Самшитовый лес - Михаил Леонидович Анчаров
Она встала. Становилось как-то странно и опасно для него.
Мы пошли по двору. Мяч она оставила на земле, и его подобрали мальчишки.
Когда мы проходили мимо дома, я остановился.
…У него все время жила мысль, что невозможно будет ее увидеть опять — ведь не свидание же ей назначить, этому младенцу. И надо было кончать…
А теперь, когда мы стояли перед домом, я был ошеломлен. Это было неправдоподобно, но это факт — мы стояли перед моим собственным домом, перед домом, где я когда-то жил. Я стал смеяться. Что-то получалось совсем хорошее и необыкновенное. Я не узнал своего собственного дома. Хотя почему? Непонятно. Ведь я и шел к себе домой, в свой двор и сел на скамью в своем дворе. Только я вдруг не узнал своего двора и своего дома, когда говорил с ней о том о сем и хвастался недорогой проницательностью. Забыл, что сижу перед своим домом.
Она смотрела на меня с недоумением.
Я сказал:
— А знаете ли вы, что я жил в этом доме?
Она посмотрела на меня недоверчиво и радостно улыбнулась.
— А я в этом… — Она указала на противоположный.
Она взрослела на моих глазах. Теперь это была женщина, дружелюбная, умная и все понимающая.
Мы смотрели друг на друга и смеялись.
…Он видел в ней взрослое и был счастлив… Она видела в нем детское и была счастлива.
Мы вышли со двора и пошли по улице. Мы все понимали друг в друге.
Я сказал:
— Я женат…
— Ну и что же, — сказала она с детским эгоизмом. — Вы женаты несчастливо.
Я покосился на нее.
…«Эгоизм», — подумал он…
— Ишь вы… — сказал я.
— Иначе вы бы не стали так со мной говорить! — сказала она с возмущением.
…Нет, это был не эгоизм. Просто она все понимала…
— Со мной так еще никто не говорил, — сказала она. — Я всем говорила «отстань».
…Да, но ведь никто еще не любил ее с первого взгляда…
— Я пошутил, — сказал я. — Я не женат.
— Я знаю, — сказала она.
Мы остановились около почты.
— Платите за телефон, — сказал я.
Она кивнула, и мы вошли внутрь.
Я посмотрел, как она идет к окошкам, около которых стоят люди.
…И понял, что без нее жить не может…
Она подошла к очереди.
— Мне за телефон… разрешите, — сказала она людям.
— А вот, в очередь.
— Я очень тороплюсь, — сказала она.
— Девочка, в очередь.
…Девочка — назвали ее… Он сразу поблек. Он опомнился…
Я достал из кармана две копейки и пошел к автомату.
Девушка испуганно оглянулась из очереди и отыскала меня глазами.
— Да, я, — сказал я, плотно закрыв дверцу. — Ну, кто, кто? Алеша… Вика, старика на горизонте не видно?.. Прекрасно… Тогда я сейчас вернусь… Ну что значит не разрешил!.. Привет.
Девушка выбежала из очереди. Я вылез из будки.
— Вы уходите? — спросила она.
— Да.
— Я хочу вас увидеть еще раз, — сказала она.
— Вот еще. Зачем? — сказал я.
Она кинулась к наклонному столу и ручкой написала на промокашке. Вернулась и протянула мне руку, как будто милостыню просила.
Я посмотрел на красную, детскую еще совсем руку и понял, что это она мне протянула руку помощи.
Я взял промокашку и сунул ее в карман. Я протянул ей руку, но она убрала свою.
— Нет. Не буду прощаться, — сказала она. — Позвоните, когда захотите. Даже можно ночью…
Я кивнул и вышел.
Она глядела мне вслед, когда я проходил мимо окон почты.
Нет, я, конечно, не позвоню. Нашли дурака! Что я, враг себе? Нет, я себе не враг.
Глава 2
Нет, рыжик, нет…
Я бы, конечно, не пошел на свидание, но этому предшествовали чрезвычайные события у нас в лаборатории.
Когда я вошел в лабораторию, Митина команда праздновала победу. На опущенном кульмане стоял коньяк, а в вытяжном шкафу — тарелка с дорогобужским сыром, запах которого все равно заполнял лабораторию.
— Надеюсь, вы не против? — спросил Митя.
— О нет, — сказал я. — Нисколько. Но стоит ли, пардон, гадить в лаборатории?
— Никто не гадит. Проще — хотите выпить? — спросил Митя.
— Только на нейтральной почве.
— Хорошо. Пошли в беседку.
Мы пошли в беседку.
Нашу фирму строили недавно. Это огромное здание с зарешеченными окнами нижнего этажа. Оно стоит на пустыре, заваленном строительным мусором. За пустырем — сарай для несекретного оборудования — бочки с цементом рваные покрышки и сиплый кот, который хотя и не пьет, однако ест любые закуски. Скоро беседку сломают, но сейчас это место для лицейских пирушек и круговой чаши в нерабочее время. За беседкой — шоссе и огороды. Вдали Москва.
Все бы обошлось, наверно, если бы Митя не взялся нас поучать. Нас, это Памфилия, меня и Анюту. Панфилову я позвонил по телефону, Анюта сбегала за боржомом. Анюта — мой самый большой друг. Ей восемнадцать лет, она работает у нас курьером и учится на учительницу в педагогическом техникуме.
— Давай, давай, — сказал я, выслушав Митины поучения. — Произнесем тронные речи.
Мне давно уже хотелось потолковать с Митей по существу.
— Долой школярство! — сказал Митя. — Я кончил.
В его устах это означало — долой фантастику. Ученый Митя считает фантастику ликбезом, то есть детским уровнем мышления.
Помнится, был спор насчет физиков и лириков — кто лучше? Формула неточная. Этот спор о нравственном идеале и о методе творчества.
И тогда Панфилов произнес тронную речь.
— Время беременно фантастическими открытиями, — сказал Панфилов. — Необычайно расцвела фантастика. А ведь фантастика — это лирика науки.
Панфилов сказал:
— Но лирика — это особый способ мышления. Он объемный в отличие от линейного логического. В лирике образ возбуждается от образа, и цельное представление возникает в мозгу, минуя промежуточные связи, минуя всякие «следовательно». А вдруг способ лирического мышления для творчества вообще органичней обычного метода умозаключений? А вдруг слабое развитие этого метода является следствием недостаточного понимания самого предмета науки? Вы уверены, Митя, что человечеству не предстоит качественный скачок в самом способе мышления? Ведь из истории науки известно, что многие открытия приходят внезапно. Давно известно, что открытия приходят на стыке двух наук. Но не возникает ли у вас мысль об открытиях на стыке науки и искусства? Ведь тогда фантазия, романтика — это модель такого мышления, а искусство в целом, вызывая душевные встряски, есть способ пробуждения такого рода мышления.
— Мышление — это мышление, — сказал Митя. — Вот Аносов, ведь он же не физик. Вы не физик, Алексей Николаевич. Я говорю жестокую правду. Характера
