Евгений Дубровин - Курортное приключение
Холин вернулся в обеденный зал. Антонина Петровна оживленно разговаривала с толстяком, подавшимся к ней всем своим мощным туловищем с соседнего стола. Толстяк был красен, на его голове поблескивала лысина, хотя он был еще довольно молод, черный пиджак плотно обтягивал богатырские плечи; под правой подмышкой рукав лопнул, и были видны белые нитки. Перед толстяком стояла тарелка, заваленная горой шашлыков на шампурах, и возвышалась наполовину опустошенная бутылка венгерского коньяка «MATRA» емкостью 0,75 литра.
– Если бы он не прорвался на штрафную площадку… – говорил толстяк.
– Даже если бы он не прорвался, то все равно бы гол, – отвечала Антонина Петровна. – У семерки была исключительно выгодная позиция.
Увидев Холина, толстяк поскучнел, отвернулся, налил себе рюмку, хлопнул единым духом и стал методично жевать шашлык.
– Вы увлекаетесь футболом? – спросил Холин.
– Да. Вместо валерианки. Футбол почему-то меня успокаивает. Я думаю: к черту все неприятности, ведь существует футбол. Игрушка для всех. А раз люди любят играть, как дети, значит, они не такие уж плохие. От этой мысли мне становится легче, я успокаиваюсь и отлично сплю. Жаль только, не каждый вечер показывают футбол. А вы где бродили?
– Я танцевал.
– Вот как… Странно вы себя ведете. Назначили девушке свидание, а сами бросили ее и ушли танцевать.
– Так сложились обстоятельства, но вы тоже не теряли времени даром. Этот толстяк влюбился в вас по уши. Чувствует мое бедное сердце – быть драке.
– Толстяки не дерутся. Они смирные, как тюлени. Он будет плакать.
– Это еще хуже. Ну что, забудем инцидент и продолжим нашу исповедь?
– Да, забудем и продолжим…
– Ваша очередь.
– Дайте сосредоточиться… Налейте капельку… Такое вкусное шампанское…
Он налил ей полный бокал. Она отпила половину, тряхнула головой.
– Чертов толстяк, все мысли перепутал своим футболом.
– Захотелось спать?
– Какое-то умиротворенное состояние. В глазах мельтешат голова-ноги, голова-ноги…
– Это от шампанского.
– Возможно. Давайте начнем с первого впечатления.
– Давайте.
– Сижу, читаю историю болезни. История, прямо сказать, невеселая. Это у меня первый сорокалетний инфаркт. Думаю, какой он из себя, этот сорокалетний инфаркт. Мысленно рисую себе раздавленного горем молодого мужчину: спина сгорблена, плечи обвисли, волосы поседели, глаза потухли. С первого момента, чуть ли не плача, заглядывает в глаза: «Я буду жить? Доктор, только честно, сколько мне осталось?» Почти все себя так держат, правда, сейчас идут в основном пятидесятилетние. Начинаешь утешать, просить успокоиться, но они еще больше волнуются, что-то подозревают, просят показать кардиограмму, рассматривают зубчики… Уходят сумрачные, неудовлетворенные и тем сами сокращают себе жизнь.
И вот входите вы. Уверенность в движениях, во взгляде, чувство юмора. Вы знаете – то, что вы шутили, меня поразило и обрадовало больше всего. И еще желание жить. Было сразу видно, что вы хотите жить, цепляетесь за все, что вам поможет: за стул, за дерево, за цветок. Как вы уцепились за меня! Вы прямо с ходу распустили хвост, я даже растерялась от такого неожиданного напора, даже уронила карандаш – помните?
– Еще бы. Не каждый день врач от смущения роняет карандаш.
– Да… Только не насмехайтесь… Вы ухватились за меня. Если бы была другая, то ухватились за нее.
– За другую бы не ухватился.
– Будет врать… Еще как… Но я вас не осуждаю. Наоборот, когда вы ушли, я долго думала о вас. Я знала, что вы выздоровеете и будете жить…
– Сколько? – спросил Холин.
– Это зависит от вас. Сколько захотите. Сколько сможете. Мой долг вам помочь.
– Поэтому вы и пришли на свидание?
– Нет… Я пришла не к больному, а к вам, здоровому, доброму насмешнику. Наверно, мне нельзя было это делать…
– Почему?
– Я же невеста. Скоро выхожу замуж…
– Тем более. Надо погулять напоследок. Все невесты гуляют напоследок.
Толстяк жевал шашлык и прислушивался. Холин по спине видел, что он прислушивался. У него была очень внимательная спина.
– Теперь это неважно. Раз пришла, то пришла… Значит, на то у меня были свои причины…
– Это связано с женихом?
– Может быть…
– Я оказался лучше его?
– Какая наглость!
– Лучше? Но только честно.
– В какой-то степени… В данный момент…
– Он вас раздражает?
– Иногда.
– Сегодня раздражал?
– Раздражал… Хотя его и нет рядом.
– Ревнует, что ли?
– Еще как. Когда приезжает, стоит мне только выйти из комнаты, он сейчас же обыскивает комнату.
– Ищет любовника?
– Улики.
– И находит?
– До сегодняшнего дня не находил. У него еще есть нехорошая привычка. Приезжает в будни, идет в корпус, садится в очередь ко мне в кабинет и слушает, что больные говорят обо мне.
– Низко…
– Но это бог с ним… Ревность… Она еще и не то творит с людьми. Я бы ему это простила. Мне не нравятся его взгляды на жизнь. Как-то у него все мысли только о себе. Этот человек хороший, потому что он мне полезен, этот плохой, потому что он против меня, а вон тот мне глубоко безразличен, потому что он мне бесполезен.
– Вы ему полезны?
– О, еще бы!
Официантка принесла шашлыки. Они еще дымились и шипели. Пахло подгоревшим жиром, зажаристым мясом, березовым углем.
– Ух, как вкусно! – воскликнула Антонина Петровна, принюхиваясь. – Я ужасно проголодалась! Какой вы молодец, что заказали! Давайте есть и разговаривать, а то остынут. Вы не обидитесь?
– Я на шашлыки, вино и красивых девушек никогда не обижаюсь, – Холин протянул врачу шампур.
– Итак, чем же вы ему полезны?
– Он ужасно боится болезней. Он так дрожит за свою жизнь, что если у него случится что серьезное, то, наверно, умрет с испуга. Вот почему ему нужен домашний врач. Чтобы он был под постоянным медицинским наблюдением. А потом, чтобы были под наблюдением его дети. Я его больше интересую как врач, нежели как женщина.
Некоторое время Антонина Петровна и Николай Егорович ели молча. Потом девушка заговорила опять:
– После нашего знакомства я невольно сравниваю вас и его. И все сравнения не в его пользу. Он говорит только о себе, вы – обо мне. Он думает только о своих мнимых болезнях постоянно просит послушать его, расспрашивает о симптомах. Вы стараетесь забыть о своем сердце. Он любуется мною, только когда я в белом халате, вы же смотрите на мои волосы, глаза, нос.
– На нос я не смотрю. Нос ваш мне не нравится. Он немножко курносит, а я люблю крючковатые, греческого типа. Я больше смотрю на вашу фигуру. Фигура у вас классная.
– Благодарю за тонкий комплимент… Я их давно не слышала.
– Жених воздерживается от комплиментов?
– Он говорит их лишь самому себе. Его уже не переделаешь. Да и я не собираюсь переделывать. Я лишь боюсь за детей. Он может воспитать их по своему подобию.
– А вы выходите замуж за другого, и все, будут другие дети, – посоветовал Холин.
Она покачала головой.
– Теперь уж это невозможно.
– Почему? Вы дали слово? Я могу вас освободить от него.
– Нет, дело не в слове. Просто мы знакомы давно, я знаю все его достоинства и недостатки, так что я знаю, на что иду. Искать кого-нибудь другого? Слишком поздно. Мне уже двадцать пять лет. Да и где его найдешь? Ходить на танцы? Смешно. Стараться понравиться больным? Грешно. Кроме того, вы оказались правы – у меня большая работа. Я сейчас разрабатываю одну очень интересную тему… Так что на поиски женихов у меня совсем нет времени. Да и потом… Честно говоря… Тут вы тоже оказались правы. Меня больше прельщает работа, чем замужество. Просто если уж так принято – быть замужем, то ничего не поделаешь, не хочется выглядеть белой вороной… А мой жених, в общем-то, будет неплохим мужем: он долго жил холостяком и умеет сам себя обслуживать. Хорошо зарабатывает, отличная квартира в Севастополе… Что мне еще надо? Вот закончу исследование, поженимся, уеду в Севастополь, меня уже приглашали на кафедру.
– Но ведь вы согласились стать здесь заведующей.
– Да. Это очень важно для моего исследования. Больше возможностей. Ну что ж, поработаю с годик… И опыт это даст.
– А может быть, вы выйдете за меня? – сказал Холин. – Впрочем, извините за глупость. Муж из меня никудышный, скорее пациент, а не муж. И потом, в нашем городишке нет кафедры. Еще раз прошу извинения за глупость. Давайте лучше выпьем на брудершафт. По-моему, самое время.
– Давайте.
Она встала, протягивая бокал. Холин налил шампанского, опять спросил:
– Мне можно?
– Один глоток.
Он плеснул себе глоток. Они скрестили руки, поцеловали друг друга в щеки и сели. Толстяк, обернувшись всем своим громадным туловищем, побагровев от напряжения, смотрел на них. За его щекой вздувался забытый кусок шашлыка. Казалось, что у толстяка вскочил огромный флюс.
– Коля…
