Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский
— Санузлы и ванные поступают с завода смонтированными.
— Зачем принимал с браком?! — Семен Артемьевич шумел, но фактически был доволен: этот объект будет сдан до нового года.
Левенцев увидел тот дом совсем другими глазами. Улицы там еще не было, она только проектировалась, и Левенцев не мог знать, что в будущем тут ляжет шумная магистраль, он увидел высокое и длинное, красиво оштукатуренное здание, возведенное в окружении частных домиков, садов и огородов. Отсюда, из-за гор строительного хлама, спаянного морозом в монолитные глыбы, открывался вид на весь старый город, тот самый город, который столько раз вдохновлял Левенцева и который принес ему его нешумную известность.
Левенцев стоял, не решаясь войти в подъезд, как будто первый же его шаг спугнет его судьбу и кто-то где-то передумает, и переиначит свое решение, и не даст ему квартиру здесь, откуда так хорошо смотреть.
В это время и появился Семен Артемьевич, по временной лестнице, по доскам сошел вниз. Увидел Левенцева — жиденькую его бороду, облезлую шапку, не наглые, а испуганные какие-то глаза — и не почувствовал к нему ни зла, ни злорадства, ни даже неприязни. Только удивление ощутил: как это удалось тогда этому человечишке в собственном кабинете Семена Артемьевича вывести его из себя? Уж какие ни встречались ему людишки вздорные — самообладания не терял, а тут поди ж ты!..
— А-а! Ну, как дела? — Он протянул руку и с минуту с интересом рассматривал Левенцева.
— Хорошо как будто, — произнес тихо Левенцев, — Обещали дать мастерскую вот тут… Спасибо.
— Мастерскую?! — воскликнул пораженный Семен Артемьевич.
— Ну да… То есть нет. Квартиру.
— А-а-а…
Семен Артемьевич обернулся, взглянул на дом так, будто видел его впервые: фасад оштукатурен мраморной крошкой, внизу — зеркальные стекла магазина, большого магазина для туристов. Этот дом украсит всю будущую улицу, но… Он покачал головой и, поворачиваясь к Левенцеву, сказал:
— Ну-ну… Поздравляю.
— Рано как будто, — проговорил Левенцев. — Еще, может, ничего не получится.
— Ну-ну! — Семен Артемьевич взял его за плечо. — Все получится. И будем мы с тобой, выходит, одновременно справлять новоселье — вот как!
— И ты переезжаешь в этот дом?!
— Мой дом получше стоит, — сказал он, — повыше.
Левенцев проследил за его взглядом и сам догадался, что Семен Артемьевич поселился, наверно, в том доме, который дыбится в одиночестве над садами и загораживает в западной стороне полнеба.
«А ведь станет сейчас туда проситься, — подумал Семен Артемьевич, заметив, куда смотрит Левенцев. — Нет, тут, брат, у тебя ничего не получится. Как говорится, на чужой каравай рот не разевай…» Он незлобиво усмехнулся, а сказал совсем дружески:
— Так что не беспокойся, квартира тут тебе будет — я прослежу. — И почему-то всепрощающе добрея к Левенцеву, добавил: — А хочешь, полазий по этажам, дадут — какую выберешь.
Левенцев стоял, опустив голову. Как это он будет выбирать? Другие тоже могут выбирать себе? Он смущенно молчал, чувствуя себя обязанным Семену Артемьевичу, и вспоминая, как грубил ему, и понимая свою вину перед ним, и в то же время находя у себя где-то глубоко в подсознании оправдательную мысль, что с ним поступают несправедливо.
— Ну что, будешь выбирать?
— Нет, — сказал тихо Левенцев, думая о том, что из окна его мастерской должен быть виден город — обязательно должен быть виден! И он напишет здесь самую лучшую свою картину!..
— Ну как знаешь, как знаешь. — Семен Артемьевич еще раз тронул его за плечо. — Бывай! Я прослежу — получишь квартиру. А если что — звони. — И пошел к машине, которая уже пятилась к нему задом.
Побывав на стройке, Левенцев опять лишился обычного своего состояния — погруженности в созерцательно-философский мир, в который начал было возвращаться, и работал теперь как-то скачкообразно, рывками — то силой заставлял себя сидеть сутками в комнате, топтался с палитрой в руках вокруг холста, поставленного на мольберт, пробовал писать, то бросал все, бежал на стройку, бродил вокруг дома, с волнением всматриваясь в открывающуюся оттуда панораму, и уходил, недовольный собой: не появлялось ощущения той новой его картины! И он предчувствовал уже, почти знал, что для этого город ему надо было увидеть из окна своей мастерской.
А что если окно мастерской будет выходить туда, на северо-запад, где торчит в небе серый девятиэтажный дом?! Левенцев думал, что надо, обязательно надо позвонить Семену Артемьевичу, объяснить, какая ему требуется мастерская, но никак не мог решиться на этот звонок.
А потом на Левенцева свалились новые, совсем неожиданные заботы. Он еще не знал о том, что решение о выделении ему новой квартиры уже есть, когда на прежнюю квартиру явился к нему новый жилец. Левенцев не сразу признал в нем шофера Семена Артемьевича. В темном коридоре тот сообщил доверительно:
— Развожусь — жилье требуется. Временно, конечно, — найду жену с жилплощадью.
На шофере была почти такая же, как у Левенцева, старая кроличья шапка, поношенное пальто, мятые штаны и серые от въевшейся пыли, зашнурованные ботинки, но ходил тот важно, враскачку, солидно крякал и хмыкал, оглядывая забитую холстами, подрамниками, картонами, этюдниками и мольбертами комнату, тыкал во все стороны пальцем:
— Стены увешаны — гвозди… Надо будет заново штукатурить, затирать, купоросить.
— Я заплачу, — говорил Левенцев, — сделайте, как надо.
— Некогда мне, а тут возни много.
— Заплачу, сколько нужно.
Шофер походил еще, похмыкал:
— Составим смету.
— Смету?! — Левенцев подумал, что он — не фабрика, не завод — зачем ему смета, но сказал: — Как хотите.
Несколько дней шофер возил Левенцева на черной «Волге» по разным учреждениям, добиваясь составления сметы — то не было техника, занимающегося этим делом, то некому было дать указание технику. Наконец обрадовали: смета будет готова через неделю. А Левенцев видел уже себя обладателем отдельной квартиры, не работал, нервничал и сказал шоферу, что заплатит ему столько, сколько тот потребует. Шофер отставил ногу, постукал об пол носком пыльного своего ботинка и, похмыкав, изрек:
— Нет, надо осметить.
Левенцева взорвало:
— Осметить, осметить! Я вот побелю — и все!
Шофер крякнул:
— Не приму.
— Квартира должна быть чистой и сдается домоуправлению!
— Не приму — и домоуправление не примет. Заставлю переделывать.
Левенцев вынес свои пожитки, забил ими весь коридор, разобрал стеллажи, нанял маляров, и тут началось: его вызывали в домоуправление, в горжилотдел, требовали составить смету, согласовать ремонт с новым жильцом, а тот привозил с собой к Левенцеву каких-то начальников, укорявших его за несговорчивость, советовавших не торопиться, делать все в контакте с новым квартиросъемщиком, а под конец распекавших его за то, что он задерживает заселение комнаты другим жильцом.
Маляры приходили хмельные, работали вечерами — соскабливали старую побелку, штукатурили, шпаклевали,
