Михаил Бубеннов - Орлиная степь
— Солнышко-то! — воскликнул он. — Поздравляет!
С первой же минуты начались неудачи.
Около двух часов тракторы таскали лущильники туда-сюда по загонке, но пользы от этого не было никакой: целина не поддавалась дискованию. На сухих, но чаще всего неровных местах легкие лущильники, подпрыгивая, разрезали, да и то не везде, кочковатые дернинки ковыля и типчака, почти не трогая пахотный слой, а на сырых местах, которых было еще довольно много, диски так замазывало грязью и забивало травой, что секции батарей очень быстро превращались в гладкие катки. Через каждые десять минут приходилось останавливаться и чем попало, зачастую голыми руками, очищать батареи. После такой горемычной работы верхний слой целины оказывался не искрошенным, как должно быть, а всего лишь местами исцарапанным — похоже, звериными лапами. Пробовали так и сяк менять угол атаки, дисков — не помогло; добавляли груз в ящики — не помогло. Никто не мог придумать, как быть, и все только измучились за эти два часа.
Вгорячах Леонид Багрянов, еще недостаточно окрепший после болезни, больше всех намотался по степи. Мрачный, взопревший, он присел на раму лущильника, пучком ковыля обтер грязные руки и с минуту жадно курил, глядя себе под ноги. Он знал, что неудачи неизбежны во всяком новом деле, но почему-то не допускал мысли, что они атакуют его именно с первой же минуты работы на целине. Эта первая минута ка-залась ему священной, и ничто, по его убеждению, не должно было омрачать ее…
От Заячьего колка вдруг донесло стукоток мотоцикла.
— Хмелько, — оглядываясь, сообщил Черных.
Галина Хмелько неслась на мотоцикле на предельной скорости, делая неожиданные крутые повороты.
— Ну и лихачка! — сказал Черных.
— Соскочив с мотоцикла перед бригадой, Хмелько весело крикнула:
— Сусликов у вас — ужас!
Почти вся шубка Хмелько, крытая суконцем, и лыжные брюки кофейного цвета, заправленные в аккуратные сапожки из яловой кожи, были заляпаны грязью; смеющееся синеглазое лицо тоже было в грязных брызгах. Галину Хмелько, видимо, нисколько не тревожило, какое впечатление. ^на производит в таком виде. Быстренько стерев с лица две-три самые крупные брызги, она тут же спрятала платочек и двинулась к бригаде.
— Дискуете? А что случилось? Почему встревожены?
Леонид поднялся с лущильника, мрачновато пожал протянутую Хмелько руку, кивнул головой в сторону вешки:
— Взгляните, полюбуйтесь!
В сопровождении Багрянова и еще кое-кого из бригады Хмелько прошла метров сто по исцарапанной целине и, остановившись, проговорила:
— Это не дискование… Одно горе!
— Тогда скажите, какого же дьявола ваши ученые мудрят? — заговорил Багрянов, сердито заглянув в безмятежные синие глаза Хмелько.
— Почему они заставляют заниматься пустыми делами?
— Да, рекомендовали дисковать…
— А чем ее дисковать, они подумали? — продолжал Леонид. — Вот мы попробовали и сразу видим, что легкие лущильники явно непригодны, а ведь тяжелых очень мало! Да и тяжелые… Пойдут ли они? Может, их еще больше будет забивать?
— Вероятно, — с улыбочкой согласилась Хмелько.
— Улыбаться тут нечего! — одернул ее Багрянов. — Эти ваши ученые, я слыхал, сами еще спорят, дисковать или нет, а уже рекомендуют!
— Рекомендация не приказ, — возразила Хмелько.
— В том-то и дело, что их рекомендация неизвестно где стала приказом! — продолжал Баг-рянов. — Вы же знаете, что нам уже не рекомендовано, а приказано: дискуй — и точка! Что же получается? Сколько сегодня вот таких бригад, как наша, совсем зря таскают по целине лущильники, тратят время, силы и жгут топливо?
Он подозвал к себе Петрована и, тронув его за плечо, спросил:
— А ну скажи, Петрован: как надо пахать здешнюю целину?
— Пускать плуги — и все… — потупясь, ответил Петрован.
— Вот видите! — воскликнул Леонид, обращаясь к Хмелько. — Так что же делать будем, товарищ агроном? Бросать лущильники?
— Бросайте! — решительно ответила Хмелько.
— А если Краснюк встанет на дыбы?
— Скажем ему, что самое большое начальство — жизнь: она может отменять любые приказы.
Леонид нагнулся к Петровану, сказал:
— Давай плуги!
Вслед за Петрованом бросились все, кто в ожидании дальнейшего развития событий неотступно следовал за бригадиром. Багрянов и Хмелько остались одни и некоторое время, почему-то избегая глядеть друг на друга и делая вид, что мешает говорить ветер, молча шли к бригаде…
Первой все же заговорила Хмелько:
— А ведь я, товарищ бригадир, не была на совещании в Москве, где вырабатывались рекомендации по целине. — Она краем синего глаза вглянула на Леонида. — Вы разве не знали?
— Знал, ну и что же? — грубовато спросил Леонид.
— Зачем-же вы закатили мне выговор за эти рекомендации, да еще при всей бригаде?
— Вероятно, как представителю науки — за компанию.
— А так ли? — усмехнулась Хмелько, и на ее лице засияла озорная улыбочка. — Вам почему-то хочется грубить мне… Это отчего?
— Если я с вами груб, то почему же вы не обижаетесь на меня? — спросил Леонид. — Мне кажется, вы даже повеселели от моей грубости.
Хмельно захохотала и ответила: — Совершенно верно.
— А вы с причудами! — криво усмехаясь, уколол ее Леонид, но тут же втайне вынужден был признаться, что Хмельно, конечно, права: у него и в самом деле вдруг появилось безотчетное желание нагрубить ей, словно ему хотелось что-то доказать своей грубостью. — Когда-то вы мне сказали, что я опрометчив, что от меня всего жди… — продолжал он после мянутного раздумья. — А на что же способны вы со своими причудами? Если следовать логике, то ласковое обращение, наоборот, сделает вас грустной?
— А вы попробуйте изменить отношение ко мне, — лукаво предложила Хмельно. — Увидите сами.
— Рискованно, я верю логике, — ответил Леонид. — Кому нужен грустный агроном на целине? Нет уж, я лучше буду поддерживать ваше веселое настроение…
Бригада столпилась вокруг трактора Кости Зарницына, который стоял перед самой вешкой. Бестолковая возня с лущильниками на' пронизывающем до костей ветру и первая неудача сделали свое дело: у многих уже погас в глазах тот горячий детский восторг, с каким они отправились сегодня за тракторами в степь, лица их посерели, стали озабоченней, чрезмерно звонкие голоса поутихли.
— У кого же легкая рука? — спросил Леонид, подойдя к бригаде. — У тебя, что ли, Зарницын? Попробуем сначала одним трактором…
— Нет, мы тут решили так: пусть первую борозду ведет Черных, — ответил Зарницын. — Он сибиряк — родня целине. И потом он человек опытный и военный: у него первая борозда петь будет, как струна!
Через минуту трактор, точно почувствовав властную руку Корнея Черных, огласил сщрь напряженно-рокочущим гулом, и Костя Зарницын, забежав вперед, повалил перед ним вешку с пучком ковыля. Именно это, казалось бы, ничтожное обстоятельство вновь зажгло восторгом глаза всей бригады — падающий к ее ногам пучок ковыля стал знамением великого начала… Вся бригада, зашумев, двинулась к трактору напутствовать счастливца. Когда же трактор дернулся с места и плуг, разом осев под Костей, врезался всеми лемехами в целину, врезался и с хрустом потянул за собой тяжелые, непокорные пласты, не желающие ложиться в борозды, над бригадой загремела ликующая разноголосица и полетели в воздух, на ветер, шапки…
Но Леонид Багрянов, шагая рядом с плугом, замахал кулаками и сердито закричал на Костю:
— Углуби! Углуби-и!
Костя нагнулся, с силой повернул штурвал, и плуг, осев под ним еще ниже, начал сдирать темно-каштановый пахотный слой вплоть до красноватой глинистой подошвы. Но тут же, взревев, трактор забуксовал на сыром месте и начал отбрасывать комья грязи назад. Вся бригада мгновенно попятилась и приумолкла, а Виталий Белорецкий, оглядываясь, негромко произнес:
— Подберите шапки-то…
Плуг освободили, и трактор пошел дальше, но только стоило' пустить лемехи на нужную глубину — опять началась буксовка: трактор зарывался в землю, но, не мог двинуться с места.
При всеобщем угрюмом молчании сняли один корпус, и Багрянов, едва разжав стиснутые зубы, отдал приказ, не теряя времени, снять по одному корпусу со всех остальных плугов…
— Выходит, фактически остается четыре трактора, — негромко заметил Виталий Белорецкий, откровенно злорадствуя, сводя счеты с бригадиром за вчерашнее свое посрамление на собрании.
Он не дождался ответа.
Плуг с четырьмя корпусами трактор потащил вначале хорошо, и бригада опять было оживилась и зашумела, но вдруг перед лемехами полезла, из земли, сверкая ледяными кристалликами, глыба, похожая на валун, и у плуга слегка погнулась ось. Этого никто не заметил вовремя, а через несколько метров попались кусты карагай-ника, и ось с треском лопнула. Костю Зарницына точно ветром снесло с плуга; Леонид Багрянов со стоном присел в борозде, а позади него и по сторонам раздались крики.
