Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - Вениамин Александрович Каверин

Вот в такой-то день Вася, оставив дома Филиппа Сергеевича, дружески болтавшего о чем-то своем с Розалиной, отправился к секретарю Верлиоки.

Дом отличался от соседних домов только тем, что казался нежилым – ставни были закрыты и дом выглядел так, как будто, воспользовавшись отгулом, владелец куда-то уехал, может быть на охоту или рыбалку. Но, поднявшись на крыльцо, Вася по-дружески поговорил с дверью, и она хоть и нехотя, но отворилась перед ним.

Просторная прихожая оказалась битком набитой мебелью: шифоньеры теснили шифоньеры, на полубуфете были беспорядочно навалены стулья. Зато в соседней комнате, почти пустой, сквозь окна, снаружи прикрытые ставнями, пробивались полосы света и неподвижно ложились на пол. Впрочем, на полу лежали не только полоски: он был покрыт пачками денег. Очевидно, и мебель-то была вынесена в прихожую для того, чтобы в этой комнате деньги чувствовали себя как дома. Здесь были не только наши сотенные, полусотенные, десятки, четвертные. Попадались кредитные билеты из иных земель. Вася, взявший с собой фонарик, разглядел на одном из них золотого льва под короной. Это был билет в сто фунтов стерлингов.

Мало кому случалось шагать по деньгам. И нет ничего удивительного, что под его ногами они запищали сперва еле слышно, а потом все громче и громче. «Понятно, – подумал Вася. – Недаром же о деньгах говорят: купюра достоинством во столько-то и столько-то. Стало быть, у них есть достоинство, а я как ни в чем не бывало попираю его ногами».

Вы думаете, что Лука Порфирьевич удивился, увидев Васю? Ничуть не бывало!

– А, молодой иностранец! – приветливо сказал он. – Милости просим. Налить?

На столе стояли две бутылки водки, одна уже почти пустая. А рядом – соленые огурцы, толстые ломти ржаного хлеба и распластанная на газете селедка.

– Спасибо, нет. Я водку не пью.

– Шампанского не держим. Но как ты…

Лука Порфирьевич задумался. Он лежал, когда Вася вошел, а теперь снял со спинки кровати голые журавлиные ноги в задравшихся брюках и сел. Голова его покрутилась как на шарнире, серовато-мутные глаза несколько прояснились.

– Как ты сюда попал?

– А я с дверью по-дружески поговорил – и она распахнулась.

Лука помолчал.

– Это бывает, – наконец сказал он.

Без сомнения, Лука Порфирьевич брал отгул для того, чтобы никто не мешал ему выпить, пропустить или тяпнуть – в русском языке есть много слов для обозначения этого нехитрого дела. Он приветливо встретил гостя, и Васе угрожать ему не хотелось. «Все-таки старый человек, – думалось ему. – И даже, может быть, птица».

– Лука Порфирьевич, – мягко заметил он, – вы знакомы со всеми делами Леона Спартаковича и часто бываете в его квартире. Скажите, пожалуйста, вы не встречали у него девушку?.. Ну, как вам о ней рассказать… Белокурая, загорелая, голубые глаза. Одета по-дорожному, в курточке и джинсах.

Лука Порфирьевич распечатал вторую бутылку, выпил и, крякнув, понюхал корочку хлеба.

– Была, да сплыла.

– Где она, что с ней случилось?

Пятна и полосы солнечного света дрожали на стенах, потолке и на полу, становились то шире, то уже – можно было подумать, что и они волновались не меньше, чем Вася.

– Не скажу. Государственная тайна! И вообще, кто ты такой? Откуда ты взялся на мою голову? Вот я бы сейчас пел или спал, а мне нужно с тобой разговаривать. Почему? За что? Берет человек отгул, запирается, чтобы его оставили в покое эти бумажные хари, выпивает, закусывает. Ну почему… – он смахнул слезу, – почему я должен выдавать тебе государственную тайну?

– Ну вот что, – тихим, страшным голосом сказал Вася, – или вы мне скажете, где она, или я сейчас же докажу, что мне известны некоторые если не государственные, так весьма опасные для вас тайны.

– Ох, испугал!

– Считаю: раз! – Он помедлил. – Два!

Секретарь ухмыльнулся, выпил еще стаканчик и закусил селедкой.

– Три. Ну, Лука Порфирьевич, теперь держитесь. Кстати сказать, вы верующий?

– А тебе какое дело? Ну, допустим, да!

И он демонстративно перекрестился.

– Так вы считаете, что поп не должен называть новорожденного Ричардом Львиное Сердце?

Вам случалось видеть, как трезвеют очень пьяные люди? Нежные, пушистые шарики хмеля вылетают из головы и растворяются в воздухе, как в раскрашенном сне, и некоторые, прежде чем растаять, по-детски гоняются друг за другом. Сразу же все становится на свои места, откуда-то появляется ясность, похожая на грубый, неотесанный камень, – ясность, которая дает понять, что с ней шутки плохи.

Именно это произошло с нашим секретарем, когда он услышал об упрямом попе. Но он сдался не сразу.

– Какой такой Ричард? – спросил он беспечно и слегка задрожавшей рукой поставил на стол стакан. – Не слыхал!

– И даже удалось ли Жабину отравить жену, не слыхали? – с любопытством спросил Вася.

Плоские тусклые глаза человека-птицы вспыхнули от страха и изменили цвет, вылезли из орбит, и откуда-то появились длинные,