Февраль - кривые дороги - Нина Артёмовна Семёнова
«А может, это и есть счастье — выйти ранним летним утром в поле и ощутить запах сена, и ни о чем больше не думать, не знать…»
Когда она открыла глаза, машина уже стояла, но стояла почему-то посредине реки.
— Вот паразитка, заглохла! — сказал Сережка и спрыгнул в воду. Вода была мелкая и не перелилась через голенища сапог. Он взял Нанку под мышку и перенес на берег, вернулся за Линой.
— Помочь вам?
— Спасибо, я сама.
Она сняла туфли и прыгнула, но Сережка уже на лету поймал ее и быстро и больно прижал к себе. Близко встретились лица, глаза в глаза.
— Так, значит, я — петух?
— Что? — не поняла Лина.
Глаза его в упор смотрели на нее.
— Вот вам за это!
Он наклонился и так же больно и быстро поцеловал ее в губы.
— А теперь можете говорить и думать обо мне все, что вам угодно!
И отпустил руки. Лина шлепнулась прямо в воду, выронив туфли.
Она ничего не понимала: спрашивал про какого-то петуха, но при чем тут она? Стояла в воде и недоуменно моргала глазами.
— Сережа, что с вами? -
Сережка даже опешил: неужели Нанка сама про петуха придумала? Он виновато помог Лине выбраться на берег и обернулся в надежде увидеть Нанку.
— Ну, погоди у меня! Я с тобой сейчас расправлюсь!
Но Нанка была уже далеко, у самого стога, на котором, упершись руками в бока, стояла Васильевна и дразнила Нанку:
— А ну-ка, залезь, залезь.
Нанка бегала вокруг стога и слезно просила:
— Мам, ну кинь веревку. Что тебе — жалко?
Васильевна смеялась и подзадоривала:
— Нет, нет, ты ж ловкая, залезь сама.
Вдоволь насмеявшись, она наконец сбросила вниз веревку, и Нанка, обвив ее ногами, быстро и цепко вскарабкалась на стог.
Вскоре подошла Лина, и Сережка помог ей тоже взобраться на стог.
— Будете мне помогать, — сказала Васильевна и крикнула вниз Сережке: — Эй, подавай!
Лина подошла к краю стога и глянула вниз. Отсюда, с высоты, земля показалась ей и в самом деле выпуклой, а далекий сосновый лес был совсем рядом — вот он, рукой достать, и только река уходила все дальше и дальше, чтобы там, вдали, слиться с небом.
К стогу подвезли сено и стали быстро подавать, Лина и Нанка едва успевали подхватывать его и оттаскивать на середину, Васильевна же ходила по самому краешку стога и ловко, споро укладывала сено.
— Эй, агроном, смотри не скособочь! — крикнул ей снизу Сережка. — Это тебе не в навозе копаться!
Было жарко. От солнца ли, которое палило голову, от сухого трескучего сена, что лезло в волосы, забиралось под платье, от толкотни Лина быстро устала и двигалась уже вяло. Васильевна подбодряла ее:
— С непривычки это. А ты пересиль себя. Знаешь, как у спортсменов — второе дыхание.
Кружилась голова, пот застилал глаза, но под ногами все время вертелась Нанка и кричала:
— Давай, давай, веселей!
Не могла же она отстать от Нанки?
Сколько времени прошло, Лина уже не соображала, одна мысль билась у нее в мозгу: только бы не упасть, только бы не упасть. И когда почувствовала, что вот уже падает, Васильевна подала ей фляжку с водой:
— Хлебни-ка.
Лина поднесла кружку ко рту, глотнула и вдруг почувствовала, ощутила всем своим телом, как с этим первым глотком воды начала таять усталость.
«Так вот оно, второе дыхание».
И сразу стало так легко, как будто она только что проснулась.
— Ну вот, — засмеялась Васильевна и, налив в ладонь воды, брызнула ею на Лину, — я ж говорила. А теперь и работа пойдет дружней.
Работа действительно пошла дружней, и к вечеру стог был закончен. Так же, на веревках, спустились со стога, и Нанка потянула всех на речку — купаться.
РЕЧКА. БЫСТРЯНКА. Кто придумал ей такое название? Тихая, скромница, течет меж тенистых берегов медленно, плавно, наверно, потому, что торопиться-то ведь ей некуда: до моря вон какая даль. Кусты нависли над ней, купают свои ветки в воде, а подчас и совсем скроют ее, будто и не речка это вовсе, а ручеек малый. Возле же пасеки, там, где, по словам Силыча, было раньше озеро, разливается она широко-широко. Сюда, на песчаный плес, и бегает деревенская детвора купаться. Правда, сегодня здесь было почему-то тихо. Нанка с разбегу плюхнулась в воду.
— Тетя Линочка, прыгай!
— Я не могу. Мне нельзя, — сказала Лина.
Она только умылась и села на берегу, а Васильевна, Нанка и Сережка плескались в воде, брызгались и хохотали.
Солнце уже спускалось, и река сама купалась в тихих закатных лучах, как в серебре. Лине так захотелось забыть все и броситься с головой в воду, но тут же она вспомнила доктора Лидию Ивановну и как та предупреждала ее против малейшей простуды. А вода текла, струилась, манила. Лина встала и пошла берегом в деревню. Правда, пройдя немного, она остановилась, потому что услышала за кустами такие странно знакомые слова:
— Тише, дети, тише, мы начинаем сегодня историю древнего мира.
Раздвинув кусты, Лина увидела, что Нанка собрала вокруг себя ребятишек и рассаживала их на песчаном берегу.
Ребятишки не слушались. Один из них, самый меньший, сидел на берегу голяком и сыпал на мокрую коленку песок — строил город.
— Какую истолию? — спросил он и почесал себе живот.
Нанка хотела рассердиться — какой непонятливый, но тут же, видно, вспомнила, что она ж учительница, и терпеливо пояснила:
— Ну, какую? Которая давно-давно была, еще до Октябрьской революции.
— Ага, понятно, — сказал мальчишка, а остальные тоже согласно закивали: раз до революции, значит, действительно древняя.
Нанка улыбнулась, довольная.
— А кто не выучил урока, — сказала она, — честно поднимите руку.
Честными оказались все, и все подняли руки. Нанка, нахмурясь, подумала: как же ей дальше вести урок, и сказала:
— Ладно, не поднимайте рук, я вам и так верю.
Ребята опустили руки, и только рыжий Колька загляделся на жука и не опустил руки. Нанка подошла и сама опустила ему руку.
— Ты чего лезешь? — замахнулся на нее Колька. Но Нанка не испугалась.
— Учительницу, — сказала она Кольке, — надо называть по имю-отчеству. — Нана… — она запнулась, но тут же сообразила: — Зинаидовна.
Колька так и зашелся хохотом:
— Ха-ха-ха! Зинаидовнов не бывает.
— Не бывает, да? А как бывает, как? — рассердилась Нанка.
Колька немного подумал:
— А как твоего папку звали?
— Никак не звали. Вот.
Тот, что спрашивал про «истолию»,
