Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Оглядываясь на сделанное, он видел, что достигнуто многое. Завод вышел из периода восстановления, развернул производство, начал уверенно набирать темпы. Оставалось как будто только отточить, отработать всю систему руководства и планирования, подтянуть отстающие участки, добиться ритмичности... Но в это время министерство пересмотрело программу завода и полностью сняло с производства хорошо освоенную серийную оборонную продукцию, за счет которой было всего легче выполнять и перевыполнять план. Вместо нее заводу поручили освоить выпуск новых и технически сложных изделий. И, что совсем подкосило на первых порах Немирова, министерство отказалось от довоенного типа турбин и предложило перейти к выпуску турбин более мощных и сложных, являвшихся новинкой турбостроительной техники.
Как это усложнило положение директора! Большая и кропотливая организационно-подготовительная работа мало кому известна, а наглядных достижений нет. Сколько трудного возникает ежедневно, и все идут к директору: он должен решить, помочь, обеспечить, найти выход — на то он и директор! Руководители цехов нервничают и предъявляют, подобно Любимову, множество требований. Рабочие ворчат на разные неполадки и склонны винить во всем неповоротливое начальство.
А твои сознание и совесть не позволяют тебе ни отказаться от самой трудной задачи, ни просить отсрочки, — да какие могут быть отсрочки, когда кругом все кипит и бурлит, когда с каждой газетной полосы взывают к тебе победы твоих товарищей: не отставай, уважение народа и слава — тем, кто умеет идти вперед, преодолевая все препоны.
Кому тут пожалуешься? Даже жене не скажешь, что порой не под силу груз. Вскинет брови, недоверчиво воскликнет: «Тебе-то?»
Сидя один перед опадающим в камине пламенем, Немиров насмешливо вздохнул: ох, далека победа, далека слава! Вот-вот придет обращение краснознаменцев, а тогда все во сто крат усложнится. Он будто видел это обращение, напечатанное жирным газетным шрифтом: «Мы вызываем вас, славных ленинградских турбостроителей...» Да, что-нибудь в этом роде! Как отвергнешь? А если не отвергнешь, как выполнишь?..
Григорий Петрович смотрел на медленно угасающие среди золы красные пятна углей, и вдруг поймал себя на мысли, возникшей еще во время разговора с министром и, видимо, тайно угнездившейся в мозгу. Министр сказал тогда, успокаивая и подбадривая: «Во всяком случае, первая очередь Краснознаменки должна быть пущена к осени...» Значит, вторую очередь можно и оттянуть немного?.. Мелькнувшая успокоительная мысль была тотчас же отброшена. А вот сейчас вылезла и зашептала: «Под праздничное настроение по случаю пуска первой очереди тебе простят задержку второй... ну, не намного, месяца на два-три...»
Григорий Петрович поднялся, закрыл трубу камина, энергично прошелся по кабинету, разминаясь и разгоняя дурные мысли. Вот еще, приберегать подобную лазейку! Да и буду ли я доволен, если мне позволят укрыться в ней? Нет, сам себе противен буду, заскучаю и увяну, как если бы меня вдруг назначили руководить артелью «Метбытремонт»... Значит, к черту слабость!
Он надеялся, что Клава освободилась, но Клава сидела за своим столом, погруженная в работу. Григорий Петрович постоял перед книжным шкафом, выискивая, что бы такое почитать. Но читать не хотелось.
И вдруг он понял, чего ему хочется. Повеселев, накинул пальто, шапку, тихонько, как убегающий из дому школьник, вышел из квартиры, стараясь не хлопнуть дверью.
В проходной завода одна из молодых охранниц недоверчиво взяла его пропуск, старательно прочитала, покраснела и сказала:
— Ох! Проходите, пожалуйста.
Немиров слышал, как она фыркнула за его спиной и громким шепотом сообщила подруге:
— Директор! Честное слово, никогда не скажешь.
Тих и пустынен был заводской двор. По фасаду заводоуправления светилось всего несколько окон. Немиров вошел в полутемный вестибюль и зашагал по неосвещенному коридору «на огонек».
Из кабинета начальника снабжения неслись странные звуки. Не то мужской, не то женский голос мурлыкал:
Мы красна-я кава-ле-рия, и про насTa-ти-та-ри-та-ти-та-та ведут рассказ...
Немиров открыл дверь. Начальник снабжения сидел один в кабинете, в мягкой домашней куртке, с папиросой в зубах. Увидев директора, он отложил папиросу, но клочок дыма, запутавшийся в его всклокоченных волосах, еще курился надо лбом.
— Вам бы в оперу, а не снабжением заведовать, — сказал Немиров, с нежностью глядя на этого человека, обложенного листками нарядов, заявок и телеграмм. — Почему работаете сегодня?
— Привожу все к одному знаменателю, — охотно пояснил начальник снабжения, отлично знавший тайное пристрастие директора к людям, которых и в выходной день будто магнитом тянет на завод.
— Ну, ну... А баббит для турбинного достали?
— Экое дело! — притворно удивился начальник снабжения. — Любимов нажаловался? Из-за моего баббита у него турбину затирает!
В плановом отделе две машинистки перепечатывали отчет. Каширина, конечно, не было, и это рассердило Немирова: засадил девушек на все воскресенье за машинки, а сам вола вертит! Не думая о том, что и Каширин мог взять работу на дом — хотя сам же никак не поощрял этого, — Немиров сравнил своего плановика с Клавой и позавидовал Саганскому: вот у кого плановик отдается делу всей душой! Клава небось спины не разгибает, а этот пожилой толстяк никогда не переработает лишнего... Впрочем, справедливо ли это? Пусть он неповоротлив, зато опытен, аккуратен, исполнителен. Еще через минуту Немиров уже думал, шутливо обращаясь к Саганскому: да-с, уважаемый, мой Каширин уже и отчет на машинку сдал, а ваша Клавдия Васильевна еще только пишет!..
Непривычная тишина стояла на всей территории завода, но Немиров знал: в опустевших корпусах идет своя особая, тоже напряженная и деловая жизнь. В механическом цехе копаются у разобранного станка ремонтники, их и не разглядишь сразу, но без их воскресного труда сорвется завтрашний выпуск. В цехе шахтного оборудования замешивают бетон, заливают фундаменты: идет подготовка станков для новой бригады скоростников. А в инструментальном царство маляров. Евстигнеев настоял-таки на своем: заново белит стены и красит станки светлой краской — культура производства, хоть в белых халатах работай, хорошо!
Было приятно подойти к Евстигнееву, как всегда приятно встретиться с человеком, которому помог удовлетворить заветное желание. Евстигнеев стоял на стремянке, зажав в зубах винты, и что-то исправлял на электрораспределительном щите.
— Ты бы еще малярную кисть взял, начальник цеха! — сказал Немиров, сам умевший делать многое и уважавший это умение у других.
— Не звать же монтера из-за такой малости, — смущенно пояснил Евстигнеев и слез со стремянки. — Смотрите! — сказал он восторженно. — Не узнать цех, а? Красавец!
Он угостил директора «звездочкой», и Немиров с жадностью затянулся едким дымком: он не курил со вчерашнего дня.
— Теперь цветы разводить будешь?
— И буду! — воскликнул Евстигнеев. — Обязательно разведу. У меня уже и садоводы нашлись!
И вдруг без паузы и без перехода обиженно заявил:
— А Воловика, Григорий Петрович, как хотите, не отдам! Это что же такое? Моего лучшего стахановца, рационализатора... да он мне уже на восемьдесят пять тысяч экономии сделал своими изобретениями! Вырастил стахановца, взлелеял, в мастера выдвигаю — и ни с того ни с сего отдавай Любимову? Не отдам! Пусть своих выращивает.
Немиров поморщился. Этот Воловик положительно весь завод взбаламутил! А вчера вечером Диденко налетел, как смерч: безобразие, глушат творческую инициативу, вечная волокита с изобретениями, придется слушать на парткоме!
— Воловика ты отдашь, — сухо сказал Немиров. — И насчет мастера не ври. Никакой он у тебя не мастер, ты это придумал вчера, чтоб не отпускать. Из-за одного слесаря шуму на весь завод.
Евстигнеев был не из тех, кто легко подчинялся, и Немиров ушел раздраженным.
В прокатном цехе ремонтировали среднесортный стан, вальцы были сняты, и оголенная станина выглядела странно и печально. Мастер участка обрадовался директору и, еле поздоровавшись, начал горячо выкладывать свой проект малой механизации.
— Два рольганга! — говорил он, для убедительности потрясая перед Немировым двумя пальцами. — Мы почти все сами сделаем, только валики обточить и моторы достать. Я уж и с цехами договорился, сделают, было бы ваше распоряжение. Два рольганга! И еще наклонные стеллажи, но это уж мы все сами. А рольгангов два!
— Два! Два! — повторил Немиров. — Вы понимаете или нет, что вашу работу можно всунуть цехам только в ущерб программной продукции? Я вам уже говорил: в следующем квартале — пожалуйста!
