на краю стола, произносил речь, обращенную к Бебиной сестре Куке:
— Да, смысл жизни состоит в том, чтобы брать от нее все, не откладывая исполнение своих желаний ни на минуту, ни на секунду! Слушайте сюда все, как говорят одесситы! Я материалист и не верю в райское блаженство после смерти. Идите сюда, молодой человек! — крикнул он, заметив Володю. — Идите поспешно! Бегите ножками! Я вижу, вы не согласны со мной? Он не согласен со мной, да, Кукочка? Так что? Я беру от жизни, чего только желаю, потому что я не идеалист, как некоторые…
— Идем же, Володя! — сказала Варя.
— Зачем ты меня сюда притащила? — спросил Устименко.
ОТЕЦ ПОГИБ
Все еще сеял дождь.
Вдвоем, рука об руку, они пошли в кино. Перед художественной картиной показывали испанскую хронику. Немцы из батальона Тельмана пели «Карманьолу», танки мятежников шли на Харам, с треском били «эрликоны», в район Сеговийского моста входили добровольцы. И черные огромные «юнкерсы» сбрасывали серии бомб на прекрасный Мадрид.
— Перестань же наконец реветь! — рассердился Володя.
— Я не могу, не могу, не могу! — задыхаясь, ответила Варя.
