Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин
— Нет, будем впутываться…
— Родители спасибо не скажут.
— Нет, скажут…
— У нас этого не было. Не понравится это новшество родителям…
— Нет, понравится.
— Ишь какой вы настырный… Значит, не только ребятишек, а и нас будете перевоспитывать?
— Это несомненно. Воспитателей тоже надо воспитывать, а родители — воспитатели ведь. Воспитание — это общение, процесс двухсторонний. Мы — вас, вы — нас… Дети тоже нас воспитывают по-своему…
— Вот так… Мудрено сказано, без высшего образования, пожалуй, и не смикитишь.
— Воспитывать детей, не воспитываясь самим, невозможно… Способны ли вы на это? Способны ли начать учиться, чтобы учить? Пережить заново детство, отрочество, юность… От этого зависит счастье ваших детей…
— Постой, постой! — вдруг встрепенулся мастер. — С больной головы да на здоровую…
Пахарев понял, что поступил опрометчиво, взяв тон радушной беседы. Мастер не принимал ее, будучи враждебно настроенным к школе. Слепая неприязнь к новой школе всегда выводила Пахарева из себя. Чтобы не утерять самообладания, он молчал.
— Распустили ребятишек вконец, — продолжал мастер, — уж не вы их воспитываете, а наоборот. Куда это дело годится… Это и в семье чувствуется: такой малыш, от горшка два вершка, а отца учит, милицией угрожает… А все потому, что в ежовых рукавицах их не держат…
Пахарев ответил тихо:
— Людям свойственно объяснять сложные явления простыми причинами. Когда рабочие пьют, говорят: нет у них клуба. А рядом, на другой улице, у другого завода — не клуб, а дворец… А пьют тут еще хлеще… Значит, не в клубе дело. А в чем же?
Светлов посмотрел на него удивленными глазами, в которых отражалось любопытство и задор.
— Порка! Окрик! Оставить без обеда! Тут ничего не надо: ни ума, ни усилий, ни благородства, — продолжал Пахарев. — Выпорол, и все… Вам кажется, что воспитывать детей легче, чем воспитываться самому… А! Нет! Воспитывать детей труднее… И главное — надо самому одновременно с ними воспитываться.
— Загвоздка! Поясни…
— Как мы вообще учимся? Мы думали об этом?
— Чего думать-то? Меня с семи лет подзатыльниками кормили… Прошел все палочные академии.
— Ага! Вот откуда и вся ваша методика воспитания своих детей… Подзатыльная… Вам давали подзатыльники, и вы тоже… Однако как идет ученье человека? Хотите послушать?
— Как?
— Вот как. Мы учимся тремя путями. Путем собственного опыта: видим, слышим… Нас учат другие. Наконец, путем подражания. Вот это и есть главное: когда ребенок подражает бессознательно образцу, взрослому, уже воспитанному человеку… тут все крепко и верно… А вы — порка!
— Нет примера? Как же! Он у меня еще спит, а я ему уже все изготовил. На базар и то не посылаю.
— Так вот детей и лишают чувства долга перед родителями…
— Опять, выходит, я промазал… Ну-ну!
— Так воспитанный не ощутит долга и перед обществом и сам не создаст дружную крепкую семью.
— Да уж где там дружная семья… Уж какая-нибудь бы… Поглядишь: сошлись молодые сегодня, завтра поцарапались, послезавтра развелись — бардачная привычка.
— Разводы — следствие все того же ложного воспитания. Молодые люди не приучены жертвовать для другого… Вы правы, требуя от школ и учителей самоотвержения, добросовестности, умения и такта. Но будь они семи пядей во лбу, а если вы нас будете только третировать, а не помогать, все развалится прахом. Школа настолько же наше дело, как и ваше. А сколько раз, позвольте спросить, вы были на родительском собрании? Ни разу. А ведь у вас учатся дети. Счастливая склонность — искать вину на стороне — привилась и вам. Да и само родительское собрание созвать стоит огромных трудов. Вы заходите в школу, когда вас вызовут и спросят деньги за разбитое вашим сыном стекло или сообщат вам, что он не посещает занятия, а катается на ледяной горе… Тогда вы встревожитесь, заохаете, прибежите. Ах-ах! Для вас школа — то казенное учреждение, с которого надо только взыскивать. Что и говорить, так легче, живи не тужи. В школе нет тетрадок, учебников и карандашей…
— Положим, это верно, — согласился Светлов. — Без топора не плотник, без иглы не портной.
— А ведь вам, родителям, наплевать! Ваше заводское начальство, которое располагает громадными средствами, изумилось, когда я спросил у него несколько сотен на учебные пособия и книги. «Куда вам столько, — был ответ. — Теперь ребятишки мало пишут и читают, зачем им такая уйма карандашей и книг». А между прочим, в очередное празднество выбросили на фейерверки около тысячи. Вы, родители, своим недоверием к нам усугубляете эти настроения начальства. Недоверие к школе есть худший вид отношения к ней.
— Оно вполне естественно, дорогой мой, — ответил Светлов. — Ваша школа объявила войну семье. Все дурное в ребенке вы объясняете влиянием семьи. Только и слышишь: «Это, наверное, влияние семьи». Вы разрушаете авторитет отцов и матерей и воспитываете сорванцов и беспризорников. Мой сын бросил мне фразу: «Мы устроим тебе в школе общественно-показательный суд». Этого еще недоставало. И он имел решимость сообщить директору школы, что я его побил. Бесчестье — заниматься доносами, да и надо уважать старших, кто бы они ни были. Этот нигилизм в детях мне противен. Если школа будет воспитывать его, мы восстанем против такой школы.
Пахарев сказал укоризненно:
— Предоставьте педагогам право решать педагогические вопросы, а что касается лично вас, то я скажу: порка — что может быть отвратительнее при воспоминании, коль она олицетворяла быт семьи и школы царских времен.
— Всыплешь, так оно спокойнее… А ставка на сознательность — дело ненадежное… Ты ему говоришь, а он в одно ухо берет, а в другое выпускает… Не поступать же, как вы: за то, что украл, его возвели в старосты. Тогда он унес книгу, теперь у вас не будет целого шкафа. У вас, педагогов, одна забота: выдергивать хулиганов из болота. А мы по-рабочему так рассуждаем: нечего его, подонка, из болота тащить, недостоин он этого. Паршивую овцу из стада вон. Не исправлять его надо, а выгнать из школы — и в колонию малолетних преступников. Там узнает кузькину мать.
— Значит, мы, педагоги, лишние в обществе. Коли нельзя исправить, а есть колонии да тюрьмы, и исправлять не нужно пытаться…
Светлов не знал, что сказать, и обдумывал возражение.
— По-вашему, хулиганами родятся? — в упор спросил Пахарев.
— Да нет.
— Отчего же получается хулиган, да еще перерастающий в преступника?
— Надо подумать…
— И думать нечего… портится человек только от обстоятельств. Стало быть, и обстоятельства надо сделать лучшими. А вы что предлагаете? Косить крапиву. Ну скосишь ее, а корни остались. Они дают еще больше побегов. Нет! Корни надо вырывать. А они глубоко. Их не каждый видит. И призывает толкать в болото всякого оступившегося. Одного
