Анатолий Буйлов - Большое кочевье
В тот же день забойная бригада выпустила из кораля чалымов и погнала их на забойную площадку, находящуюся в сорока километрах от кораля, недалеко от поселка. Для того чтобы забойные олени не соединились со стадом, пастухи решили продержать стадо в корале еще одну ночь.
Вечером Иванова собрала в своей просторной шестиместной палатке всех пастухов.
— Ну как, все собрались? — спросила председатель, когда пастухи расселись.
— Все, конечно, — ответил Шумков.
— А Улиту с Татьяной позабыли? Или вы их членами бригады не считаете?
— Почему не считаем, — ухмыльнулся Шумков, — пускай идут. Сбегай, позови их, Николка.
Женщины, войдя в палатку, скромно присели у порога.
— Ну вот, теперь все в сборе, — удовлетворенно сказала Иванова. — А позвала я вас для недолгой беседы. Во-первых, всех вас от имени колхоза, от себя лично поздравляю с трудовой победой. Ваша бригада, по-видимому, выйдет на первое место. Правда, Слепцов еще не провел корализацию, но, по предварительным данным, у него есть потери.
Похвалив пастухов, Иванова кратко рассказала о делах колхоза, сколько выловлено сельди, сколько наваги, сколько тонн нерпичьего мяса заготовили зверобои для песцовой фермы и кто из колхозников особенно отличился в труде. Рассказала и о планах колхоза.
— Ну, а теперь о самом главном, — сказала Иванова, облегченно вздохнув. — На вашу бригаду выделено три путевки на курорт Талая. Одну путевку мы решили дать Ахане, другую — Фоке Степановичу, а кому третью, решайте сами.
— Моя курорта не пойду! — категорически заявил Аханя, сделав обиженное лицо. — Зачем мне курорта?
— Как зачем? Отдохнешь, подлечишься.
— Нет, моя курорта ехать не буду! — упрямо повторил старик, все более мрачнея, — казалось, он вот-вот заплачет.
— Но в чем дело, Аханя? Почему ты отказываешься?
— Моя уже были курорта, пускай другой пойдет.
— Тебе что, разве не понравилось в прошлый раз? Плохо там? — все более удивлялась Иванова.
— Плехо, плехо, — согласно и словно бы обрадовавшись закивал Аханя.
— Чем же плохо?
Старик набил табаком трубку, раскурил ее и, окутав себя дымом, точно желая за него спрятаться, ответил наконец с обидой в голосе:
— Мине много мяса кушать привыкли, курорта суксем мало мяса давали, вот сколько давали, — старик показал половину мизинца. — Трава разный давали вот сколько, — и он развел руки охапкой. — Моя суксем эту траву кушать не могли — живот болели все время. На сопку моя ходили гуляли — дохтур ругали миня. Тибе, говорили, суксем, старик, никакой дисциплина нету. Туда садись нельзя, туда ходи нельзя, туда посмотри тоже нельзя. Чай крепкий хочу пить, дохтур опять мине шибко ругали: нельзя чай пить такой! Люди кругом много! Разный пустой слова болтали, болтали, туда-сюда ходили-ходили, никто не работали. Мине голова заболел такой курорта.
— Но когда это было, Аханя? Лет десять тому назад… А теперь на Талой в столовой заказная система: что хочешь, то и ешь.
Старик продолжал молча курить.
— Там сейчас отличный медицинский персонал, — уговаривала Иванова. — Может, все-таки поедешь? Отдохнешь…
— Отдохнуть, однако, можно, — кивнул старик.
— Ну, вот и молодец! — обрадованно встрепенулась Иванова.
— Отдыхать моя будем тайге, — невозмутимо уточнил Аханя и вдруг, лукаво улыбнувшись, заискивающим тоном попросил: — Пусти мине тайгу — шибко белковать хочу!
— Ну что ты с ним будешь делать?! Вы посмотрите на него! — Иванова даже руками всплеснула, подчеркивая этим крайнее свое удивление. — Я ему предлагаю отдохнуть, а он на промысел просится. На промысле сейчас гораздо трудней, чем в стаде! Уж лучше ты в стаде отдохни.
— Нет, моя хочу мало-мало тайга смотреть, мало-мало белки стрелять.
— Ну пусть бы молодые этим занимались, у них ноги крепкие.
— Зачем так говоришь? — обиделся старик. — Моя ходить могу, белки глаз стрелять тоже могу! Скоро моя помирать будем, тогда отдыхай будем, сми-ирна-а лежать будем…
Пастухи перестали улыбаться, смущенные, переглянулись, стало слышно, как позвякивает за палаткой цепью какая-то беспокойная упряжная собака.
— Ну что ж, Аханя, поезжай на промысел, коли есть желание, — разочарованно, почти с обидой в голосе сказала Иванова. — Но только тебя одного не отпущу, ищи напарника.
— Моя уже есть напарника, — встрепенулся Аханя.
— Кто же?
— Вот моя напарника, — Аханя кивнул на Николку.
Услышав это, Николка замер: неужели старик указал на него? Ведь никогда между ними не было разговора о промысле. Откуда же старик узнал о его тайной мечте? Вероятно, и для пастухов сообщение Ахани было неожиданным.
— Когда вы успели сговориться? — удивленно посмотрел Шумков на Николку.
— Недавно, — уклончиво промямлил Николка.
— Но ведь Родникову надо учиться пастушескому ремеслу, — сказала Иванова. — Зачем же его отрывать от дела?
— Окси! Непраульно тибе говорили, — возразил старик. — Моя так думали. Молодой пастух надо первый очередь учились тайгу не боялись, чтобы иво смотрели на сопка, говорили: ай, какой красивый сопка! Мало-мало любит тайгу, охота мало-мало любит — работать, однако, будет долго пастухом; боялись иво будет тайгу — сразу иво поселок кочевать пойдет. Иво учили нада первый очередь тайга любить, разный следы читать — эта главный для пастуха наука есть! Моя так думали: нада пускать Николку…
Председатель молчала, что-то сосредоточенно обдумывая, нервно барабаня пальцами по пустому спичечному коробку, который она перед этим вертела в руках.
Николка натянулся, как струна, впился взглядом в нервно стучащие председательские пальцы, словно от них, от этих пальцев, зависела его судьба сейчас. Но вот пальцы остановились, схватили коробок и бросили его к подсвечнику.
— Хорошо, Аханя, я поняла твою мысль. Пожалуй, ты прав, собирайтесь на охоту! А Василий, Фока Степанович и кто-то третий из вас поедут на Талую по очереди. Вместо Ахани и Родникова я пришлю в стадо двух пастухов. Одного я уже уговорила, думаю, что и другого уговорю.
Первыми палатку покинули Улита с Татьяной, они вдруг вспомнили, что в печах у них прогорели дрова.
У Николки было отличное настроение, ему хотелось выскочить на улицу, запеть во все горло и пуститься в пляс. Но что тогда подумают о нем пастухи? Скажут: да он еще совсем пацан, какой из него охотник? Но не удавалось ему скрыть своего ликования, и, глядя на него, пастухи понимающе улыбались.
На следующий день бригада, выпустив стадо из кораля, откочевала на богатые ягелем пастбища. Через неделю Ганя привез охотникам необходимое снаряжение.
Ранним морозным утром повели охотники небольшой свой караван, состоящий из девяти груженых нарт и двадцати двух ездовых оленей, в сторону Маяканского хребта. Снег был мелкий и сыпучий, весело поскрипывали нарты, бодро пощелкивали оленьи копыта.
У Ахани аргиш из пяти нарт. На средней нарте сидит в праздничной одежде Улита, она то и дело беспокойно оглядывается на привязанных за последнюю нарту двух молодых ездовиков, предназначенных на убой, если охотникам не удастся добыть мяса в тайге… Оба оленя были обучены перед самой кочевкой, не привыкли к неволе, то и дело взбрыкивали, вставали ногами на идущую нарту, дергались изо всех сил, пытаясь вырваться.
Николка тоже часто оглядывался. К его задней нарте было привязано два запасных оленя. Кроме того, Николка шел замыкающим, а замыкающий должен следить не только за впереди идущими нартами, но и за своими — не дай бог вывалится груз, уйдешь от него, никто и не окликнет. Замыкающим быть ответственно, и Николка это вполне сознавал. Выражение лица у него значительное, походка деловита, весь его вид и даже голос говорят о том, что Николка Родников — кадровый охотник-промысловик колхоза «Ленинское знамя». Кадровый охотник-промысловик! Это вам не семечки лузгать… Никто не ведает, что творится сейчас у него в душе, а в ней — ликование! Вокруг торжественно притихший лес, и вдалеке над светлым лиственничным лесом легкие, как белые облачка, Маяканские горы. Пройдет немного времени, и он, Николка, если захочет, потрогает их склоны рукой, протянет руку и потрогает, как он трогает сейчас эту темнокорую шершавую лиственницу.
Впереди каравана бегут две собаки — Хывкар и Мальчик. Хывкар серый, лопоухий, похожий на русскую гончую. Мальчик рослый, совершенно белый лайкоид. Собаки, по словам старика, неплохо ищут белку, поэтому старик возлагает на них большие надежды.
Наконец наступил этот желанный день.
Охотники проснулись задолго до рассвета. Пока пили чай, одевались, очищали смазку с малокалиберных патронов, рассвело. Выбрались из палатки. Морозец. Небо чистое. Собаки радостно скачут вокруг хозяина. Аханя испытующе взглянул на Николку, спросил:
