Современники - Борис Николаевич Полевой
— Ваш авторский экземпляр! Поздравляю, Юрий Сергеевич!
Оказывается, это очень радостно — впервые видеть свою книжку, может быть, так же радостно, как в первый раз загрузить кузов землёй, вынутой из котлована будущей гидроэлектростанции.
Юрий Пронин перелистывает книжку и с некоторым даже удивлением видит свои слова, свои фразы напечатанными. Он переживает какое-то щемящее, но радостное чувство оттого, что теперь вот его мысли, рождённые наедине с записной книжкой, будут читать тысячи людей.
«Дневник гидростроевца» — как славно звучит заглавие! И сверху: «Юрий Пронин». Но радоваться некогда. Пронин не литератор — он бригадир шофёров. Сунув книгу за козырёк машины, он продолжает свою работу, совершая один за другим рейсы от экскаваторов до отвалов, куда сбрасывается вынутый грунт. Только изредка, когда какая-нибудь из предыдущих машин задерживается под погрузкой, шофёр вынимает книгу — свою книгу, на переплёте которой написано: «Юрий Пронин. Дневник гидростроевца»...
С тех пор он регулярно ведёт записи. Успех книжки помог ему понять, как ценно и неповторимо всё, свидетелем чего он сейчас является. Но этого мало. Он был слишком скуп в своих записях, слишком близко видел вокруг себя. Работая над продолжением дневника, он записывает уже не только дела своей бригады, но и все свои наблюдения над буднями великой стройки, над людьми, с которыми сводит его здесь работа, над тем, как здесь, на лысых, облизанных ветром пустых холмах, понемногу, подчас незаметно для глаза ежедневного наблюдателя, растёт одно из чудес коммунистического строительства.
Очень богата жизнь Юрия Пронина, много у него интересных дел. Он руководит теперь комплексной бригадой машин, в которую входят два экскаватора «Уралец», мощные самосвалы, десятитонные «язы» и двадцатипятитонные «мазы», бульдозер, поливочная машина. Бригадир этого сложного производственного комплекса, работая вместе со всеми товарищами на своём «слоне», старается добиться, чтобы все эти машины, добывающие, перевозящие, ровняющие грунт, заботящиеся о дорогах, действовали, как хорошо слаженные детали в моторе, чётко, точно, с полной полезной отдачей всех своих мощностей.
Но как ни занят Юрий Пронин всеми делами, какой тяжёлый ни выдался бы ему день, как поздно ни возвратился бы он домой, — вернувшись, он обязательно раскрывает тетрадь дневника.
Так в ряду других больших дел этого энергичного гидростроевца рождается его новая книга.
Вклад
С того самого дня, когда бригада Сетьстроя прибыла в эти знаменитые теперь края, Петр Синицын как-то сразу разочаровался в своей профессии.
Нет, «разочаровался» — не то слово. Всё было сложнее...
Петр Синицын попрежнему любил своё нелёгкое, опасное дело монтажника-верхолаза. Со стороны, издали, мачты высоковольтных электропередач кажутся лёгкими, ажурными, точно парящими в воздухе над простором степей или трудолюбиво шагающими гуськом через леса по прорубленной для них просеке. На самом деле это тяжёлые стальные сооружения. Поднять, установить и укрепить их на бетонных подушках, а потом на большой высоте подвесить к ним провода и грозозащитные тросы — дело нелёгкое. Оно требует большой ловкости, сообразительности и умения, если надо, идти на разумный риск. Петр Синицын, трудовой путь которого начался в этой бригаде сетьстроевцев, сразу оценил это дело, привык к нему, увлёкся им и начал считать самым интересным и увлекательным из всех дел, какими занимаются люди. К тому же — что там говорить! — приятно сознавать, что ты ведёшь свет, энергию, культуру в далёкие районы, в пустынные края, в степь, в тайгу.
Но вот стальные мачты зашагали по трассе великой стройки. С их вершины, с высоты птичьего полёта, в погожие дни можно было видеть окрестности километров на пятнадцать-двадцать. Перед Петром Синицыным начали открываться картины больших, непонятных ему строительных работ, сменявшие одна другую. Среди изрытой, развороченной степи юный монтажник видел в облаках пыли целые стада больших и сложных машин; машины эти казались ему сверху живыми существами, а маленькие люди, сидевшие в их кабинах и так умело управлявшие ими, — мозгом этих гигантов.
Всё это было так необычайно, что всегда дисциплинированный монтажник иной раз прекращал работу и застывал, безмолвно и очарованно созерцая происходящее. Среди работающих на стройке было много его погодков, самых обыкновенных парней и девушек. И он с неудовольствием начал замечать, что завидует им, уверенно хозяйничающим на всех этих сооружениях, управляющим машинами и механизмами, по сравнению с которыми его собственный инструмент казался ему простым, как каменный топор. Вся страна следила за работой этих парней и девушек, а он, Пётр Синицын, со своими товарищами продолжал ставить всё одни и те же, похожие одна на другую мачты, тянуть бесконечные провода, совершенно одинаковые и в тайге, и в степи, и на трассе огромных строительств.
Вот тут-то Синицын и почувствовал, что начал к своей профессии охладевать. Видя, что это уже начинает отражаться и на работе, он однажды доверил тревожные свои мысли мастеру Захарову, который когда-то приобщил его к сложному делу верхового монтажа. Захаров, или, как все его называли, Захарыч, человек покладистый и даже осуждаемый начальством за мягкость и панибратство с подчинёнными, с недоумением посмотрел на своего ученика, потом вдруг покраснел до испарины и пустил такую очередь солёных, дореволюционного качества, словечек, что Пётр отскочил от него и поспешил убраться, не ожидая ответа по существу.
Но вечером, приняв от бригады работу, мастер сам подошёл к Синицыну, взял его за плечо своей маленькой жёсткой рукой и, посмотрев в сконфуженные глаза парня, сказал с упрёком:
— Петька, профессия баловства не терпит! Она — как жена: выбрал — люби, по сторонам не поглядывай, а то будет тебе грош цена и название тебе от всех будет — вертопрах...
Квартировали в ту пору монтажники в доме на окраине посёлка. В большой комнате жило человек шесть. Мастер жил здесь же, в уголке, отгороженном одеялом. Ночью, когда все уже храпели на разные голоса, Синицын ворочался и не мог уснуть. Он уж принимался и считать до ста и обратно и пытался представить, как он, стоя наверху,
