Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
— Это может произойти в том случае, если научные работники на заводах будут уравнены с институтскими.
— В чем, простите?
— И материально, и в отношении возможностей роста.
В кабинете с довольным видом победителя появился инженер Лапин, специалист по рецептуре резины, человек небольшого роста, неопределенного возраста, в очках. Чалышева сталкивалась с ним. Он отличался петушиным характером, любил задираться и не раз выступал на совещаниях, порой не без успеха опрокидывая ставшие чуть ли не каноническими представления. Любое свое выступление он начинал с цитаты из Эйнштейна, которую приводил наизусть: «Лейтмотивом в трудах Галилея мне представляется его страстная борьба против любых догм, опирающихся на авторитет. Только опыт и тщательное рассуждение он считал критерием истины».
За злоупотребление этой цитатой Лапина прозвали «Галилеем». В НИИРИКе — с издевкой, на заводе — снисходительно.
— Эврика! Получилось! — торжественно выкрикнул Лапин, подняв большой палец.
Брянцев не помнил, что должно получиться у Лапина, — в голове у того постоянно роились мысли насчет того, как улучшить состав резины.
Невероятно сложна рецептура резины. Более чем восемьюдесятью химическими веществами оперируют резинщики, что в различных сочетаниях дает тысячи всевозможных составов. Недаром один из немецких ученых бросил фразу, которая стала крылатой: «Бог все знает, но и он не знает, из чего делают резину и… колбасу». Не только простому смертному, но и опытному технологу не запомнить и десятой доли рецептов. И когда не хватало какой-либо из составляющих, без Лапина не обходилось. К нему звонили днем и ночью с конкретными, требующими незамедлительного и точного ответа вопросами, спрашивали, что чем заменить и в каких пропорциях, чтобы не ухудшилось качество резины каркасной, брекерной или протекторной, и Лапин решал такие задачи мгновенно, с быстротой вычислительной машины. Помимо обязательных оперативных задач решал еще множество других, которые ставил перед собою сам.
— Что получилось? — сдержанно спросил Брянцев.
— Новый ускоритель вулканизации. Дешевый, простой и очень активный. Вот полюбуйтесь на кривую, посмотрите, как выросло плато вулканизации.
Лапин расстелил перед Брянцевым диаграмму.
Посмотрела на диаграмму и Чалышева. Посмотрела и позавидовала. Родилось изобретение, да какое! Появись оно в стенах института — эко шуму было бы! Скрупулезные теоретические исследования процесса так и сяк, подготовка диссертации, патентование… Лапин, конечно, не сможет теоретически обосновать свое изобретение, да и когда ему этим заниматься. Завтра отдаст цеховикам и начнет работать над чем-нибудь другим. Потом об авторе забудут, и на том все для него кончится.
У нее заныла душа. Все-таки плохо, что их институт мало связан с производством. Вот таким изобретением следовало бы немедленно заинтересоваться, проверить, а затем и распространить на других заводах. Но кому интересоваться, если каждый занят своей проблемой, подчас плохонькой, но своей, если каждому хочется сказать свое слово в науке, хоть маленькое, но свое. А изобретение истинное. Тема, правда, не ее, но ее долг обратить на него внимание института. Впрочем, там и без нее узнают — заводские лаборатории неизменно сообщают в институт о своих значительных работах. Только судьба их плачевна. Кто-то когда-то посмотрит и на том успокоится, а скорее всего, даже не посмотрит, сунет в шкаф на вечные времена.
— Если кривая соответствует действительности, а сие, я уверен, так, — обрадовался Брянцев, — какие возможности откроются, особенно на крупных шинах! Молодцы! Кто этим занимался?
Лапин назвал фамилии рабочих-исследователей. В их числе был и Каёла.
— Каёла? — не скрыл удивления Брянцев. — Да он только несколько дней как внес предложение совсем другого порядка. По части механики.
Лапин многозначительно повел бровью.
— Это закономерное явление, Алексей Алексеевич. Сначала появляются идейки простые, потом, смотришь, и усложняются.
В кабинет, как всегда стремительно, точно за ним гнался кто-то, вошел Целин. Увидев Чалышеву, мирно сидевшую у стола Брянцева, ошалело проморгался и застыл как вкопанный. Взглядом предупредив возможный выпад с его стороны, Брянцев поспешно заговорил:
— Илья Михайлович, познакомьте… — К стыду своему он не смог вспомнить имя и отчество Чалышевой, — коллегу со своими материалами. И пожалуйста — ничего не тая.
Предупреждение Брянцева не было излишним. Целин отличался чрезмерной подозрительностью, и не зря, — на то у него были веские основания. К изобретениям нередко примазываются, причем зачастую случайные, но пробивные лица, даже без зазрения совести крадут, и это научило его предельной осторожности. Секрета ИРИСа-1 пока что ни одна душа не знала, хотя заявку в Комитет по делам изобретений и открытий Целин подал своевременно. Авторов было двое — он и инженер нефтеперегонного завода. Хотели привлечь в соавторы и Брянцева, который дал немало дельных советов и стал душой этой поисковой работы, но тот из заявки себя вычеркнул, мотивировав свой поступок тем, что предложение без сопротивления не пройдет, придется проталкивать, а он, как соавтор, будет стеснен в действиях — наверняка упрекнут в личной заинтересованности.
— Ох, сколько руководителей примазывается без зазрения совести. А вы, который… — не удержался от гневной реплики Целин.
Позже он убедился, насколько прав был Брянцев. Теперь он неуязвим. Он просто директор, который верит в пользу изобретения и добивается его признания.
С нефтеперегонным заводом у Целина большой контакт. К сожалению, только с нефтеперегонным. С другими содружество не получается. Посылая антистаритель на разные шинные заводы с просьбой опробовать и опасаясь все тех же перехватчиков, Целин не сообщал химического состава, и потому охотников экспериментировать с неведомым веществом не находилось. Больше того: чрезмерная осторожность вызывала к изобретателям недоброжелательное отношение. Прямо об этом не говорили и не писали, но препарат нигде не опробовали. Секретничаете, мол, и черт с вами — кота в мешке покупать не собираемся.
Естественно, Брянцев из-за своей занятости вникнуть во все тонкости взаимоотношений Целина с другими заводами не мог и понять, почему их предложение не поддерживается, тоже не мог. А на ярославцев даже злился. За их шины со съемным протектором он воевал, как за свое, заводское новшество, уделял этим довольно трудоемким шинам столько внимания, будто они были его детищем, а ярославцы отмахнулись от ИРИСа-1.
К Чалышевой тем более Целин отнесся с максимальной подозрительностью. Столько лет была она его злым гением, мешала поискам, снимала где только могла его тему, писала уничтожающие письма, и что же? Принять ее с распростертыми объятиями? «Что ей нужно, какими материалами хочет она запастись, чтобы дискредитировать антистаритель окончательно?» — назойливо сверлила его мысль.
Целин не огрызался, не дерзил, вел себя весьма сдержанно, но Чалышева чувствовала, что общение с нею ему в тягость. Он даже не сопровождал ее в столовую, когда приходило обеденное время. Напомнит, что пора подкрепиться, — и
