Не унесу я радости земной... - Михаил Андреевич Чванов
Война ширилась. Нечего скрывать, в то время нелегко было носить имя немца, но Лунгерсгаузен никогда не скрывал своей национальной принадлежности. Страшная война ширилась, и надо было делать все возможное, чтобы остановить ее, а это значит, работать и верить в будущее как своей родины — России, которую он очень любил, так и родины предков — Германии. И он весь ушел в работу, охватив исследованиями огромную территорию Башкирского Урала и Приуралья.
Уфимцы зимой, когда он после напряженных экспедиций возвращался в город, на улицах оглядывались на него: высокий, в любую погоду без шапки, темные курчавые волосы, упрямое открытое лицо.
Вспоминает геолог Феодосий Феодосьевич Чебаевский:
— Тогда я только что с фронта вернулся. Раненый. Смотрю, по улице — розвальни. Коренником в упряжке вместо лошади молодой высокий мужчина без шапки. По бокам еще двое, помельче — тройка, одним словом. Пришел в геологоуправление, а он там. Познакомили — Лунгерсгаузен. Оказывается, лед на Белой еще не встал, и он с рабочими тащил от переправы экспедиционный скарб.
Лунгерсгаузен буквально исколесил всю Башкирию. Много внимания он уделял вопросам геоморфологии и палеогеоморфологии древних свит Южного Урала. В минералогическом музее геологоуправления можно встретить образцы пород из разных районов республики с пометкой «Из коллекции Г. Ф. Лунгерсгаузена». Он подтвердил и детализировал предположение уфимского геолога Вахрушева о том, что древняя Уфимка, условно назовем ее Палео-Уфой, была не притоком древней Белой, а наоборот: Палео-Белая впадала в Палео-Уфу. И текли они не на северо-запад, в Палео-Каму, а на юг — в Палео-Урал, пока не произошло поднятие земной коры в районе нынешних сел Мраково, Иры и города Кумертау.
Кстати, о Кумертау. Этот город (в переводе с башкирского — угольная гора) появился на карте Башкирии совсем недавно — в 1953 году. На сегодняшний день в нем проживает уже шестьдесят тысяч человек. Как-то в одной из командировок я прошел по всем его улицам, внимательно перечитывая их названия, зашел в школу, в управление комбината «Башкируголь» — нигде ничто не напоминало о Генрихе Фридриховиче Лунгерсгаузене. И мне стало немного грустно: неужели во всем городе ни/кто не знает, что у его истоков стоит имя и этого неутомимого исследователя? Ведь именно его работы по так называемым третичным немым толщам Башкирского Приуралья и послужили толчком для открытия ценных месторождений бурого угля в этом районе, а впоследствии — и рождения города Кумертау.
И я видел его с геологическим молотком и полевым дневником на пустынных еще холмах, видел сидящим у дымных костров, на которые выходили пастухи: «Что это за незнакомец в столь тревожную годину появился в наших краях, что он ищет в земле?» Уже совсем недалеко, за Волгой, гремели бои, и он в то время знал, но не мог рассказать им, что через какой-то десяток лет здесь будет шуметь город.
Жил Лунгерсгаузен в Уфе прямо в геологоуправлении, если можно сказать «жил», потому что большую часть времени он проводил «в поле». Изучая маршруты его походов, я обнаружил, что он не однажды бывал в окрестностях деревни Веровки, которая еще совсем недавно была в Федоровском районе (недалеко от Кумертау). Может быть, он не раз ночевал в этой деревне и не подозревал, что в ней родился один из самых близких друзей его любимого поэта Сергея Есенина — поэт и красный комиссар Василий Наседкин, мало того, пожилая женщина, у которой, может быть, после холодных степных буранов отогревался Лунгерсгаузен, в какой-то степени послужила прообразом знаменитого есенинского цикла «Писем».
Генрих Фридрихович Лунгерсгаузен очень тонко чувствовал музыку, живопись, об этом свидетельствуют его стихи, дневниковые записи, сделанные в Третьяковке, в Эрмитаже, в Русском музее и случайно обнаруженные мной среди бумаг, сохранившихся в Уфе у Елены Павловны Горбуновой. Большой концертный зал имени Чайковского, Русский музей, Третьяковская галерея, Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина были его вторым домом, если за первый справедливо считать экспедиционную палатку, и, если не нужно было бы сбрасывать с плеч пропахший дымом брезент, он широко шагал бы туда прямо с самолета — благо, нигде никто его не ждал, — чтобы подолгу стоять у любимых картин, разговаривать с ними, делиться своими мыслями, внезапно вспыхнувшими ассоциациями с записной книжкой. Он был близко знаком с художником Юоном, часто бывал у него в мастерской, дома. Константин Федорович одному из первых показывал ему свои новые работы.
Но я увлекся. Вернемся в Уфу военных лет. Уфимские геологи вспоминают такой факт. То ли в 1943, то ли в 1944 году в Башкирское территориальное геологическое управление приехал тогдашний министр геологии И. И. Малышев. Сказали ему о Лунгерсгаузене: «Есть у нас такой молодой, но очень талантливый геолог». Малышев усмехнулся: «Я давно знаю Лунгерсгаузена, я внимательно следил за его исследованиями еще на Украине».
И через некоторое время ученый совет Башкирского геологоуправления вновь возбуждал ходатайство перед Москвой о присуждении Лунгерсгаузену без защиты диссертации ученой степени кандидата геолого-минералогических наук. В характеристике подчеркивалось, что «он пользуется репутацией не ниже видных докторов геологии».
Но не в степенях дело. Теперь, по прошествии времени, можно сказать без оговорок, что Генрих Фридрихович Лунгерсгаузен оставил после себя много основополагающих работ по геологии Южного Урала, в частности, Башкирии. Большинство из них опубликовано в различных научных изданиях. К примеру, можно назвать хотя бы одну, несомненно явившуюся важной вехой в изучении недр республики: «О некоторых особенностях древних свит западного склона Южного Урала». По личному представительству академика В. А. Обручева эта работа была опубликована в «Докладах Академии наук СССР». Четырнадцать крупных неопубликованных его работ по геологии Башкирского Приуралья хранится в Уфе, в фондах геологического управления. Кстати, они не лежат там мертвым грузом. Геологи Башкирии, как ученые, так и производственники, постоянно обращаются к ним.
Генрих Фридрихович Лунгерсгаузен прожил в Башкирии всего пять лет, но сделал за это время чрезвычайно много. Впоследствии о его уфимском периоде жизни напишут:
«Им внесен существенный вклад в изучение древних немых толщ Предуралья и Башкирского бассейна… Особенно важны его работы по стратиграфии древних немых толщ Приуралья. Чрезвычайно яркими были его статьи о древнейших ледниковых отложениях Урала».
А вот цитата из другой
