Олесь Гончар - Таврия
— И никто их не пасет? — с удивлением спрашивала молоденькая и любопытная дама, которую поражали тут не только страусы и козероги, но даже самые обыкновенные телята. — Странно, как же они не разбегаются?
— За ними присматривают, — отвечала Софья Карловна, подсмеиваясь над наивностью приятельницы. — Для этого существуют у нас специальные люди, которые в совершенстве знают свою профессию…
— Их вы тоже выписываете из Африки?
— Людей? Что вы, Жаннет!.. Набираем из самых простых мужиков, и они уже сами потом научаются… Неприветливые типы и с запахом, но видели бы вы, как их любят животные! Просто трогательно!.. И для каждого животного у них есть свои имена: то Ласочка, то Зорька, то Васька…
Евдоким Клименко, которого сама должность заведующего садом вынуждала быть здесь, стоял в стороне и слушал болтовню Софья с трудно скрываемым презрением. Пусть болтает пани, он считает, что лучше держаться в тени, где-нибудь возле перегородки, через которую к нему тянутся доверчивые, милые морды животных, требуя от своего бородатого Ноя ласки… О каждом из обитателей сада Клименко мог бы рассказывать часами. По выражению глаз оленя или птицы Клименко мог сказать, как себя чувствует тот или иной его воспитанник, какое у него настроение, что у него болит…
Босым парнишкой приплыл когда-то Евдоким Клименко с Киевщины в Каховку и, нанявшись в Асканию, остался тут навсегда. Он первый обвешал Асканию своими остроумными скворешнями из тыкв. Чтоб увеличить число свободных пернатых, весной ловил силками перелетных птиц и, подрезав им несколько маховых, снова пускал на волю, принуждая их таким способом оставаться в асканийских, тогда еще молодых, парках на гнездование. Старший Фальцфейн быстро заметил необычайную любовь юноши к природе, его пытливый ум. Все это тоже можно было эксплуатировать! Острые наблюдения, ценные мысли и догадки, мимоходом брошенные Клименко, Фальцфейн подхватывал на лету и потом выдавал за свои. После работы Клименко ночами сидел над книгами, самостоятельно овладел латынью, которая ему была необходима для серьезных занятий зоологией. Из Беловежской пущи завез он сюда зубров, из долин Миссисипи, из-под ножа американских браконьеров выхватил последних на земле бизонов и, скрестив их в Аскании, получил удивительных гибридов-гигантов — зубробизонов, стремясь подарить человеку новый, самый мощный вид рабочего домашнего скота… А сколько хлопот было у него с фазанами, сколько бессонных ночей провел он возле инкубатора, пока вывел искусственным путем первых страусят эму… Оживленно хвалится Софья перед гостями, не стыдится лгать даже в присутствии Клименко… Что он для нее? «Неприветливый тип, мужик с запахом» — и только…
В конце осмотра гости завернули в ботанический сад. Валерик считал, что лучше не попадаться под их лорнеты. Только господа показывались на какой-нибудь аллее или тропинке, как парень сразу же скрывался, как юркий зверек, в кусты, в чащу, сверкая оттуда на панскую процессию угольками своих темных глаз.
— Надо знать, — говорила Софья Карловна своим гостям, — чего стоит выпестовать в степи каждый кустик, каждое деревцо, чтоб по-настоящему ценить эту благодатную тень, свежесть, зелень… Вначале, пока не выкопали абиссинский колодец, должны были ветряками качать воду, поливая, обласкивая здесь каждое деревцо…
«Ты его ласкала, ты его поливала!» — притаившись в кустах, думал Валерик с ненавистью.
Из сада гости направились к господским хоромам.
В доме Мурашко был подан сигнал.
— Сейчас они в ожидании банкета соберутся в гостиной, — говорила Лидия Александровна мужу. — Иди, милый!.. Не сомневайся: тебя знают, тебя пропустят!
Сунув мужу в руки свернутый в трубку проект, она поцеловала его в щеку:
— Счастливо тебе!
В самом деле, как и предусмотрел добрый гений Лидии Александровны, гости, ожидая, пока их пригласят к столу, собрались передохнуть в просторной, прохладной панской гостиной, густо обвешанной старинными потемневшими картинами, которые, казалось, еще больше усиливали здесь приятную тень и прохладу.
Какая-то пожилая дама с голой веснушчатой шеей уже бренчала на рояле, другие, присев в мягких голубых креслах, обмахивались веерами, беседовали о том о сем. Среди гостей была губернаторша, длинная и костлявая женщина, с замужней дочерью Жаннет, которая все время курила тоненькие папироски; была тут веселая и вертлявая красавица Мери, жена богатого крымского мурзы, была и солидная, похожая на будду, мадам Ефименко, возле которой дамы увивались еще больше, чем возле самой хозяйки, потому что своими богатствами мадам Ефименко превосходила далее Фальцфейнов. Были еще две, не в меру набеленные, помещицы из Черной Долины и бойкая приятельница Софьи из Сивашского — фрау Луиза со своим мужем-немцем, астматиком, который приволокся сюда без приглашения, потому что с некоторых пор закаялся отпускать в Асканию фрау Луизу одну. В числе гостей была и игуменья и даже мадам Шило, которая держалась перед блестящими магнатками настолько скромно и учтиво, что они вначале приняли было ее за прислугу.
Нагуляв во время осмотра имения хороший аппетит, гости теперь все чаще поглядывали на двери, ведшие в столовую. Хвостатые, как вороны, лакеи во фраках уже суетились там возле столов, позвякивая посудой. Хозяйка никого из них не подгоняла, далее не поглядывала в ту сторону, зная, что механизм работает четко и в назначенный час все будет готово.
Софья как раз развлекала, беседой мадам Ефименко и губернаторшу, когда вошел Густав Августович и доложил, что старший садовник Мурашко просит принять его.
— Что ему надо? — спросила Софья Карловна. — Он, очевидно, пришел меня поздравить?
— Нет, он говорит, что по какому-то серьезному и неотложному делу…
— Нашел время для дел! Скажите ему, что у меня гости, что я сейчас не могу. Пусть придет… завтра. Нет, лучше послезавтра.
Густав Августович, поклонившись, вышел, однако вскоре появился снова.
— Прошу прощения, Frau Wirtin, но он настаивает. Он говорит, что пришел с каким-то проектом, который будет интересен и для гостей.
— Может, он пьяный? — спросила хозяйка.
— Нет, он абсолютно трезв и держится пристойно… И вообще, как вам известно, это весьма порядочный, весьма образованный и ценный для нас человек…
— Вы знаете, Софи, — сказала губернаторша, — среди них, среди этих, которые любят заниматься всякими прожектами, иногда встречаются довольно забавные типы…
— Он молодой? — простодушно спросила крымская Мери, и это сразу всех развеселило.
— Не торопитесь увлекаться, Мери, — оказала Софья Карловна под общий смех, — тогда меньше испытаете разочарований… Он прекрасный специалист, но скучный собеседник и никакой кавалер… Ладно уж, позовите его, — вздохнула она.
Поморщилась крымская Мери, увидев, что в зал входит еще не старый, но уже заметно ссутулившийся человек с шевелюрой разночинца, с какими-то бумагами в руке, в простом, почти мужицком костюме. Было, правда, в такой смуглости его бледного лица, оттененного бородкой, нечто романтическое и даже благородное, а в твердом взгляде темных глаз сверкало что-то необычайное, горячее, почти маниакальное, но все это вряд ли могло здесь кого-нибудь привлечь, оно еще больше отталкивало. С людьми такого рода кокетничать опасно!
— Я вас слушаю, господин инженер, — сдержанно сказала Софья Карловна, когда Мурашко остановился перед ней. Она знала, что по образованию Мурашко лесовод, но почему-то решила величать его сейчас господином инженером.
— Простите, Софья Карловна, что в такой день беспокою вас и ваших гостей, — заговорил Мурашко с неожиданной для присутствующих учтивостью. — Только дело исключительной важности послужило причиной моего, возможно, не совсем желательного визита… Речь идет о дальнейшей судьбе Таврии, о ее будущем…
Сжато изложив суть проекта, поощренный общим вниманием гостей, Мурашко тут же стал разворачивать свои бумаги.
— Погодите, господин инженер, — перебила его Софья. — Не думаете ли вы, что мы собрались здесь только для того, чтобы скучать над вашими бумагами? Неужели для моих гостей не найдется в Аскании ничего более интересного, чем… чем какие-то прожекты?..
Мурашко застыл ошеломленный. Прожекты!.. Этого, да еще в такой форме, он все же не ожидал. Стоял, задыхаясь, и полураскрученные бумаги свертывались сами собой в его обвисшей руке, как живые листья, внезапно пораженные суховеем.
— Довольно того, что вы сказали, — продолжала Софья Карловна. — Степь, моя заповедная целинная степь, эта фамильная гордость нашего рода, для вас, вижу, ничего не значит? Благодарю. Хороший же подарок поднесли вы мне в день рождения… Вы представляете себе, — обратилась она вдруг к губернаторше, — что он предлагает? Через наши цветущие, не тронутые плугом украинские прерии провести какую-то зловонную канаву! Ужас!..
