Георгий Лоншаков - Горшок черного проса
У колхозных рыбаков опять же распорядок твердый и, как на производстве, техника безопасности своя. Днем, пожалуйста, — рыбачь, а ночью — не моги: отдыхай! В туман тоже сиди на берегу. Для Фомкина наоборот: только эти форточки и открыты, и что ни темней, что ни туманистей, тем шире. И ежели прибросить, к примеру, на весах все выгоды и риски от этих прелестей, то риски, пожалуй, могут перетянуть. Вот, скажем, выкидываешь, стоя, с кормы сеть. Не приведи такому случиться, но все может быть: второпях не успеешь углядеть, подцепишься ненароком ногой за уходящую в воду крепкую капроновую дель — и выдернет тебя в темноте на ходу сетью из лодки, словно штопором пробку из бутылки. Вот и вся недолга! Так что ночь — есть ночь, а день — день.
А путина на Амуре — всегда праздник!.. Идут косяки лососевые от лимана вверх по реке, и вместе с этим ихним ходом передвигается по берегам от села к селу и от района к району веселое оживление. Будет остро пахнуть рыбой, как пахнет первыми огурцами. Будет вариться уха из голов свежей кеты. Будет на столах малосольная алая икра, будут котлеты и амурские пельмени. Будут громкие разговоры удачливых ловцов. Будут горячие и категоричные речи уполномоченных и председателей. Будет нескрываемая гордость за своих сыновей и затаенная грусть в глазах стариков и старух, которым уже не ходить на кету. Будут хмельные споры. Все будет. Шумно и суетно станет днем и на здешней колхозной рыбобазе, на тонях, на причалах, на улицах села, что стоит на высоком берегу возле сопки. А сейчас спит село, загасило огни. Только на берегу ярко освещены рыбобаза и причалы. Спят колхозные рыбаки и рыбачки, и лодки ихние тоже застыли на приколе — до утра, до того часа, когда полностью рассеется туман… А на «Партизане» в это время не дремлют. Нет, не дураки там. Не ротозеи. Не сонные мухи! Зря хлеб не жуют. Маячили всю ночь огнями, прощупывали фарватер и тони колхозные прожектором, высвечивали время от времени зеленоватым сиянием сгорающих в небе ракет водные просторы. Ночью каждая лодка, которая медленным сплавом спускается по течению, вызывает подозрение. У инспекции рядом с «Партизаном» наготове катерок стоит — легкий и быстрый на ходу. Чуть что — подлетит мигом. Вот тебе и калуга…
А встал «Партизан» хитро!.. И фарватер амурский от створа до створа под наблюдением держит, и узкий заход в залив правобережный — прямо под носом у него. Жаль, что расчухали краевые про этот залив — единственный в здешних местах. Тянется он несколько километров извилистой лентой по заросшей кочкой и тальниками низине, подходит к тайге, огибает сопки. Бегут в него горные ручьи, что берут начало в распадках, и много у него заливчиков — маленьких, укрывчивых. Утаись в одном из них на лодке, и никто тебя в жизнь не увидит и не сыщет. Заходил когда-то Фомкин туда, отстаивался целыми днями. А теперь вот — «Партизан»…
Фомкин сегодня сам видел, как, замедлив скорость, ткнулся «Партизан» в берег на подходах к заливу. Вроде бы перепутал ему карты. А Фомкин, наоборот, решил выгоду из этого извлечь. И план у него на этот счет такой имелся: попробовать хоть разок сплавать с сеткой именно здесь, не в заливчике, а на открытой воде.
Катер с огнями своими послужит ему ориентиром. Фомкин на фарватере под прикрытием туманов как под ватным одеялом будет: прожекторный луч с «Партизана» туман не шибко пробивает, а вот отблески света, кусочки, пятнышки его — уловить можно, а стало быть, и узнать — где какой берег, откуда с сетью на заплывах выходить. А иначе, если не определишься, будешь блукать по туманам, что котенок слепой, пока не выжжешь все горючее в баках, закрутишься, завертишься на ходу и не скоро разберешься, куда тебя черт на моторе несет: ближе к дому или наоборот — в сторону Татарского пролива… На Амуре с низовой сетью сплавной только тони колхозные ищи: дно там ухоженное, проверенное тысячу раз, ни бревен затопленных нет, ни коряг, ни крупных камней. Плыви себе спокойно. А бросать наугад, вслепую — только дело губить: как пить дать, на задев сядешь и сеть угробишь. Вот чем полезен, пока темно, катер с огнями своими…
Ну, а когда рассветет, Фомкин другими ориентирами воспользуется. Вот, скажем, пена на воде. Ее течение вытягивает полосами. Это тебе — направление русла. Берега по окраске тумана определить можно. С правого-то берега, где тони, он на зорьке розоватый станет и посветлей. Конечно, это тебе не цветная картинка из детской книжки: вот тут розовое, а вот тут — белое, и редко кто сегодня на всем Амуре рискнет оторваться на лодке от берегов и окунуться в туманы. А Фомкин рискнет. И, кажется, уже пришло для этого время, и пора будить своего напарника молодого — Васятку…
Фомкин снова дотянулся до плеча спящего.
— Ва-ся… Василий!..
На этот раз парень откликнулся быстро. Приподнял голову, повернувшись в кресле, повел с хрустом плечами, спросил застоявшимся ломким басом:
— Чего?
— Ничего! — сказал Фомкин хрипловатым шепотом. — Тихо надо!
— А-а-а… Я и забыл…
— Вот и не забывай! И не шурши!..
— Не… больше не буду. Сон видел сейчас какой-то дикий, Спиридон Яковлевич, — сказал, теперь уже шепотом, Васятка.
— Чего там уж такое привиделось?
— Лечу, понимаете, со свистом в громадную пропасть. Ни конца у нее, ни края… Жуть! Хорошо, что разбудили…
— Все растешь. Пора бы и остановиться. И куда вы только, нонешние, дуете? Глядишь, и годов-то всего ничего, а уже каланча!..
— Так я-то при чем?
— То-то и оно-то, что все вы ни при чем. Спите — сколько хотите, еды — по горло, и того больше. Чего не расти?
— А я как-то слыхал, что кислорода вокруг земли меньше стало, а углекислого газа больше… Как будто вот это и влияет…
— Да? — Фомкин посопел носом, поразмышлял в темноте, почесав за ухом, проговорил с сомнением: — Может, и так… Теперь я тебе вот что скажу: Спиридон Яковлевич я для тебя буду дома. Или на огороде. Или еще где-нибудь. А здесь я — Фомкин. Фомкин — и никаких гвоздей. Коротко и ясно. Понял?
— Непривычно, понимаете, как-то…
— Привыкать некогда. Называй, и все!..
— Ну, ладно…
— И еще… хе-хе… один совет: ежели этой самой… гимнастикой утренней вздумаешь заниматься, так того — не крякни сдуру на полную мощь. На тормозах надо, понял? На тормозах…
— Это о чем?..
— Эх, какой недогадливый!.. Предупреждаю, значит, чтобы не брал громкую ноту. Над водой далеко слышно. В аккурат до «Партизана» долетит…
— А-а-а!.. — сказал Васятка.
— Бэ! — сказал Фомкин. — Один братец на этом как раз и погорел. Хотел в свое удовольствие, а вышло на штраф. Да не за то, что громко, не за то! Подъехали к нему — а у него в лодке и сетка, и рыбка!..
— Надо же…
— Вот тебе и надо же, — передразнил Фомкин. — Другой за ту же рыбу или за сетку готов весло в руки брать заместо дубины или прицельно палить… Не… у меня линия другая: лови, да не попадайся!..
— А вдруг?.. Что тогда?
— Вдруг, да не вдруг! Говорю тебе, не было такого у меня, обходилось. Ну, да ладно, делом надо заниматься. Вот тебе рюкзак, доставай термос и кружку. Кофейку налей, коньячку в него капни. Можно и посветить — мы стеклом ветровым в кусты торчим…
Фомкин нашел фонарик, включил его и подвесил на крючок в трубке, поддерживающей тент. На дне лодки образовался желтый круг, и стало видней и уютней.
— Вот так-то лучше будет… Это громко разговаривать и шуметь нельзя, а свет — ничего. Где и пробьется через тент, все равно ничего. Туманы укрыли нас с тобой, Васюха, надежней не бывает!..
— Такой туман?
— Что надо!..
Парень сделал все так, как велел Фомкин. И они, расположившись поудобней на заднем сиденье, принялись поочередно отхлебывать из кружки горячий и крепкий напиток.
— Хороша штука, да? — спросил Фомкин. — И душу греет, и мозгу просветляет. Я такую завсегда с собой беру.
— Сидеть бы так и сидеть… — проговорил мечтательно парень.
— И даже не рыбачить?
— Можно и не рыбачить…
— Ишь ты! Испуг взял, что ли?
— Да нет…
— И правильно! Тебе-то что пугаться? За все ответ мой. Лодка моя. Сетка — моя. Так что не боись. К тому ж Фомкин не из тех, кого хватают за жабры. Так что держи, Васюха, хвост пистолетом! Или кофей пока еще бодрости духа не добавил?.. Теперь вот что: держи кружку, сам пей и мне давай, а я сеткой займусь… Там возле тебя отвертка лежит, подай-ка!..
Фомкин подтянул к себе круглую флягу. С вида — обычная, литров на сорок, в каких молоко возят. Крышку с горловины откинешь, видно — горючим под самую завязку заправлена. Только горючего в ней — литров пять, не больше, поскольку, отступив сверху на вершок, сделал Фомкин во фляге переборку. Междудонное пространство получилось. Нижнее донышко отверткой снимешь — там сетка лежит…
У Васятки даже рот от удивления открылся, когда Фомкин, весело подмигнув, стал проделывать перед ним свой фокус — играючи, как факир, вытягивать из фляги набранную веревочкой снасть. Была она небольшая по амурским масштабам: Фомкин не любил рыбачить большими сетями — возни много, но и тридцать ее метров показались парню бесконечными.
