Валентин Селиванов - Свадебные колокола
Старик ещё никак не мог в это поверить. Он настойчиво просил и писал без конца, думая, что его обманывают, водят за нос, умолял и требовал. Больше писать было некуда и некому. Может быть, поэтому он с такой страстью излил Вене свою душу?
Они молча вернулись в мастерскую.
Веня взял починенную трубу и надел её на плечо, понимая, что ничего утешительного он не может сказать старику. Да и нужно ли ему было это утешение? Трагедия вступила в брак с горем, с разочарованием, со злостью. И только время, если оно в силах, могло утешить старика.
Лже-Гоголь выписал квитанцию и протянул её Вене.
— Девяносто копеек, — сказал он.
Веня полез в карман, но денег не нашёл. Все деньги остались в чёрном костюме, который Наденьте боты взял напрокат до вечера.
Веня вздохнул и ответил:
— У меня нет с собой денег.
Старик уже принялся за чёрный дряхлый зонтик и, не отрываясь от работы, сказал:
— Я до пяти работаю. С восьми утра.
Веня молча кивнул головой и пошёл к двери. Около неё он остановился, медленно повернул голову и спросил:
— Где здесь областная газета?
— За углом эти жулики, — с горечью ответил Лже-Гоголь, быстро поворачивая в руках зонтик. — Это они предложили мне выставить «Паруса» в Доме пионеров. Ты квитанцию прихвати, а то адрес забудешь.
— У меня память хорошая, — тихо ответил Калашников.
Он открыл дверь и ещё раз оглянулся на старика.
Лже-Гоголь сидел, низко наклонив голову над лёгким столиком на алюминиевых ножках, и стариковские руки находились в постоянном движении. Золотые русские руки.
Ему осталось жить совсем немного, этому загорелому человеку, думал Веня, шагая по улице. И, доживая свой век, он ещё не понял, что жизнь незаметно для него прошла стороной. И не он виноват в этом. Человек дерзнул, бросив вызов природе, но его красивая мечта стала для него горем и несчастьем. Упорный труд обернулся предательством. Талант от рождения не спас его. Он был, наверное, счастлив, когда создавал своё чудо, так и не создав его. Тернисты дороги изобретателей. Исправят ли люди когда-нибудь ошибку Лже-Гоголя? И какая же это балда придумала, что век учись, дураком помрёшь?! А есть люди, которые, как желторотые попугаи, повторяют эти глупые слова. Ведь всё могло быть иначе.
В ГОСТЯХ У ЗЛОДЕЙКИ
Редакция областной газеты встретила Веню выстрелами печатных машинок и урнами, наполненными окурками.
В коридорах редакции шёл ремонт. Кругом торчали ведра с известью, кисти, испачканные мелом козлы. Пахло лаком.
Калашников пошёл к главному редактору газеты. Но кабинет редактора оказался пустым.
Оставался отдел «Сельская жизнь», где Веня мог найти поддержку (ведь картошка — их кровное дело), и отдел фельетонов, в котором тоже могли заинтересоваться статьёй лысого Иваныча.
Веня раздумывал недолго. Орешка — село, орёл — фельетон, и он подбросил пятак в воздух. Монета упала на ладонь орлом вверх. Выбор пал на сатиру. Ей отдают предпочтение журналисты бойкие, напористые, пробивные, их авторучки набиты порохом и бомбами. Именно такие люди сейчас интересовали Веню.
В самом конце коридора он нашёл отдел фельетонов и открыл дверь.
В комнате висел хохот, которому, верно, нравилось в этой комнате, и он давно привык к этим людям, а они привыкли к нему.
Смеялись только двое — мужчина с лицом диверсанта и девушка с пышной причёской тёмных волос. Её лица Веня не разглядел, она смеялась, наклонив низко голову. Третий, мрачный, краснощёкий, с унылым видом, словно только что вернулся с похорон и раздумывал, пойти ли ему на поминки или нет, уныло сказал Вене:
— Закрывайте дверь и вытирайте ноги.
А Вене послышалось другое: «Ты пришёл не вовремя, и лучше тебе постоять за дверью».
Но он не собирался стоять за дверью, и ему было совсем не до смеха.
В комнате пахло линолеумом, свежей краской и белели недавно покрашенные стены. Веня зачем-то потрогал стенку — высохла ли краска.
Когда девушка подняла голову, он узнал Наташу и улыбнулся.
— Привет, Злодейка! — сказал Веня.
Он снял с плеча трубу и подошёл к её столу. Ему показалось, что молодой журналист с лицом диверсанта с подозрением посмотрел на него.
Наташа перестала смеяться. Она смотрела на него большими глазами, немного синими, немного зелёными, и вышла из-за стола с протянутой рукой.
— Родственная душа! — радостно сказала она. — Я рада увидеть тебя даже через сто лет.
Ладонь у Наташи была мягкая и тёплая. Веня задержал её руку.
Двое других журналистов забрали свои авторучки с бомбами и покинули сатирический центр. Они же не знали, зачем Веня пришёл к ним в гости. Но ушли они зря. Со Злодейкой придётся ругаться. Обязательно придётся! Да и в картошке она ничего не понимает.
Наташа была всё такая же, как и год назад, стройная, с дерзкой улыбкой. Она всегда улыбалась. Улыбка её украшала, как и тёмный серебряный браслет на руке. Браслет был широкий и, очевидно, тяжёлый. Это была дань моде и жертва ради красоты. На ней было желтоватое шерстяное платье с чёрными пятнами, словно шкура, содранная с леопарда, очень молодого и очень красивого, и застёгивалось двумя «молниями» по бокам, обтягивая грудь и бёдра. Только очень молодая и очень хорошенькая женщина, которая знает цену себе и своей фигуре, могла позволить себе надеть такое платье. Наташа знала об этом.
Она достала сигарету и, щёлкнув зажигалкой, закурила.
На столе Веня заметил цветной календарь Аэрофлота. На нём были обведены две цифры — второе августа и девятое нюня, как над кроватью Наденьте боты. Весёлое совпадение.
У Злодейки были красивые колени, чуть худые и чуть полные. Веня поймал себя — на мысли, что любуется этими коленями вместо того, чтобы изложить дело о картошке.
— Ты так и не бросила курить? — спросил Веня.
— Пыталась. Бросала несколько раз. А во сне мне казалось, что я курю снова, и, просыпаясь, ощущала во рту знакомый привкус никотина. И я начинала сначала.
Курила Наташа явно подчёркнуто, как и большинство женщин, превращая курение в какой-то священный обряд. Но Вене было всё равно, курит она или нет.
Они были старые добрые приятели, пусть и виделись всего несколько раз. Разве в этом дело? Они приехали на восток в одном купе. Веня сошёл в Тайшете, а она поехала в этот город. Тогда Веня похоронил дядю Сашу, а Наташа получила диплом и сбежала от мужа-аспиранта, который заставлял её чистить ботинки.
«Мой муж — удивительный кретин, — говорила она Вене тогда под стук колёс, — каких свет не видел. Кретины ведь ничем не интересуются, они не переживают и не умеют волноваться». Наташа не хотела такого мужа. Пусть он и аспирант, которому пророчили будущее. И в будущем он всё равно будет кретином, рассуждала она. Поэтому она и уехала.
Работать она начала в этом городе корреспондентом местного радиокомитета. И второй раз они встретились, когда Наташа брала у Вени интервью. Никакого интервью у них не получилось, но вечер они провели весело за бутылкой вина в кафе. Через неделю Наташка выдала в эфир про него всякую чепуху, но Веня не обиделся.
Он просто послал ей доплатное письмо, назвав Наташу Злодейкой, и пожелал ей поменьше врать в своих репортажах, которые он всё-таки слушал, находя их интересными. Она откликнулась таким же ироническим ответом и окрестила Веню Родственной душой. Потом они встречались на совещании, на слёте и последний раз год назад на областном шашечном турнире. Тогда у Наташи сломался репортофон, и Веня целый день чинил его.
На слёт Веня приезжал с Костей Луньковым и папой Чингисом. Веня познакомил её с ребятами, и мальчишки твердили и пророчили ему умопомрачительную любовь. Но всё это была ерунда. Они оставались добрыми друзьями. Как ни пытался Веня разжечь себя, расшевелить, раздразнить, когда находился со Злодейкой вместе, желание ни разу не шевельнулось в нём. Ни раньше, ни теперь, ни через сорок лет Вене и в голову не пришло бы серьёзно приударить за ней. Ему казалось странным увидеть себя с ней в постели, и Веня не кривил душой.
Наташа была модницей. Она умела одеваться и произвести впечатление. В этом-то она могла дать фору кому угодно. Репортажи её по радио о химии казались Вене намного лучше других, да и не только ему одному. Злодейка не отличалась скромностью, причисляла себя к высшей аристократии города и не собиралась замуж. С ней можно было толковать о чём угодно, поспорить, отвести душу, когда не везло. Она никогда не говорила глупостей и не стремилась выставить его в ресторане на круглую сумму (денег ему не жалко, чёрт с ними, с деньгами, но такая привычка ему не нравилась). Подружились они как-то легко, незаметно и быстро и были друг с другом запросто. Наташа была принципиальна до крайности и упряма, как дочь ишака.
Поэтому Веня обрадовался, когда увидел Наташу, и пожалел, что ушли её коллеги.
