Георгий Черчесов - Прикосновение
— Мать, — объяснил Сослан. — Она выручает, когда Забывают.
Ноги Руслана в белых шерстяных, домашней вязки носках бесшумно заскользили по потрескавшемуся дощатому полу. Он пододвинул диван к столу, включил настольную лампу. Вытащил из-под стола бутылку, прождавшую здесь с полгода, что он провел среди природы, всю покрытую пылью. Пока Сослан выбивал из нее пробку, Руслан выудил из спутника его походов по горам — хурджина — кругляш сыра, вывалил на шершавый стол вареное мясо, лук, тархун, киндзу. Чокнулись. Руслан поднес стакан ко рту, но сделал лишь глоток. Сослан покосился на него. Они сидели друг против друга, перед ними находились выпивка и закуска, но они не притрагивались к ним, молча думали каждый о своем…
Руслан кивнул на стакан. Сослан отрицательно покачал головой:
— На ночь тяжко. — И спросил: — Опять пойдешь?
Руслан не сразу ответил, а когда поднял на него глава, Сослан учуял в них настораживающую, тайную боль.
— Мне без гор нельзя, Сослан, — тихо пояснил Руслан.
Со стороны могло показаться, что Руслан не рад появлению Сослана. Но племянники-то знали, что ему приятно видеть и Сослана, и Майрама, что он ждет их природа. В детстве, бывало, кто из них проснется по нужде, да обратном пути, заметив сквозь щели двери свет, привычно тянул на себя ручку. Тогда их желудки не разбирали, день на дворе или ночь, и они уплетали за обе щеки холодное, отдающее запахом далеких гор мясо. Толстенные луковицы смачно хрустели на зубах, глаза зорко отбирали в горе мяса увесистый кусок, прицеливались к сыру. Руслан слушал сопение малышей и примечал каждую деталь, хотя, чтоб не смущать маленьких гостей, смотрел в сторону. Порой при этих ночных посещениях никто из них не произносил ни слова. Скрип старенького стула да постукивание о стол болтающихся босых ног — вот и все звуки, что сопровождали ночные пиршества. Маленький гость возвращался в постель и засыпал сытый и довольный… Знали бы они, как счастлив бывал Руслан!
С годами Руслан стал замечать во взгляде Сослана немой вопрос. Племянник пытался отгадать причину, заставившую Руслана отказаться от удобств городской жизни и уйти в чабаны. Не отговорка ли то, что он будто бы задумал написать книгу? Сослан жаждал узнать правду. Но Руслан не намерен был вести душещипательные беседы и явно не желал делиться сокровенными мыслями. Он понимал: вокруг немало людей, готовых взять на себя часть его тяжкого груза. Но как бы ни мучило его молчание, как бы ни отталкивало их, — пусть не ждут откровения. Руслан как-то сказал Сослану, что для него чем труднее, тем легче. Но Сослан ничего не понял…
Сегодня Сослан был озабочен и удручен. Он не сводил хмурого взгляда с раскачивающегося фонаря. Молчал и Руслан, глядя на пышную черную шевелюру племянника.
Глава вторая
— Куда бы уехать? А? — тоскливо, не поворачивая головы, спросил Сослан. — Удрать бы далеко-далеко. Чтоб заново все начать. Одно желание у меня: все — заново! все — с нуля! — он посмотрел на Руслана, понимает ли он его. — Чтоб даже имя новое. Ничего из прошлого! Чтоб все только начиналось! И все лишь от самого себя зависело. А?! — Он разволновался: — Все строго. К одной цели. Напрямик. Чтоб ни одного дня не потерять!
С нуля… От прошлого не избавишься, даже поменяв имя-фамилию. Многие щеголяли бы новыми именами, если бы со старым уходило в небытие все то дурное, что случилось в их жизни…
— Так не бывает, — только и сказал Руслан.
— Знаю, что не бывает, — глаза Сослана потускнели, и он скорбно промолвил: — Но я не могу так жить… Не могу… — И опять спросил, но теперь уже больше самого себя: — Куда бы уехать? Куда? Где найти покой? Где-то притаилось мое счастье?! Указал бы кто — где! Пешком пойду. На все согласен, на все мученья! — он стал сверлить Руслана взглядом, признался: — Дядя Руслан, нехорошо мне. Муторно в душе. — И попросил: — Скажи мне что-нибудь.
Он взывал к Руслану. Надо же! Нашелся человек, который спрашивает у него, Руслана, где отыскать счастье. Счастье! Его ищут миллионы лет. Все поколения человечества. Каждый живший и живущий на земле человек. И не дается оно легко! Потому что так и должно быть. Поразмыслив, нетрудно прийти к этой мысли. Но не вздумайте ее высказывать вслух — не всякому дано убеждать других в правоте своих выводов.
Вот Тотырбек — тот умеет внушать, говорить так, что веришь ему. Когда он, седобородый, строгий, подымается над столом и с рогом в руках провозглашает тост: «Баркад! За изобилие материальных и духовных благ в этом доме! И не только в этом. За баркад в каждой семье, потому что, если в одном доме будет все, а у соседей — нужда, то какое это счастье? И не пахнет им. Пусть же будет баркад в каждом доме, в каждой семье! Тогда и у меня будет баркад!» — ловишь каждое его слово и замечаешь, что у людей на душе светлеет.
Руслан гордился своим дядей, но видел, что к нему самому, Руслану, так не прислушиваются. Не внушают доверия ни вид его, ни худая слава чудака. Поэтому лучше молчать. Каждый человек рано или поздно познает истину. Своим умом. И, придя к ней сквозь боль и страдания, путем долгих размышлений и колебаний, — не сомневается в ее верности и точности, ибо сам «допер», а это всегда важно. Пусть же и Сослан сам отыщет свою истину… Руслан шел к своей многие годы…
— Ты, Сослан, не знаешь, как началась моя самостоятельная жизнь. Узнав — поймешь ли?
Мне было четырнадцать, и я знал гораздо меньше, чем ты, Сослан, в эти годы. Я и не подозревал о многом из того, что тебе преподнесли на блюдечке в школе. Но я могу утверждать, что был мудрее тебя, ибо мудрость не в знаниях. Мудрость — в принятии жизни, в восприятии ее законов. Тех, что устраивают тебя, и тех, что не по душе тебе. Ты же, Сослан, создал свое представление о жизни и не желаешь принимать ее неправильности.
Сослан поднялся. Руслан наклонился над хурджином, протянул ему три кругляша осетинского сыра:
— Отдашь матери.
— Зачем? — резко запротестовал тот.
Сослан был уже у порога, когда дверь вдруг распахнулась и вошел Майрам. Увидев брата, он с укором бросил ему:
— Вот ты где! А я весь город объездил. Был и у нее.
— Напрасно! — гневно закричал Сослан.
— И она призналась, что вы поссорились, — Майрам обратился за подмогой: — Дядя Руслан, скажите же ему, что без ссор не бывает.
— Зачем меня успокаивать? — развел руками Сослан. — Зря стараешься. Я знаю то, что давно могло стать истиной для всех. Раскрыть эту тайну?
Майрам покосился на брата.
— Раскрою! — Сослана понесло точно в скачках. — Знайте же, что людям известна только одна любовь — несчастная! Хотите возразить? — он поочередно посмотрел на Руслана и Майрама. — Напрасно. Послушайте рассказы друзей, папаш, мамаш, бабулек, полистайте романы, вспомните фильмы — и убедитесь: везде любовь — страдание, любовь — разлука, любовь — отчаяние. А нет любви — счастья, нет! Ну? Возражайте. Приводите факты. Напоминайте. Доказывайте обратное… Молчите? Не ройтесь в памяти — ничего не отыщете. Любовь тогда становится любовью, когда человек теряет возможность соединиться с любимым. Любые причины годятся. Исчезнет причина — смоется и любовь! Когда люди рядом, когда им ничего не мешает быть друг с другом, — они порой и не задумываются над тем, что это за штука — любовь. Великое вечное чувство? Нет! Ему достаточно всего по нескольку минут в сутки обладать любимым, его душой, и — вся любовь!
Руслан поморщился. Ершистый ты, Сослан, и вечный путаник. Как ты внешне похож на Майрама, но какие вы… неродственные. И жизнь у вас по-разному складывается. Майрам ходит по земле, не задумываясь, куда и как поставить ногу, мол, везде я дома, везде меня примут. Радуется каждой минуте жизни. И друзей вокруг дего полный рой. Любо смотреть, как он ведет машину.
Сам Руслан когда-то был шофером, знает, как нелегок хлеб таксиста, — но по Майраму этого не скажешь. Упивается он скоростью, гонит «Волгу» на пределе. Руслан по себе знает, что многих шоферов больше всего раздражает черепашья скорость машин, им ближе вихрь опасных поворотов и частое мельканье встречных автобусов и самосвалов. Жалобный, предостерегающий визг тормозов для Майрама — сладкая мелодия, но легкое убаюкивающее покачивание на мягких сиденьях порой лишает его ощущения опасности. Он может, правда, ловко увернуться от, казалось бы, неизбежного удара лоб в лоб с грозным и неповоротливым, заполнившим всю трассу красавцем «Икарусом», а в деревенской глуши, на пустынной улице, где и набрать-то скорость невозможно, наткнется на телефонный столб. Да-да, и так с ним случалось. Майрам убежден, что все законы и правила дорожного движения, устанавливаемые государством, совершенно правильны и нужна еще большая строгость. Но сам он внутренне считает, что его они не касаются, и он не признает никаких ограничений скорости для своей «крошки». Это ему не мешает грозно прикрикивать на владельцев личных машин, осмелившихся на свободной трассе превысить положенную скорость. Обгоняя их, Майрам показывает им кулак, бросает в окошко обидные фразы и потом еще долго дает волю своему гневу и возмущению.
