Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин

Сегодня замечание это мне было особенно неприятно. Я все отмалчивалась, все размышляла, уткнувшись лицом в подушку, кто бы мог из наших учеников оказаться вором? Ночью, когда отец у себя читал Льва Толстого, а Женька спал в столовой за ширмой, я стала искать дневник, чтобы записать события дня. Иногда Женька из озорства прячет мои предметы. Я подкралась к нему и вытащила из-под тюфяка целый сверток всякой дряни. Развернула его — и обомлела: из моих рук вывалился антирелигиозный атлас Никольского. Вот как! Вор оказался моим братом! Я затряслась, как в лихорадке. Я осмотрела атлас и, к ужасу своему, увидела: все фигуры, изображающие неандертальского человека с дубиною в руках, а также рисунки обезьян, дикарей, их скелеты — все это было вырезано. Я вытащила у него из ранца тетрадку по рисованию, в которую он заносил все на свете: львов, дома с фантастической архитектурой, портреты героев и изображения бабочек. Фигуры из атласа были вклеены сюда. К волосатым людям Женька подрисовал дубины, а некоторых горилл снабдил противогазами и огромными кинжалами. Получилась целая галерея получеловеков, полуживотных, кошмарных в своей дикости. Они устраивали как бы парад и шли рядами, скалясь, пригибаясь, с кинжалами на бедрах, с дубинами на плечах, с пушками, с пулеметами и даже с двенадцатидюймовыми орудиями. Внизу стояла надпись: «Белогвардейцы идут на нас».

Нужно прямо сказать, что даже при его склонности к рисованию я не могла подозревать в этой композиции такого замечательного эффекта. Но мне-то было не до композиций, не до эффектов. Часы стучали, сердце стучало, в висках стучало. Мысль жгла меня: «Как председатель учкома, я не вынесу предстоящего позора».

Я бросилась к Женьке, стащила с него одеяло и встала у изголовья, вся дрожа. Он сладко потянулся, вытянул ладони из-под щеки и открыл один глаз:

— Открывай и другой глаз скорее, вредитель, — прошептала я с угрозой. — Тебя ждет горькая расплата.

Он привскочил, глянул на свою тетрадку и так же быстро юркнул опять под одеяло.

— Вор! Вор! Вор! — закричала я над ним. — Присвоил государственное имущество. Тебя в тюрьму посадят. Ты опозорил наше семейство.

Я с плачем убежала к себе. Всю ночь не спала. Мне снился Семен Иваныч, он молча глядел на меня и укоризненно покачивал головой. Я слышала речи недругов: «Вот где приютились воры, в доме председателя учкома. Хороша, стерва!»

Я вышла из дома чем свет без завтрака, чтобы не видеть Женьку. Было морозное утро со скрипучим снегом под ногами, со столбами дыма над кровлями домов, с торопливо идущими людьми. Утро было доброе, а на душе у меня скребло, скребло.

Марфуша еще не успела подмести коридоров, грязное ведро стояло на полу подле кучи мусора. В школе стояла непривычная тишина, шаги порождали эхо. В учительской царил хаос: раскиданы журналы по столам; старый глобус-инвалид дремал на животе у подоконника. За фанерной перегородкой в канцелярии шелестели бумагами. Бедный делопроизводитель, он исполнительнее Акакия Акакиевича. Я пошла к нему, но увидела склоненного над столом Семена Иваныча. Он вдруг прикрыл бумаги, лежащие перед ним, обеими ладонями, точно боялся, что я смогу прочитать их, и поглядел на меня встревоженными глазами. Я посмотрела украдкой в зеркальце на стене и сама поразилась своему виду. Я была бледна и крайне взволнованна.

— Что с вами? — спросил он, поднимаясь и идя ко мне навстречу. — Вы больны?

Он пожал мне руку с явным беспокойством. Сдержанность покинула меня в эту минуту. Я глядела в его смятенные глаза и повторяла без конца:

— Я нашла вора… пожалуйста, больше не беспокойтесь. Я нашла вора. Передайте это дело прежде всего учкому. Мы разберем, по-комсомольски, принципиально и нелицеприятно.

— Вор? В отношении школьника это слишком крепко сказано, — грустно улыбаясь, ответил он. — Мы все повинны в том, что случилось. Школе следует отвечать даже за то, что делает школьник у себя дома. Что же, разберите этот вопрос сами, я согласен.

Я созвала учком после уроков и приказала остаться Женьке. Он понял все сразу, забился в угол и глядел на нас с суровым презрением.

Семен Иваныч сел у окна одаль ото всех.

— Вы слышали, — сказала я решительно, — из обществоведческого кабинета стибрили антирелигиозный атлас профессора Никольского. Это отвратительно и позорно. Расхитителем школьной собственности оказался член учкома, ученик пятой группы товарищ Светлов Евгений. Воры в учкоме — это ужасно. Это неслыханный анархо-индивидуализм…

Я развернула перед учкомом атлас и Женькину тетрадь. Наступила напряженная тишина. Женька шмыгал носом, опустив глаза в парту, и теребил пуговицу.

Потом начались прения, то есть все повторили меня, только своими словами. А Женька со скукой глядел в окошко. Через окно видна была ледяная гора. Дошкольники скатывались по ней стремительно вниз. Наверно, Женька вздыхал по ледяной горе, которую очень любил. Дух захватывает, со стороны глядючи, когда мчится к реке с заовражных гор этот головорез, брат мой Женька.

— Признавать ошибки надо, суслик, а не глядеть на гору, когда коллектив с тобой ведет разговор, — закричал на него староста группы и тем прервал его сладкое раздумье. — Это же величайшее несчастье для советского школьника — хватать все, что под руку попало. Это же расхищение социалистической собственности и строго карается революционным трибуналом.

Женька вздрогнул, съежился и заморгал глазами.

— Коллектив группы, — продолжал громовым голосом староста, — берет тебя на поруки и дает ручательство педагогическому совету, и комсомолу, и учкому, и пионеротряду, что выработает из тебя вполне сознательную личность на радость социализму, для вреда международной буржуазии. А иначе вышвырнем мы тебя как социально опасную личность. Если по-честному, то тебя в тюрьму надо. Дошло?

— Дошло, — ответил строптиво Женька, а под нос себе добавил: — Не запугаешь. Начхал я на ветер. Задам дралку в другую школу, разве мало школ в городе. Подумаешь, запугать меня хотят.

Староста входил в подлинный раж:

— Ты объясни, зачем взял атлас? Ведь ты внес в школу ужасное разложение.

— С научной целью взял, — сказал Женька, ковыряя ногтем парту. — Составил альбом — развитие организмов от насекомого до человека… Как у Дарвина. Я же дарвинист.

— Купи свой атлас да и составляй альбомы, как у Дарвина. А государственное не тронь… Ты пойми, мы не считаем тебя безнадежным преступником и хотим на тебя повлиять.

— Перевоспитать, — заметили члены учкома.

— Больше не буду, — проворчал Женька.

— Отмежевываешься ли категорически от проступков? — закричал староста. — Или колебаться будешь, как оппортунист последней марки?

Женька привстал и оглядел присутствующих. Лица всех были строги и выжидательны.

— Отмежевываюсь, — сказал