Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
Углубление гнезда плунжера обеспокоило Карыгина. Поздно вечером он пришел к Брянцеву, положил на стол докладную записку. В ней сообщалось, что некоторые цеховые работники опасаются, что ослабленное гнездо может послужить причиной аварии.
— Что это вы перешли на эпистолярный жанр? — не скрыв иронии, спросил Брянцев.
— Я ставлю вас в известность, — ответствовал Карыгин.
— Занимались бы вы лучше своим делом. — Брянцев в сердцах отшвырнул докладную в сторону. — Отдел сбыта до сих пор не укомплектован грузчиками, каждый день за простой вагонов платим, приходится авралы устраивать, из основных цехов людей брать. Вы же ведаете кадрами!
— Вот я и беспокоюсь, чтобы с ними ничего не случилось.
Брянцев понял, что Карыгин на всякий случай запасается обличительными документами против него, и, решив положить этому конец, размашисто, через всю страницу написал: «Подшить в досье. Если произойдет авария, использовать как обвинение директора в непринятии мер».
Углубившись в бумаги, он не увидел, как затаенная ненависть к нему Карыгина выплеснулась наружу и тут же спряталась, словно пламя, вырвавшееся на миг из печи.
— У меня еще один вопрос, — невозмутимо произнес Карыгин, сделав вид, что убийственный смысл резолюции не дошел до него.
Брянцев состроил невинные глаза.
— Тоже по технике безопасности?
— Заварыкин поговаривает о расчете.
— За-ва-рыкин? Ну, это уже свинство, — вознегодовал Брянцев. — Получил две хороших комнаты, можно и подождать малость.
— Жены не ладят, — пояснил Карыгин и добавил с ожесточением: — Человека можно извести не только скандалами, но и нравоучениями. Того не делай, это делай вот так… И если с утра до ночи…
— Разберусь! — резко бросил Брянцев.
— Тогда у меня все.
Как только за Карыгиным закрылась дверь, Брянцев вскочил с кресла и зашагал по кабинету, чтобы встряхнуться, прийти в себя, и не смог — слишком мрачные воспоминания вызвал визит Карыгина.
Вот в этом самом кабинете полтора года назад сидел он с Лубаном, которого забирали на другой завод. Акт о сдаче-приемке завода лежал на столе подписанный, а Лубан говорил усталым голосом:
— Не такое уж плохое наследство оставляю я вам, Алексей Алексеевич. И народ у нас подобрался славный. Одну-единственную вину уношу с собой — Карыгина выгнать не смог. Не одолел. Попытайтесь сделать это вы. Только не медлите. Вам, как молодому директору, спишется. Затянете — горькими слезами плакать будете.
— У вас что, субъективная неприязнь к нему? — насторожился Брянцев, хотя сам испытывал к Карыгину антипатию, причину которой объяснить не мог.
— У меня неприязнь объективная! — вспыхнул Лубан. — Это дерьмо в траве, а если точнее — затаившаяся гадина. — Отдышавшись, заговорил снова: — Был у меня друг детства. Красавин Павел. Учились в одно и то же время в Москве, только я по резине пошел, а он — по металлу. Потом развела нас судьба — его в Златоуст направили на металлургический. Через два года посадили там директора якобы за вредительство, затем одиннадцать человек руководящего состава, и Красавина в том числе. Ничего я о нем не слышал, и вот прошлым летом разговорились в поезде с одним человеком — оттуда как раз вернулся, из мест весьма отдаленных. С Павлом, оказалось, сидел, и узнал я, что угробил их всех молодой инженер Карыгин, которому дали дело на экспертизу. Такое заключение настрочил — волосы дыбом! Короче говоря, все полезные действия обратил во вредительские. Подробностей не помню — не металлург, помню только общее ужасающее ощущение от этой иезуитской демагогии. Бред, чудовищный оговор, притом тщательно продуманный. Для чего, спросите? Карьеру делал на костях других, достойнейших людей. Эх, Алексей Алексеевич, сколько народу ни за что ушло… Но лучше не надо об этом. Тяжко. Горько. Позже я убедился, что мой, а теперь ваш зам своих повадок не оставляет, жало наготове держит. Когда в прошлом году он ушел в отпуск и потребовалось вскрыть его сейф, знаете, что я в нем обнаружил? Полное досье на себя. Шины без наряда отгрузил (попросил обком для нашего же совхоза) — лежит справочка, только без упоминания об обкоме; в докладе обмолвился, вместо «воссоединения» сказал «присоединение» — заполнена карточка по всем правилам: где, что, когда и вырезка из стенограммы приложена. Ничего не прибавлено, но подано так… ну сплошная уголовщина. Бери и сажай. К счастью, времена другие настали.
— Досье забрали? — поинтересовался Брянцев.
— А как же! С тех пор он в глаза мне не смотрит и безмерно рад, что ухожу. Да, еще! Павел рассказывал моему попутчику, что за несколько дней до того, как его посадили, поругался он с Карыгиным, и тот ему в лоб: «Я тебе путевку на „курорт“ устрою!» Как видите, сдержал слово, устроил. Только адресом ошибся.
Каждый раз, когда Брянцев встречался с тяжелым, нацеленным взглядом Карыгина, он вспоминал о зловещем его прошлом. И когда узнал, что Карыгин должен баллотироваться в состав партийного комитета завода, решил сделать все, чтобы загородить ему дорогу.
А тут появился на заводе еще один человек, имени которого Алексей Алексеевич не мог слышать спокойно, — Чалышева. С виду скромная, тихая, а повадки…
О ее приезде Брянцеву доложил насмерть перепуганный Целин. Он был убежден, что прибыла Чалышева отнюдь не с добрыми намерениями, ждал от нее самых неожиданных козней, и его реакцию на появление сей особы можно было понять.
Чалышева не сразу пожаловала к Брянцеву. Сначала походила по отделам, познакомилась с какими-то материалами, переговорила с людьми и только тогда решила нанести директору визит вежливости.
— Позвольте узнать, что заставило вас приехать на завод? — с придирчивой интонацией поинтересовался Брянцев.
Правду Чалышевой говорить не хотелось, лгать было бессмысленно — все равно дознается. Умолчав о том, что послал ее на завод Самойлов посмотреть все своими глазами, она сказала, что намерена ознакомиться с практикой применения антистарителя ИРИС-1 и методикой его испытаний. Прошлый раз, когда заводские работники приезжали в институт, она так была предубеждена против чересчур смелых новаций, что не сочла нужным выслушать их. Теперь же, тщательно проанализировав все, решила беспристрастно разобраться в причине такой противоречивости выводов ученых и практиков. А вдруг и впрямь ученые не правы.
Брянцев был приятно удивлен: непримиримая, твердокаменная, не принимающая компромиссов Чалышева вдруг повернулась другой, незнакомой ему стороной. И он, быстро откликавшийся на добрые порывы, неожиданно для себя, а больше для Чалышевой, заговорил доверительно:
— Ксения Федотовна, ну объясните, почему все ученые засели в институтах? Они очень нужны на заводах, на нашем тоже. Ведь у нас необъятное поле для научной деятельности. Огромное количество проблем, требующих творческого решения, и гарантированное внедрение
